Гомоза

– Да, всё теперь хорошо, – терялась Люда. – А чего вы сразу не назвались?

– А всё ждал, пока вы сами узнаете.

– Коварно, Егор Дмитриевич. Тут ведь муж, дети, – сказала она дрожащим голосом. – Ну я ведь вас в сторонку отвёл, – сказал он, поняв, что наткнулся на гнойник.

– Хорошо хоть так, – прошептала она и обхватила левой рукой локоть.

– Люда, Людмила. – Гомозин положил ей руку на плечо, и она мелко задрожала. – Я шучу над вами. Никакой я не массажист.

Она уставилась на него испуганными, ничего не понимающими глазами.

– Я это всё придумал, – продолжал убеждать её он; но по её виду было понятно: она не верит ему. – Слышите? Я говорю, что пошутил.

– Откуда вы про массаж знаете? – спросила она его серьёзно.

– Я не знал, я просто предположил, – улыбался виноватой улыбкой он.

– Какое точное предположение! – сощурила глаза Людмила.

– Осторожнее, Людмила: морщины выступят, – сказал он и расхохотался. Она тоже засмеялась несколько истерическим смехом.

– Скажите правду: откуда вы знаете? – резко перестала смеяться она и навела на него жалостливый взгляд.

– Люда, я клянусь вам, никакой я не массажист! Я это выдумал, – пытался убеждающе говорить он, не отнимая руки от её плеча, но звучал как типичный мошенник.

– Как вы могли так точно попасть? – всё не верила Люда. – Это проще простого. Почти каждый человек после тридцати лет страдает проблемами со спиной. У нас ведь сидячий образ жизни. Не хотите кого-то расстроить тем, что забыли его, – просто спросите, как его спина, и всё будет хорошо. Чем старше человек, тем больше шансов не прогадать. – По мере объяснения Людмила успокаивалась.

– А массаж?

– Ну, если бы у меня болела спина, я бы наверняка походил на массаж, – сказал Гомозин, широко улыбаясь. – А внешность мою вы сами подогнали под массажиста. Это психология. Я вас насильно в этом убедил. Главное – играть поубедительнее.

– Блин! – крикнула она и, ударив ладонью Егора Дмитриевича по груди, истерически рассмеялась. – Вы меня чуть заикой не оставили, – дрожащим от смеха голосом говорила она.

Егор Дмитриевич приобнял её и прижал лицом к своей груди.

– Извините, – хохотал он. – Я не думал, что так точно попаду.

– Больше так не делайте, – попросила Людмила, и Гомозин почувствовал, что она плачет. Он отнял её от себя и, положив руки Людмиле на плечи, виновато заглянул ей в лицо.

– Ну что вы? Не плачьте. Я всего лишь пошутил. Это безобидная шутка.

– Ничего, я сейчас, – стеснялась она своих слёз и продолжала смеяться.

– Ну всё-всё, всё хорошо. Я обыкновенный московский дурак. – Гомозину не хотелось, чтобы кто-нибудь застал его на месте преступного доведения женщины до слёз.

– Всё, всё, я скоро закончу. – Людмила задирала взгляд и часто моргала, засовывая пальцы с длинными ногтями под оправу очков. – Это истерика называется.

– Правда, извините меня. Я не ожидал такой реакции. У меня и платка с собой, как назло, нет. Рукав сгодится? – спросил он и протянул к ней свою руку с порванным рукавом. Она, отвернувшись, рассмеялась ещё сильнее. – Так. Вы мне скажите, что делать? Не смешить пока? – бубнил Гомозин, а она вновь подверглась приступу истерического смеха. – Господи, осторожнее! Ведь от такого смеха и тромб оторваться может.

– Пожалуйста, – смеялась она, – чуть-чуть тишины! Я сейчас закончу.

– Молчу, всё. А от смеха действительно давление повышается. И может тромб отойти, – вошёл в кураж Егор Дмитриевич.

– Егор! – зло закричала Людмила и продолжила смеяться. – Дмитриевич! – добавила она.

– Чщ-чщ-чщ… – Он стал гладить её по голове. – Спокойно. Дышим. За водичкой, может, сбегать? Где у вас вода? В колодце?

– Пожалуйста, ничего не надо, – смеялась она. – Вы создаёте принуждённую обстановку.

– Всё, молчу-молчу. Сейчас создам непринуждённую. Какой у вас смех очаровательный! – выпалил он.

– Ну пожалуйста! – Ею овладел новый приступ смеха. – Прекратите! Я сейчас задохнусь. Это уже не смешно.

– Так не смейтесь, – предложил ей Гомозин.

– Спасибо за предложение, – стала спокойнее дышать она.

– Вот-вот, хорошо. Теперь закройте глаза, – успокаивающим голосом заговорил Гомозин, и она закрыла. – Представьте себе красный шарик, качающийся на волнах. Представьте озеро, горы, лес. Вспомните детство, юность. Представьте капли. Кап. Кап. Кап. Лучше?

– Лучше, – выдохнула она.

– Теперь представьте какой-нибудь нудный процесс. Будто вы на машинке печатаете. Или варежки вяжете. Пропалываете огород. Да-а-а… Вырываете сорняки с корнями, а они между пальцами давят. Чуть ли не режут. А земля под ногти лезет. Влажная земля, прохладная. Всё. Постепенно возвращаемся в действительность. Представляем меня. Рваный плащ, проседи, плешь. Всё?

– Всё, – сказала Люда и, открыв мокрые глаза, шмыгнула носом.

Гомозин молча смотрел на неё и улыбался.

– А мы ведь с вами действительно встречались. Ещё в детстве. У озера…

– Ну ладно, пойдёмте в беседку, – перебила его она и, слегка улыбнувшись, нежно подтолкнула его. – На сегодня хватит истерик.

Николай Иванович, когда Люда с Гомозиным вошли в беседку, что-то активно изображал жестами, а Света, искренне выпучив удивлённые глаза, ахала.

– Что, Николай Иванович, – обратился к старику Гомозин, – про МММ рассказываешь?

– Накурились? – спросил в ответ он.

– Мама? – Света уставилась на Люду, когда та уселась на своё место, совершенно забыв про рассказ Николая Ивановича.

– Что? – шмыгнула она носом.

– Чего случилось? – тихо спросила Света, щекой ощущая взгляд Гомозина (она не стала пересаживаться, и он сел на её место).

– Это я её до слёз довёл, – виновато прощебетал Егор Дмитриевич.

– Он преувеличивает, – сразу поспешила объяснить Люда.

Николай Иванович гневно посмотрел на Гомозина.