Обнаженная

Онъ направился въ посл?днюю мастерскую, единственную, заслужившую этого названiя, потому что только она служила для работы. Котонеръ сид?лъ тамъ въ своемъ любимомъ кресл?, отдавивъ мягкое сид?нье тяжестью грузнаго т?ла; руки его покоились на дубовыхъ ручкахъ кресла, жилетъ былъ разстегнутъ, чтобы дать свободу полному животу, голова глубоко ушла въ плечи, лицо было красно и потно, глаза – слегка затуманены отъ прiятнаго пищеваренiя въ теплой атмосфер?, нагр?той огромною печью.

Котонеръ постар?лъ. Усы его пос?д?ли и на голов? появилась лысина, но розовое и блестящее лицо дышало д?тскою св?жестью. Отъ него в?яло мирнымъ спокойствiемъ ц?ломудреннаго холостяка, который любитъ только хорошiй столъ и видитъ высшее счастье въ дремотномъ состоянiи боа, переваривающаго пищу.

Ему надо?ло жить въ Рим?. Заказовъ стало мало. Папы жили дольше библейскихъ патрiарховъ; раскрашенные литографированные портреты римскихъ старцевъ раззоряли его своею конкурренцiею. Вдобавокъ самъ Котонеръ состарился, и прi?зжавшiе въ Римъ молодые художники не знали его; это были все невеселые люди, вид?вшiе въ немъ шута. Время его прошло. Отголоски усп?ховъ Марiано на родин? долет?ли до его ушей и побудили тоже переселиться въ Мадридъ. Жить можно всюду. Въ Мадрид? у него тоже есть друзья. Ему было не трудно вести зд?сь такой же образъ жизни, какъ Рим?. Онъ былъ лишь простымъ поденщикомъ въ области искусства, но чувствовалъ н?которое стремленiе къ слав?, какъ будто дружба съ Реновалесомъ налагала на него обязанность добиваться въ царств? живописи такого же высокаго положенiя, какого достигъ его другъ.

Онъ снова сталъ пейзажистомъ, не достигнувъ иныхъ усп?ховъ кром? наивнаго восхищенiя прачекъ и каменщиковъ, останавливавшихся у его мольберта въ окрестностяхъ Мадрида; б?дный людъ воображалъ, что этотъ господинъ съ пестрою розеткою папскихъ орденовъ въ петлиц? былъ важною персоною – однимъ изъ великихъ художниковъ, о которыхъ писалось въ газетахъ. Реновалесъ доставилъ ему своей протекцiей два почетныхъ отзыва на выставк? картинъ, и посл? этой поб?ды, не превышавшей усп?ховъ вс?хъ начинающихъ художниковъ, Котонеръ почилъ на лаврахъ, р?шивъ, что ц?ль его жизни достигнута, и ему нечего больше трудиться.

Жизнь въ Мадрид? была для него ничуть не тяжел?е, ч?мъ въ Рим?. Онъ жилъ у одного священника, съ которымъ познакомился въ Италiи, гд? они вм?ст? б?гали по папскимъ канцелярiямъ. Этотъ священникъ, служившiй въ верховномъ судилищ? римской курiи, почиталъ за великую честь давать у себя прiютъ Котонеру, воображая, что тотъ сохранилъ дружескiя отношенiя съ кардиналами и состоитъ въ переписк? съ самимъ папою.

Они уговорились, что Котонеръ будетъ платить ему за комнату, но священникъ никогда не торопилъ своего жильца, все об?щая, что онъ лучше возьметъ съ него плату натурою въ вид? заказа на картину для одного женскаго монастыря, гд? онъ состоялъ испов?дникомъ.

Столъ представлялъ для Котонера еще меньше затрудненiй. Дни нед?ли были распред?лены у него между набожными богатыми семьями, съ которыми онъ познакомился въ Рим? во время испанскихъ, католическихъ паломничествъ. Это были либо крупные горнозаводчики изъ Бильбао, либо богатые андалузскiе пом?щики, либо старыя маркизы, много думавшiя о Бог?, что ничуть не м?шало имъ вести богатый образъ жизни, которому он? старались придать изъ чувства набожности строгiй характеръ.

Художникъ чувствовалъ себя т?сно связаннымъ съ этимъ мiромъ, который былъ серьезенъ, набоженъ и хорошо питался. Ддя вс?хъ этихъ людей онъ былъ «милымъ Котонеромъ». Дамы благодарили его прiятными улыбками, когда онъ подносилъ имъ четки или другiе предметы, привезенные изъ Рима. Если он? выражали желанiе получить разр?шенiе на что-нибудь изъ Рима, Котонеръ предлагалъ имъ немедленно написать «своему другу кардиналу». Мужья были довольны присутствiемъ въ дом? дешеваго артиста, сов?товались съ нимъ на счетъ плана новой часовни или рисунка алтаря и величественно принимали въ день именинъ подарки отъ Котонера въ вид? малеиькаго настольнаго пейзажа. За об?домъ онъ развлекалъ этихъ людей со здравыми принципами и чопорными манерами, разсказывая имъ объ оригинальностяхъ разныхъ «монсиньоровъ» и «свят?йшествъ», которыхъ онъ зналъ въ Рим?. Важные господа благодушно принимали эти шутки, несмотря на н?которую скабрезность ихъ, такъ какъ он? относились къ столь уважаемымъ лицамъ.

Когда по бол?зни или другой причин? нарушался порядокъ приглашенiй къ об?ду, и Котонеру некуда было пойти, онъ оставался безъ всякихъ церемонiй въ дом? Реновалеса. Маэстро предложилъ ему поселиться у него въ особняк?, но тотъ не согласился. Онъ очень любилъ всю семью Реновалеса. Милита играла съ нимъ, какъ со старою собакою. Хосефина относилась къ нему довольно тепло, потому что онъ напоминалъ ей своимъ присутствiемъ о хорошихъ временахъ въ Рим?. Но несмотря на это, Котонеръ боялся поселиться въ дом? друга, догадываясь о буряхъ, омрачавшихъ жизнь его. Онъ предпочиталъ свой свободный образъ жизни, къ которому приспособился съ гибкостью паразита. За дессертомъ онъ слушалъ, одобрительно кивая головою, степенныя бес?ды между учеными священниками и важными ханжами, а черезъ часъ посл? этого перебрасывался см?лыми шутками въ какомъ-нибудь кафе съ художниками, актерами и журналистами. Онъ зналъ весь св?тъ. Ему было достаточно поговорить два раза съ художникомъ, чтобы перейти съ нимъ на ты и ув?рять его въ своей любви и искренномъ восхищенiи его талантомъ.

Когда Реновалесъ вошелъ въ мастерскую, Котонеръ очнулся отъ дремоты и вытянулъ короткiя ноги, чтобы привстать съ кресла.

– Теб? разсказали, Марiано?.. Великол?пное блюдо! Я состряпалъ имъ пастушескую похлебку. Он? пальчики облизали.

Котонеръ съ восторгомъ говорилъ о своемъ кулинарномъ искусств?, какъ-будто вс? заслуги исчерпывались этимъ. Зат?мъ въ то время, какъ Реновалесъ передавалъ лакею шляпу и пальто, Котонеръ, интересовавшiйся въ качеств? любопытнаго близкаго друга вс?ми подробностями жизни своего кумира, сталъ разспрашивать его про завтракъ съ иностранцемъ.

Реновалесъ развалился на подушкахъ глубокаго, словно ниша, дивана между двумя шкафами. Разговоръ о Текли невольно заставилъ ихъ вспомнить объ остальныхъ римскихъ прiятеляхъ, художникахъ всевозможныхъ нацiональностей, которые двадцать л?тъ тому назадъ шли по своему пути съ гордо поднятою головою, словно гипнотизированные надеждою. Реновалесъ спокойно заявилъ въ качеств? отважнаго борца, неспособнаго на фальшивую скромность и лицем?рiе, что онъ одинъ достигъ высокаго положенiя. Б?дный Текли былъ профессоромъ; его копiя Веласкеса была терп?ливымъ трудомъ вьючнаго животнаго.

– Неужели? – спросилъ Котонеръ съ сомн?нiемъ. – Она такъ плоха?

Онъ старался изъ эгоизма не отзываться ни о комъ дурно, сомн?вался въ зл? и сл?по в?рилъ въ похвалы, сохраняя такимъ образомъ репутацiю добраго челов?ка, открывавшую ему доступъ всюду и облегчавшую ему жизнь. Образъ венгерца не выкодилъ изъ его головы, наводя его мысли на ц?лый рядъ завтраковъ до отъ?зда Текли изъ Мадрида.

– Здравствуйте, маэстро.

Это былъ Сольдевилья; онъ вышелъ изъ-за ширмы съ заложенными за спину руками, выпяченною впередъ грудью въ модномъ бархатномъ жилет? гранатоваго цв?та и высоко поднятою головою, подпертою нев?роятно высокимъ крахмальнымъ воротникомъ. Его худоба и маленькiй ростъ вознаграждались длиною б?локурыхъ усовъ, которые торчали по об?имъ сторонамъ розоваго носика такъ высоко, точно стремились слиться съ волосами, лежавшими на лбу въ вид? жалкихъ, тощихъ прядокъ. Сольдевилья былъ любимымъ ученикомъ Реновалеса, «его слабостью», какъ говорилъ Котонеръ. Маэстро пришлось выдержать н?сколько крупныхъ сраженiй, чтобы добиться для своего любимца пенсiи въ Рим?; посл? этого онъ давалъ ему н?сколько разъ награды на выставкахъ.

Реновалесъ любилъ его, какъ родного сына; можетъ-быть тутъ игралъ значительную роль контрастъ между его собственною грубостью и слабостью этого дэнди, всегда корректнаго и любезнаго. Сольдевилья спрашивалъ во всемъ сов?та у своего учителя, хотя не обращалъ большого вниманiя на эти сов?ты. Критикуя своихъ товарищей по профессiи, онъ д?лалъ это всегда съ ядовитою кротостью и съ чисто женскою ехидностью. Реновалесъ см?ялся надъ его вн?шностью и манерами, и Котонеръ всегда вторилъ ему. Сольдевилья былъ фарфоровой вазой, всегда блестящей, безъ единой пылинки; ему сл?довало мирно спать гд?-нибудь въ углу. Охъ, ужъ эти молодые художники! Оба старыхъ прiятеля вспоминали свою безпорядочную молодость – веселую богему, длинныя бороды и огромныя шляпы, вс? свои оригинальности, которыми они хот?ли отличаться отъ прочихъ смертныхъ и образовать свой особый мiръ. Молодые, вновь испеченные художники приводили двухъ старыхъ ветерановъ въ б?шенство, точно изм?нники; они были корректны, осторожны, неспособны ни на какiя безумныя выходки и подражали изяществу разныхъ безд?льниковъ съ видомъ государственныхъ чиновниковъ и канцеляристовъ, работающихъ кистью.

Раскланявшись съ маэстро, Сольдевилья ошеломилъ его непом?рною похвалою. Онъ былъ въ восторг? отъ портрета графини де Альберка.

– Это одно великол?пiе, маэстро! Это ваше лучшее произведенiе… а вы еще не сд?лали и половины работы.

Эта похвала тронула Реновалеса. Онъ всталъ, оттолкнулъ въ сторону ширму и вытащилъ на середину комнаты мольбертъ съ огромнымъ портретомъ, повернувъ его прямо къ св?ту.

На с?ромъ фон? была изображена дама въ б?ломъ плать?, съ величественнымъ видомъ красавицы, привыкшей ко всеобщему поклоненiю. Эгретка изъ перьевъ съ бриллiантами, казалось, дрожала надъ ея вьющимися, золотисто-б?локурыми волосами; кружева декольте красиво лежали на округлостяхъ ея груди; руки въ перчаткахъ выше локтя держали роскошный в?еръ, а одна рука поддерживала еще край темнаго плаща на шелковой подкладк? огненнаго цв?та, спадавшiй съ ея обнаженныхъ плечъ. Нижняя часть фигуры была пока нам?чена только углемъ на б?ломъ холст?. Голова была почти окончена, гордые, н?сколько холодные глаза, казалось, гляд?ли на трехъ мужчинъ, но за обманчивою холодностью ихъ чувствовался страстный темпераментъ, потухшiй вулканъ, готовый ежеминутно вспыхнуть.

Это была высокая, стройная женщина съ очаровательною и въ м?ру полною фигурою; видно было, что прелести второй молодости поддерживаются въ ней гигiеной и беззаботностью ея высокаго положенiя. Въ углахъ ея глазъ лежала, однако, складка усталости.

Котонеръ любовался ею со своего м?ста со спокойствiемъ чистаго челов?ка, невозмутимо критикуя ея красоту и чувствуя себя выше всякаго искушенiя.

– Она очень похожа. Ты отлично схватилъ ея выраженiе, Марiано. Это именно она. Какая видная и интересная она была раньше!

Реновалеса, повидимому, зад?ло, это зам?чанiе.

– Она и теперь видная и интересная, – сказалъ онъ враждебнымъ тономъ: – она вполн? сохранилась.

Котонеръ не былъ способенъ спорить со своимъ кумиромъ и посп?шилъ исправить свою ошибку.

– Да, да, она красивая бабенка, и очень элегантная. Говорятъ также, что у нея добрая душа, и она не можетъ спокойно вид?ть страданiй своихъ поклонниковъ. He мало развлекалась эта дама на своемъ в?ку!..

Реновалесъ снова разозлился, какъ будто слова эти оскорбляли его.

– Все это ложь и клевета, – сказалъ онъ мрачно. – Н?которые молодые господа просто не могли переварить ея презр?нiя къ нимъ и пустили про нее эти гадкiе толки.

Котонеръ снова разсыпался въ объясненiяхъ. Онъ, в?дь, ничего не зналъ, а только слышалъ, что люди говорятъ. Въ т?хъ домахъ, гд? онъ об?далъ, дамы дурно отзывались о графин? Альберка… но, конечно, это можетъ-быть только женскiя сплетни. Наступило молчанiе. Реновалесу хот?лось, повидимому, перем?нить разговоръ, и онъ набросился на своего ученика.

– А ты что же не работаешь? Я постоянно встр?чаю тебя зд?сь въ рабочiе часы.

Онъ двусмысленно улыбался при этихъ словахъ, а молодой челов?къ покрасн?лъ, оправдываясь и объясняя, что онъ много работаетъ ежедневно, но чувствуетъ потребность непрем?нно зайти въ мастерскую маэстро прежде, ч?мъ пройти въ свою. Онъ прiобр?лъ эту привычку еще въ то время – лучшее въ его жизни, – когда онъ учился подъ руководствомъ великаго художника въ мен?е роскошной мастерской, ч?мъ эта.

– А Милита? Ты вид?лъ ее? – продолжалъ Реновалесъ съ добродушной улыбкою, въ которой звучало н?которое ехидство. – Она не выдрала у тебя волосы за этотъ новый, съ ногъ сшибательный галстухъ?

Сольдевилья тоже улыбнулся. Онъ былъ въ столовой съ доньей Хосефиной и Милитой; посл?дняя, по обыкновенiю, посм?ялась надъ нимъ, но безо всякой злобы. Маэстро зналъ, в?дъ, что у него съ Милитой были чисто братскiя отношенiя.

Когда она была совс?мъ крошкою, а онъ подросткомъ, Сольдевилья не разъ таскалъ ее на спин? по старой мастерской, а маленькiй б?сенокъ дергалъ его за волосы и награждалъ пощечинами своими рученками.

– Какая она славная! – прервалъ Котонеръ. – Она самая грацiозная и симпатичная изо вс?хъ молодыхъ д?вушекъ, что я знаю.

– А гд? нашъ несравненный Лопесъ де-Соса? – спросилъ опять маэстро ехиднымъ тономъ. – He заходилъ сегодня этотъ шофферъ, который сводитъ насъ съ ума своими автомобилями?

Улыбка исчезла съ лица Сольдевилья. Онъ побл?дн?лъ, и глаза его загор?лись нехорошимъ огнемъ. Н?тъ, онъ не видалъ сегодня этого господина. По словамъ дамъ, онъ былъ очень занятъ починкою автомобиля, сломавшагося у него на дорог? въ окрестностяхъ Мадрида. Воспоминанiе объ этомъ друг? семьи было, повидимому, тяжело молодому художнику и, желая изб?жать новыхъ намековъ, онъ попрощался съ маэстро. Надо воспользоваться двумя остающимися солнечными часами и поработать. На прощанье онъ высказалъ еще н?сколько похвалъ потрету графини.

Друзья остались сид?ть вдвоемъ въ глубокой тишин?. Ус?вшись поглубже на диван? изъ персидскихъ матерiй, Реновалесъ молча гляд?лъ на портретъ.

– Она придетъ сегодня? – спросилъ Котонеръ, указывая на портретъ.

Реновалесъ сд?лалъ рукою недовольный жестъ. Сегодня или въ другой день. Отъ этой женщины немыслимо ожидать серьезнаго отношенiя къ работ?.

Онъ ждалъ ее теперь, но нисколько не удивился бы, если бы она не пришла. Онъ работалъ уже около м?сяца, а она не приходила на сеансъ аккуратно два дня подрядъ. Графиня была очень занята; она была предс?дательницею въ н?сколькихъ обществахъ эманципацiи и распространенiя просв?щенiя между женщинами, устраивала балы и лоттереи; скучая отъ отсутствiя заботъ, она наполняла жизнь благотворительностью; ей хот?лось, подобно веселой птичк?, быть одновременно всюду. Круговоротъ женскихъ сплетенъ увлекалъ ее и держалъ кр?пко; она не могла остановиться. У художника, не сводившаго глазъ съ портрета, вырвалось вдругъ восклицанiе восторга.

– Какая это женщина, Пепе! Какая модель для портрета!

Его глаза разд?вали, казалось, красавицу, гордо гляд?вшую съ полотна во всемъ своемъ аристократическомъ величiи. Они старались проникнуть подъ шелкъ и кружева и увид?ть кожу и линiи т?ла, неясно обозначавшiяся подъ платьемъ. Воображенiю художника сильно помогали обнаженныя плечи и начало упругихъ грудей, слегка нам?чавшихся подъ кружевами декольте и разд?ленныхъ н?жною, темноватою полосою.

– Вотъ это самое я сказалъ и жен? твоей, – простодушно заявилъ старый холостякъ. – Когда ты пишешь портреты красавицъ, какъ эта графиня, то видишь въ нихъ только модели, а не женщинъ.

– Ахъ, значитъ, Хосефина говорила съ тобою объ этомъ?

Котонеръ посп?шилъ успокоить друга, боясь испортить его пищеваренiе. Пустяки! Все это лишь нервничанье б?дной Хосефины, вид?вшей все въ черномъ св?т?.

Она намекнула во время завтрака на графиню Альберка и ея портретъ. Хосефина не долюбливала ея, повидимому, несмотря на то, что воспитывалась съ нею вм?ст? въ Sacre Coeur'?. Она смотр?ла на нее, какъ на вс?хъ остальныхъ женщинъ, и графиня была для нея страшиымъ врагомъ. Но Котонеру удалось успокоить ее и даже вызвать на ея губахъ слабую улыбку. Этимъ разговоромъ былъ положенъ конецъ вс?мъ ея подозр?нiямъ.