Гомоза

– Да это юмор такой. Буду сидеть как приклеенный, – успокоил его Миша. – Вы как, по рюмочке? – поднял он пузырь водки и посмотрел на гостей. Николай Иванович, как довольный кот, кивнул; Гомозин поддержал. – Это дело, – обрадовался Миша и налил три рюмки.

– Мне тогда уж тоже давай, – как бы через силу попросила его жена.

– Правду говорите, Егор, – Миша обратился к Гомозину. – Сегодня какой-то праздник.

– Надо говорить «Егор Дмитриевич», – потешно поправила мужа Люда.

– А, о, прошу прощения, Егор Дмитриевич, – заулыбался Миша и, налив жене рюмку, устроился на табуретке.

– Да это я, видно, ударился крепко, – засмущался Гомозин, почёсывая голову. – Егор я, Егором можно.

– А как хотите, так и будем. Чего сидишь, Светка? Наливай сок, – Миша обратился к дочери.

– А вы, Николай Иванович, не рассказывали, что у вас сын есть, – говорила она, разливая сок по стаканам.

– У меня и дочь имеется, – отозвался он.

– Ну, мы, строго говоря, не родные, – занудничал Егор Дмитриевич.

– Про дочь рассказывали.

– Егор – Лидии моей сын. Приехал вот проведать.

– Вот как, – сказал Миша. – А вы и припахали.

Гомозин на этих словах съёжился. Ему казалось, что это было невежливо по отношению к Николаю Ивановичу, и был уверен, что сам старик это чувствует. Но тот рассмеялся в ответ:

– А то как? Не всё же старикам спины гнуть.

– А откуда же будете? – спросила Гомозина Люда.

– Из столицы.

Гомозин отвечал на вопросы неохотно, бегло и небрежно, и по виду его можно было подумать, будто кто-то отвлекает его от важного дела. Он же внимательно смотрел на мать с дочерью и сравнивал их. Лица их были очень похожие, однако мать была сильно крупнее дочери, и кожа у неё была тёмная, будто в саже. Света же казалась миниатюрной. Она, как-то сжавшись, бегала диковатым взглядом по новым лицам, слегка втянув голову в плечи. Света была такой крошечной, что, казалось, три таких можно усадить на одну табуретку. Но по её повадкам и виду нельзя было определить, сколько ей лет. Движения её были то по-взрослому уверенными, выверенными, то казались неряшливо-детскими. Лет двадцать, решил Егор Дмитриевич.

– И как там, в столице? – спросил его Миша.

– Что – как? – уточнил Гомозин.

– Ну, как жизнь в целом?

– Я, с вашего позволения, огурчик закушу, – перебил их старик.

– Кушайте, кушайте, конечно, не стесняйтесь, – сказала ему Людмила, и все, как по команде, стали есть.

– Ну так что с Москвой? – чавкая, переспросил Миша.

– Да что с ней будет? Стоит-коптит.

– Зарплаты как? Больше наших? – продолжал расспрос Миша.

– А какие у вас? – улыбнулся Гомозин.

– У нас – хорошие, – потешно задрал нос хозяин.

– И у нас хорошие, – отозвался Егор Дмитриевич.

– Значит, одинаковая жизнь.

– Ну, да.

– Выпьем давайте, – поднял рюмку Миша. – За знакомство и чтоб всё было хорошо!

Все чокнулись и выпили. Николай Иванович, осушив рюмку, расплылся в сладкой улыбке.

– Хороша, – похвалил он.

– Мяско берите, – сказала покрасневшая Люда – водка пошла не в то горло.

– Ну-ка, попробуем, – потянулся Гомозин к ближайшему куску. Он положил его в рот и принялся жевать. – Ничего мясо. Как мариновали?

– Этим у нас Света занимается.

Гомозин перевёл на неё вопрошающий взгляд.

– Лука побольше и зиры, – ответила она, жуя.

– Мужское занятие – шашлык, – сказал Егор Дмитриевич.

– А я, видите, под мальчика. – Она вздёрнула коротко стриженной головой.

– Для мальчика вы слишком хороши, – улыбнулся Гомозин.

– Осторожнее, Егор Дмитриевич, с комплиментами, – с наносной строгостью сказал Миша. – Поперхнётся, бедная! – выдал он свою шутку и рассмеялся.

Вопреки ожиданиям Гомозина, Света не покраснела и не растерялась, а, наоборот, как-то оживилась.

– А ничего шашлык, – одобрил Николай Иванович. – Самую малость подгорел.

– Вы с аджичкой, – предлагала ему Люда. – Сама делала.

– Ну, вообще-то, недосоленный, – сказала Света.

– Хороший-хороший, не наговаривай, – успокоил её отец.

Каждый высказывавшийся о вкусовых качествах шашлыка лукавил. Мясо было жёсткое, всё в жилках, прогорклое и сухое.

– Надо в другой раз меньше соли класть. Кто захочет – сам досолит, – решила Света.