Обнаженная

Обнаженная
Висенте Бласко-Ибаньес

«Было одиннадцать часовъ утра, когда Марiано Реновалесъ подошелъ къ музею Прадо. Прошло уже н?сколько л?тъ съ т?хъ поръ, какъ знаменитый художникъ былъ зд?сь въ посл?днiй разъ. He мертвые привлекали его сюда. Они были, конечно, очень интересны и достойны уваженiя подъ славнымъ в?нцомъ многихъ в?ковъ, но искусство шло теперь по новымъ путямъ; Реновалесъ не могъ учиться зд?сь у мертвыхъ, при осв?щенiи со стекляннаго потолка, глядя на д?йствительность глазами людей съ инымъ темпераментомъ, ч?мъ у него. Клочекъ моря, уголокъ на склон? горы, группа оборванцевъ, выразительная головка привлекали Реновалеса больше, ч?мъ этотъ дворецъ съ широкими л?стницами, б?лыми колоннами и статуями изъ бронзы и алебастра – величественный пантеонъ искусства, гд? постоянно переживали муки колебанiй молодые художники, находясь въ состоянiи самой безплодной нер?шимости и не зная, какой путь имъ избрать…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Висенте Бласко Ибаньесъ

Обнаженная

Часть первая

I

Было одиннадцать часовъ утра, когда Марiано Реновалесъ подошелъ къ музею Прадо. Прошло уже н?сколько л?тъ съ т?хъ поръ, какъ знаменитый художникъ былъ зд?сь въ посл?днiй разъ. He мертвые привлекали его сюда. Они были, конечно, очень интересны и достойны уваженiя подъ славнымъ в?нцомъ многихъ в?ковъ, но искусство шло теперь по новымъ путямъ; Реновалесъ не могъ учиться зд?сь у мертвыхъ, при осв?щенiи со стекляннаго потолка, глядя на д?йствительность глазами людей съ инымъ темпераментомъ, ч?мъ у него. Клочекъ моря, уголокъ на склон? горы, группа оборванцевъ, выразительная головка привлекали Реновалеса больше, ч?мъ этотъ дворецъ съ широкими л?стницами, б?лыми колоннами и статуями изъ бронзы и алебастра – величественный пантеонъ искусства, гд? постоянно переживали муки колебанiй молодые художники, находясь въ состоянiи самой безплодной нер?шимости и не зная, какой путь имъ избрать.

Маэстро Реновалесъ остановился на минуту внизу у л?стницы. Онъ гляд?лъ н?сколько взволнованно на ведущiй ко дворцу спускъ, поросшiй св?жимъ дерномъ и украшенный р?дкими, тощими деревьями; такъ глядятъ посл? долгаго отсутствiя на родныя м?ста, гд? протекла молодость. Надъ этимъ спускомъ высилась древняя готическая церковь де-лосъ-Херонимосъ, выд?ляясь на голубомъ фон? неба своими двумя башнями и ветхими аркадами. Зимнiй пейзажъ парка Ретиро служилъ фономъ для б?лой массы музея. Реновалесъ вспомнилъ фрески Джiордано, украшавшiя внутренность музея. Зат?мъ онъ перевелъ взглядъ на зданiе съ красными ст?нами и каменнымъ входомъ, которое претенцiозно замыкало горизонтъ на первомъ план?, на краю зеленаго откоса. Фу! Академiя! Презрительный жестъ художника соединилъ во едино Академiю языка со вс?ми остальными; живопись, литература и вс? проявленiя мысли были связаны, зд?сь, словно неподвижныя мумiи, узами традицiй, правилъ и уваженiя къ старин?.

Налет?вшiй порывъ ледяного в?тра разв?ялъ длинную и слегка пос?д?вшую бороду художника и чуть не унесъ его большую фетровую шляпу, изъ подъ полей которой торчали прядки волосъ; въ молодости эти волосы были скандальной длины, но по м?р? того, какъ росли слава и богатство маэстро, волосы его постепенно укорачивались подъ напоромъ благопристойности.

Реновалесу стало холодно въ этомъ низкомъ и сыромъ м?ст?. День былъ ясный и очень холодный, какихъ бываетъ много зимою въ Мадрид?. Солнце сiяло, небо было голубое, но съ покрытыхъ сн?гомъ горъ дулъ холодный в?теръ, который леденилъ землю, придавая ей хрупкость стекла. Въ т?нистыхъ углахъ, куда не проникали теплые лучи солнца, блест?лъ еще утреннiй иней, словно сахарный покровъ. Воробьи, ослаб?вшiе отъ зимнихъ лишенiй, попрыгивали по заиндев?вшему мху, какъ озябшiя д?тки, и отряхивали свои жалкiя перышки.

Л?стница музея напомнила маэстро годы его отрочества. Много разъ поднимался онъ по этимъ ступенямъ, когда ему было шестнадцать л?тъ, и желудокъ его былъ испорченъ скверными об?дами у квартирныхъ хозяекъ. Сколько разъ сид?лъ онъ по утрамъ въ этомъ огромномъ дворц?, копируя картины Веласкеса. Эти м?ста вызывали въ его памяти угасшiя надежды, ц?лый рой иллюзiй, казавшихся ему теперь см?шными, и тяжелыя воспоминанiя о томъ, какъ онъ голодалъ и унизительно торговался, зарабатывая первыя деньги продажей копiй съ изв?стныхъ картинъ. Его широкое, полное лицо съ крупными бровями, при вид? которыхъ роб?ли его ученики и поклонники, озарилось веселою улыбкою. Онъ вспоминалъ, какъ являлся тогда въ музей медленною походкою и не отходилъ ни на шагъ отъ мольберта, боясь, какъ бы окружающiе не зам?тили, что подошвы его отстаютъ отъ сапогъ.

Реновалесъ прошелъ черезъ вестибюль и открылъ первую стеклянную дверь. Стукъ колесъ по алле? Прадо, звонки трамваевъ, глухой скрипъ колесъ, крики ребятишекъ, б?гавшихъ по склонамъ вокругъ музея, однимъ словомъ, весь шумъ вн?шняго мiра сразу прекратился. Реновалесъ открылъ вторую дверь, и лицо его, зазябшее на улиц?, почувствовало ласку теплой атмосферы, полной необъяснимаго жужжанiя тишины. Шаги пос?тителей отдавались зд?сь гулкимъ эхомъ, какъ во вс?хъ крупныхъ необитаемыхъ зданiяхъ. Стукъ захлопывавшейся двери грем?лъ, словно пушечный ударъ, прокатываясь по заламъ сквозь тяжелыя драпировки. Отдушины, прикрытыя тонкими р?шетками, выпускали въ залу свое невидимое дыханiе. Входя въ музей, публика инстинктивно понижала голосъ, словно въ собор?, и гляд?ла съ пугливымъ благогов?нiемъ, какъ будто ей внушали страхъ тысячи картинъ на ст?нахъ и огромные бюсты, украшавшiе ротонду и середину главнаго зала.

При вид? Реновалеса два сторожа въ форменныхъ сюртукахъ вскочили на ноги. Они не знали, кто это, но сразу поняли, что это персона. Лицо Реновалеса было знакомо имъ не то по газетамъ, не то по коробкамъ спичекъ, и соединялось въ ихъ ум? съ большою популярностью и высокими почестями, воздаваемыми лишь выдающимся людямъ. Но они вскор? узнали маэстро. Столько л?тъ не видали его уже въ музе?! И держа въ рукахъ шапки съ золотыми галунами, сторожа съ почтительною улыбкою сд?лали н?сколько шаговъ навстр?чу великому художнику. – «Здравствуйте, донъ Марiано. He угодно ли вамъ что-нибудь, сеньоръ де-Реновалесъ? He прикажете ли позвать сеньора директора?» – Это была преувеличенная почтительность, что-то похожее на смущенiе придворныхъ, узнавшихъ, несмотря на инкогнито, иностраннаго монарха, который неожиданно входитъ во дворецъ ихъ повелителя.

Реновалесъ отд?лался отъ нихъ р?зкимъ движенiемъ. Быстрый взглядъ его скользнулъ по большимъ, декоративнымъ картинамъ ротонды, изображавшимъ войны Х?П в?ка: генералы съ торчащими усами, въ шляпахъ съ перьями, командовали на пол? сраженiя коротенькой палочкой, словно дирижировали оркестромъ; отряды мушкетеровъ исчезали со знаменами на склон? горы; ц?лые л?са копiй выглядывали изъ дыма; фонъ картины составляли зеленые луга Фландрiи. Эти громкiя и безплодныя сраженiя были смертельной агонiей той Испанiи, которая пользовалась мiровымъ влiянiемъ. Реновалесъ приподнялъ тяжелую драпировку и вошелъ въ огромный среднiй залъ. Публика, находившаяся въ конц? зала, выгляд?ла при матовомъ и мягкомъ осв?щенiи, словно кукольныя фигурки.

Художникъ шелъ впередъ, еле глядя на картины; он? были для него старыми знакомыми, которые не могли сказать ему ровно ничего новаго. Взоръ его скользилъ по публик?, не находя въ ней тоже ничего новаго. Казалось, что она составляла необходимую принадлежность музея и не м?нялась зд?сь уже много л?тъ. Тутъ были добродушные отцы семейства, объяснявшiе своимъ многочислеынымъ ребятамъ содержанiе картинъ, учительница съ н?сколькими заст?нчивыми и молчаливыми ученицами, которыя проходили, не глядя, мимо полуобнаженныхъ святыхъ, покоряясь приказу свыше, какой-то господинъ съ двумя священниками, громогласно объяснявшiй имъ картины, чтобы показать, что онъ знаетъ въ нихъ толкъ и чувствуетъ себя въ музе?, какъ дома, н?сколько иностранокъ съ поднятой вуалью и съ пальто на рук?, перелистывавшихъ каталогъ. У вс?хъ былъ знакомый ему видъ, и вс? настолько стереотипно выражали свой восторгъ и восхищенiе, что Реновалесу невольно пришла въ голову мысль, не та ли это публика, которую онъ вид?лъ въ посл?днiй разъ въ музе?.

Проходя по музею, онъ мысленно прив?тствовалъ великихъ маэстро. Съ одной стороны вис?ли картины Греко, изображавшiя стройныхъ святыхъ, неясные контуры которыхъ на зеленовато-лазоревомъ фон? придавали имъ одухотворенный, неземной видъ, дал?е, морщинистыя и смуглыя головы Рибера съ выраженiемъ ужасныхъ страданiй и боли. Реновалесъ восхищался этими выдающимися художниками, но держался твердаго р?шенiя никогда и ни въ чемъ не подражать имъ. Дал?е между шнуромъ передъ картинами, и рядомъ витринъ, бюстовъ и мраморныхъ столиковъ на ножкахъ въ вид? золоченыхъ львовъ онъ натолкнулся на мольберты н?сколькихъ художниковъ, копировавшихъ картины Мурильо, Это были все ученики Академiи Художествъ или барышни въ скромныхъ платьяхъ стоптанныхъ башмакахъ и старыхъ шляпкахъ. На полотн? передъ ними нам?чались голубые плащи Пресвятой Д?вы и пухлыя фигурки кудрявыхъ ребятишекъ, игравшихъ съ Божественнымъ Агнцемъ. Эти копiи писались на заказъ для благочестивыхъ людей или им?ли хорошiй сбытъ въ монастыри и часовни. Работа в?ковъ, дымъ св?чей и полумракъ въ святыхъ м?стахъ заставляли всегда скоро тускн?ть яркiя краски этихъ картинъ, и легко можетъ статься, что полные слезъ глаза молящихся увидятъ когда-нибудь, что божественныя фигуры оживутъ таинственною жизнью на черномъ фон? картинъ, и люди будутъ молить ихъ о сверхъестественныхъ чудесахъ.

Маэстро направился въ залъ Веласкеса. Тамъ работалъ его другъ Текли. Реновалесъ явился въ музей съ исключительною ц?лью посмотр?ть копiю, которую венгерскiй художникъ писалъ съ картины Las Meninas[1 - Las Meninas (Придворныя дамы) – одна изъ лучшихъ картинъ Веласкеса.].

За н?сколько дней передъ т?мъ, когда Реновалесу доложили въ его роскошной мастерской о приход? художника, онъ н?которое время сид?лъ въ недоум?нiи, глядя на поданную ему визитную карточку. Текли!.. Но вскор? онъ вспомнилъ одного прiятеля, съ которымъ часто вид?лся, когда жилъ въ Рим? двадцать л?тъ тому назадъ. Этотъ добродушный венгерецъ былъ его искреннимъ поклонникомъ; онъ не обладалъ большимъ талантомъ и зам?нялъ его молчаливымъ упорствомъ въ труд?, словно рабочая скотина.

Реновалесъ съ удовольствiемъ увидалъ снова голубые глаза прiятеля подъ р?дкими, шелковистыми бровями, его выдающуюся въ вид? лопаты нижнюю челюсть, придававшую ему сходство съ австрiйскими монархами, и высокую фигуру, склонившуюся отъ волненiя и протягивавшую ему костлявыя руки, длинныя, словно щупальцы.

– О, maestro, caro maestro! – прив?тствовалъ онъ Реновалеса по-итальянски.

Б?дному Текли пришлось приб?гнуть къ профессорской карьер?, какъ вс?мъ малоталантливымъ художникамъ, у которыхъ н?тъ силъ заниматься чистымъ искусствомъ. Реновалесъ увидалъ чиновника – артиста въ темномъ, строгомъ сюртук? безъ единой пылинки; достойный взглядъ его устремлялся изр?дка на блестящiе сапоги, въ которыхъ отражалась, казалось, вся мастерская. Въ петлиц? его красовалась даже разноцв?тная розетка какого-то ордена. Одна только фетровая б?лосн?жная шляпа не гармонировала со строгимъ видомъ государственнаго чиновника. Реновалесъ съ искреннею радостью схватилъ протянутыя руки. Такъ это знаменитый Текли! Какъ онъ радъ повидать стараго прiятеля! Какъ чудно имъ жилось въ Рим?!.. И Реновалесъ сталъ слушать съ добродушною улыбкою превосходства разсказъ о его жизненныхъ усп?хахъ. Текли былъ профессоромъ въ Будапешт? и постоянно копилъ деньги, чтобы по?хать учиться въ какой-нибудь знаменитый музей Европы. Въ конц? концовъ долгол?тнiя мечты его ув?нчались усп?хомъ, и ему удалось прi?хать въ Испанiю.

– О, Веласкесъ! Какой это великiй художникъ, дорогой Марiано!

И откидывая назадъ голову, Текли закатывалъ глаза кверху и чмокалъ съ наслажденiемъ губами, словно потягивалъ стаканчикъ сладкаго токайскаго вина своей родины.

Онъ жилъ уже ц?лый м?сяцъ въ Мадрид?, работая каждое утро въ музе?. Копiя его съ Las Meninas была почти окончена. Онъ не ходилъ раньше къ дорогому Марiано, потому что хот?лъ сразу показать ему свою работу.

He придетъ ли Марiано какъ-нибудь утромъ къ нему въ Прадо? Старый товарищъ, нав?рно, не откажетъ ему въ этомъ доказательств? своей дружбы… Реновалесъ попробовалъ было отказываться. Что ему за д?ло до какой-то копiи? Но въ маленькихъ глазкахъ венгерца св?тилась такая робкая мольба, и онъ осыпалъ великаго маэстро такими похвалами, разсказывая подробно объ огромномъ усп?х?, который им?ла картина Реновалеса Челов?къ за бортомъ! на посл?дней выставк? въ Будапешт?, что тотъ об?щалъ нав?стить прiятеля въ музе?.

И черезъ н?сколько дней утромъ, когда одинъ господинъ, съ котораго онъ писалъ портретъ, не могъ явиться на обычный сеансъ, Реновалесъ вспомнилъ данное Текли об?щанiе и отправился въ Прадо. Когда онъ вошелъ въ музей, имъ овлад?ло чувство какой-то подавленности и тоски по былымъ годамъ, словно у бывшаго студента, который приходитъ въ университетъ, гд? протекла его молодость.

Очутившись въ зал? Веласкеса, онъ почувствовалъ приступъ религiознаго благогов?нiя. Передъ нимъ былъ художникъ въ истинномъ смысл? слова. Вс? непочтительныя теорiи Реновалеса о мертвыхъ остались за дверью залы. Отъ картинъ Веласкеса, которыхъ онъ не видалъ уже н?сколько л?тъ, снова пов?яло св?жимъ, сильнымъ, неотразимымъ обаянiемъ, вызвавшимъ у него угрызенiя сов?сти. Онъ долгое время стоялъ неподвижно, переводя глаза съ одной стороны на другую, словно желая охватить сразу все творчество безсмертнаго художника, а вокругъ маэстро начинался уже шопотъ любопытныхъ:

– Реновалесъ! Реновалесъ зд?сь!

В?сть эта распространилась отъ входныхъ дверей по всему музею и просл?довала за художникомъ до зала Веласкеса. Группы любопытныхъ отрывались отъ картинъ и глаз?ли на этого рослаго, погруженнаго въ свои думы челов?ка, который, повидимому, не отдавалъ себ? отчета въ вызываемомъ его появленiемъ любопытств?. Дамы переходили отъ одной картины къ другой и сл?дили однимъ глазкомъ за знаменитымъ маэстро, портретъ котораго он? видали много разъ. He в?рилось какъ-то, чтобы этотъ крупный д?тина былъ талантливымъ художникомъ и такъ хорошо писалъ дамскiе портреты. Н?сколько молодыхъ людей подошли къ нему почти вплотную, чтобы погляд?ть на великаго челов?ка вблизи, и д?лали видъ, что разсматриваютъ т? же картины, что онъ. Они изучали его вн?шность во вс?хъ подробностяхъ подъ влiянiемъ ученической страсти подражать великимъ маэстро во всемъ. Одинъ изъ нихъ р?шилъ завязывать галстухъ и отпустить длинные волосы, какъ у Реновалеса, льстя себя тщетною надеждою, что это разовьетъ его способности къ живописи. Другiе досадовали мысленно на отсутствiе на ихъ лиц? растительности и не возможность отпустить себ? с?дую и кудрявую бороду, какъ у знаменитаго маэстро.

Реновалесъ скоро зам?тилъ окружавшую его среду любопытства. Молодые художники, копировавшiе картины, ниже склонились надъ мольбертами, хмурясь и водя кистью медленно и неув?ренно, такъ какъ позади нихъ проходилъ великiй маэстро. Новые, приближающiеся шаги заставляли ихъ каждый разъ вздрагивать отъ страха и горячаго желанiя, чтобы онъ бросилъ взглядъ на ихъ работу. Реновалесъ догадывался съ н?которымъ чувствомъ гордости о томъ, что шептали эти губы, что говорили эти глаза, то разс?янно поглядывавшiе на полотно, то внимательно устремлявшiеся на него.

– Это Реновалесъ… Художникъ Реновалесъ.

Маэстро долго гляд?лъ на самаго стараго изъ копировщиковъ; это былъ дряхлый и почти сл?пой старикъ съ большими выпуклыми очками, придававшими ему видъ морского чудовища; руки его дрожали отъ старости. Реновалесъ зналъ этого челов?ка. Онъ видалъ его двадцать пять л?тъ тому назадъ, когда самъ еще учился въ музе?; копировщикъ сид?лъ и тогда на этомъ м?ст? и писалъ неизм?нно копiю съ картины Веласкеса Los Borrachos[2 - Los Borrachos – пьяные. Прим?ч. перев.]. Если-бы даже онъ осл?пъ окончательно или картина исчезла, онъ смогъ бы нарисовать ее ощупью. Реновалесъ часто разговаривалъ съ нимъ въ т? давнiя времена, но б?дняга, конечно, не им?лъ теперь ни мал?йшаго понятiя о томъ, что знаменитый Реновалесъ, слава котораго грем?ла на весь мiръ, былъ т?мъ самымъ молодымъ челов?комъ, который не разъ просилъ въ т? отдаленныя времена одолжить ему кисть; воспоминанiе объ этомъ молодомъ челов?к? даже едва ли сохранилось въ его памяти, окамен?вшей отъ неподвижности. Реновалесу невольно пришла въ голову мысль о несравненной доброт? дороднаго Бахуса и его пьяныхъ придворныхъ; эти важныя персоны на картин? Веласкеса давали средства къ жизни б?дному копировальщику, а можетъ-быть и его семь? – старой подруг? жизни, женатымъ д?тямъ, и внукамъ, которыхъ старикъ содержалъ трудомъ своихъ дрожащихъ рукъ.

Кто-то шепнулъ ему на ухо в?сть, волновавшую весь музей, и, пожавъ плечами съ н?которымъ презр?нiемъ, б?дняга оторвалъ отъ раобты свое изможденное лицо.

Значитъ, Реновалесъ зд?сь, знаменитый Реновалесъ! Ну, что же, посмотримъ наконецъ эту знаменитость, это чудо!

И онъ устремилъ на маэстро огромные, словно у чудовищной рыбы, глаза, въ которыхъ сверкалъ за большими очками огонекъ иронiи. «Форсунъ!» Ему приходилось не разъ слышать о роскошной мастерской въ чудномъ дворц?, который выстроилъ себ? Реновалесъ позади парка Ретиро. Вс? эти богатства были отняты Реновалесомъ, по мн?нiю старика, у такихъ б?дняковъ, какъ онъ, лишенныхъ протекцiи и отставшихъ отъ удачниковъ на жизненномъ пути. Реновалесъ бралъ за картину по н?сколько тысячъ дуросовъ, тогда какъ Веласкесъ работалъ за три песеты въ день, а Гойа писалъ портреты за пару onzas[3 - Onza – золотая монета въ 80 песетъ. Прим. перев.]. Все это было сплошнымъ враньемъ. Модернизмъ былъ въ глазахъ старика лишь дерзкимъ порывомъ молодежи, для которой н?тъ ничего святого, и проявленiемъ полнаго нев?жества въ искуств? со стороны разныхъ дураковъ, в?рящихъ газетнымъ толкамъ. Единственное, что было хорошаго въ искусств?, находилось зд?сь въ музе?. И старикъ снова презрительно пожалъ плечами; ироническiй огонекъ въ его глазахъ потухъ, и онъ опять сосредоточилъ все свое вниманiе на тысячной копiи съ Los Borrachos.

Видя, что любопытство вокругъ него затихаетъ, Реновалесъ вошелъ въ малый залъ, гд? находилась картина Las Meninas. У этой знаменитой картины, занимавшей всю заднюю ст?ну зала, сид?лъ передъ мольбертомъ Текли; б?лая шляпа его была сдвинута на затылокъ, чтобы дать полную свободу пульсацiи на лбу, нахмуренномъ отъ упорнаго напряженiя.

При вид? Реновалеса онъ посп?шно всталъ и положилъ палитру на кусокъ клеенки, защищавшiй паркетъ отъ пятенъ краски. Дорогой маэстро! Какъ благодаренъ онъ ему за приходъ!.. И Текли показалъ ему свою копiю; она отличалась точностью во вс?хъ мельчайшихъ подробностяхъ, но чудной жизненности и реальности оригинала въ ней не было совершенно. Реновалесъ одобрительно покачалъ головою, удивляясь терп?ливому и упорному труду этой кроткой, рабочей скотины, которая бороздила почву всегда одинаково ровно, съ геометрическою точностью, но безъ мал?йшаго намека на оригинальность.

– Теб? нравится? – съ тревогою спрашивалъ Текли по-итальянски, заглядывая Реновалесу въ глаза и стараясь отгадать его мысли. – Неправда-ли? Неправда-ли? – спрашивалъ онъ съ неув?ренностыо ребенка, который предчувствуетъ обманъ.

Но успокоенный вн?шнимъ одобренiемъ Реновалеса, который искуственно преувеличивалъ его, чтобы скрыть свое равнодушiе, венгерецъ схватилъ маэстро за об? руки и прижалъ ихъ кь своей груди.

– Я радъ, маэстро… Я очень радъ.

Онъ не отпускалъ теперь Реновалеса отъ себя. Разъ знаменитый художникъ великодушно согласился посмотр?ть его копiю, онъ не могъ отпустить его такъ легко. Они должны были непрем?нно позавтракать вм?ст? въ отел?, гд? жилъ Текли, распить бутылочку Chianti въ память совм?стной жизни въ Рим? и поговорить о веселой богем? молодости и о товарищахъ разныхъ нацiональностей, которые собирались въ кафе Греко; одни изъ нихъ умерли уже, а остальные разс?ялись по Европ? и Америк?; меньшинство достигло знаменитости, а большинство прозябало на родин? въ школахъ живописи, мечтая создать великую картину, которую обыкновенно опережала смерть.

Реновалесъ уступилъ въ конц? концевъ настойчивымъ просьбамъ венгерца, который пожималъ ему руки съ драматическимъ видомъ, какъ будто отказъ маэстро могъ убить его. Ладно, выпьемъ Chianti и позавтракаемъ вм?ст?! А пока Текли кончаетъ свою работу на этотъ день, онъ, Реновалесъ, пройдется по музею и осв?житъ въ памяти старыя воспоминанiя.

Когда Реновалесъ вернулся въ залъ Веласкеса, публики въ немъ уже не было. Одни копировщики сид?ли, склонившись надъ полотномъ. Реновалесъ снова почувствовалъ обаянiе великаго маэстро. Картины привели его въ восторгъ, но глубокая грусть, которою в?яло отъ всего творчества Веласкеса, не ускользнула отъ глазъ художника. Несчастный донъ Дiего! Онъ родился въ самый печальный перiодъ нашей исторiи. Его здравый реализмъ долженъ былъ обезсмертить челов?ческiя формы во всей ихъ прекрасной нагот?, а судьба забросила его въ такой в?къ, когда женщины были похожи на черепахъ, и грудь ихъ была скрыта подъ двойною бронею пышныхъ косынокъ, а мужчины держались чопорно, словно священнослужители, и ихъ смуглыя и скверно вымытыя головы гордо смотр?ли надъ мрачнымъ нарядомъ. Веласкесъ писалъ свои картины съ того, что вид?лъ: въ глазахъ этого мiра отражались страхъ и лицем?рiе. Искусственная веселость умирающей нацiи, которая ищетъ развлеченiй въ чудовищномъ и негармоничномъ, выражалась въ ув?ков?ченныхъ дономъ Дiего шутахъ, сумасшедшихъ и кал?кахъ. Ото вс?хъ этихъ чудныхъ произведенiй, внушавшихъ одновременно восторгъ и грусть, в?яло ипохондрiей физически-больной монархiи съ душою, связанною страхомъ и ужасомъ передъ муками ада. Какъ жаль, что великiй художественный талантъ ушелъ на ув?ков?ченiе перiода, который погрузился бы безъ Веласкеса въ глубокое забвенiе!

Реновалесъ думалъ о немъ и какъ о челов?к?; сравненiе скромной жизни великаго художника съ княжескимъ существованiемъ современныхъ маэстро вызывало у него угрызенiя сов?сти. О, щедрость королей и покровительство ихъ искусству, о которыхъ многiе говорятъ съ такимъ восторгомъ, оглядываясь на былые в?ка! Реновалесъ думалъ о флегматичномъ дон? Дiего и его жаловань? въ три песеты, которое тотъ получалъ всегда съ задержкой въ качеств? придворнаго художника, о его славномъ имени, фигурировавшемъ въ спискахъ придворнаго персонала среди шутовъ и парикмахеровъ, о званiи королевскаго слуги, которое заставляло его заниматься экспертизой строительныхъ матерiаловъ ради хотя бы частичнаго улучшенiя своего положенiя, объ ужасныхъ униженiяхъ въ посл?днiе годы его жизни, когда онъ добивался ордена Святого Іакова и отрицалъ передъ Сов?томъ Орденовъ, что онъ получаетъ деньги за свои картины, словно это было преступленiемъ, утверждая съ подобострастною гордостью, что онъ слуга короля, какъ будто эта должность была выше званiя художника… Какъ счастливо живется сравнительно съ этимъ въ наши времена! Да будетъ благословенна революцiя въ современной жизни, облагородившая художника и поставившая его подъ покровительство публики – безличнаго властелина, который предоставляетъ создателю красоты полную свободу и сл?дуетъ за нимъ въ конц? концовъ по новымъ путямъ! Реновалесъ поднялся въ центральную галлерею, чтобы взглянуть на другой предметъ своего восхищенiя. Картины Гойа заполняли большое пространство на об?ихъ ст?нахъ галлереи. Съ одной стороны вис?ли портреты королей бурбонской династiи изъ перiода упадка ея; тутъ были головы монарховъ и принцевъ крови подъ тяжелыми б?лыми париками и портреты женщинъ съ пронизывающимъ взглядомъ, безкровными лицами и прическами въ вид? башенъ. Жизнь обоихъ великихъ художниковъ – Гойи и Веласкеса совпала съ нравственнымъ упадкомъ двухъ династiй. Залъ великаго Дiего былъ полонъ стройныхъ, костлявыхъ блондиновъ, съ монастырски-изящною вн?шностью и бол?зненною бл?дностью, съ выступающею нижнею челюстью и выраженiемъ страха и сомн?нiя за спасенiе своихъ душъ. Зд?сь въ галлере? красовались портреты тучныхъ и заплывшихъ жиромъ монарховъ съ огромными вытянутыми носами, которые, казалось, были связаны таинственнымъ образомъ съ мозгомъ и тянули его внизъ, парализуя его работу; толстыя нижнiя губы ихъ некрасиво отвисали, свид?тельствуя о чувственномъ темперамент? и безд?ятельномъ образ? жизни; глаза св?тились животнымъ спокойствiемъ и равнодушiемъ ко всему, что не затрагивало непосредственно узкаго эгоизма. Монархи австрiйской династiи, нервные, одержимые лихорадкой безумiя, ищущiе чего-то, скакали на театральныхъ коняхъ, на фон? мрачныхъ пейзажей, замыкавшихся на горизонт? сн?жными вершинами Гуадаррамы, печальными, холодными и неподвижными, какъ душа испанскаго народа. Бурбоны, спокойные и жирные, стояли съ сытымъ видомъ, думая лишь о предстоящей охот? или о домашнихъ интригахъ, которыя приводятъ къ ссорамъ и сварамъ въ семь?, и не зам?чая бурь, свир?пствующихъ за Пиринеями. Первые были окружены мiромъ идiотовъ съ животными лицами, мрачныхъ крючкотворовъ и инфантъ въ пышныхъ нарядахъ съ ребяческими физiономiями, словно у фигуръ Богородицы на алтар?. Вторые находились въ веселомъ и славномъ обществ? народа, од?таго въ яркiе цв?та – въ красные суконные плащи и кружевныя мантильи; волосы женщинъ сдерживались красивыми гребенками, головы мужчинъ были покрыты шапками; въ грубыхъ развлеченiяхъ и пирушкахъ развивался и созр?валъ героизмъ этого народа. Вторженiе чужестранцевъ расшевелило испанскiй народъ и заставило его выйти изъ перiода д?тства. Тотъ самый великiй художникъ, который изображалъ въ теченiе многихъ л?тъ невинно безсознательную жизнь щегольского народа, веселаго и наряднаго, словно хоръ въ оперетк?, писалъ его впосл?дствiи съ навахами въ рукахъ, атакующимъ съ иеобычайною ловкостью дикихъ мамелюковъ, растаптывающимъ этихъ египетскихъ центавровъ, закосн?вшихъ въ сотн? сраженiй, умирающимъ съ театральною гордостью при тускломъ св?т? фонаря въ мрачныхъ ст?нахъ Монклоа подъ ружейнымъ огнемъ палачей – завоевателей.

Реновалесъ не могъ оторвать глазъ отъ трагическаго духа, которымъ в?яло отъ посл?дней картины. Лица палачей, прижатыя къ прикладамъ ружей не были видны; солдаты были сл?пыми исполнителями судьбы, безъимянною силою. А противъ нихъ возвышалась груда окровавленныхъ и бьющихся въ агонiи челов?ческихъ т?лъ. Въ т?лахъ мертвыхъ видн?лись красныя дырки, окруженныя кусками мяса, вырваннаго пулями; живые стояли, скрестивъ руки на груди и бросая убiйцамъ вызовъ на язык?, котораго т? не могли понять, или покрывъ лицо руками, какъ-будто это инстинктивное движенiе могло предохранить ихъ отъ пуль. Ц?лый народъ умиралъ зд?сь, чтобы возродиться вновь. А рядомъ съ этою ужасною и геройскою картиною скакалъ на другой сос?дней картин? Палафоксъ Сарагосскiй съ изящными бакенбардами и залихватскимъ видомъ, въ форм? генералъ капитана; онъ напоминалъ ч?мъ-то народнаго вожака; одна его рука была въ перчатк? и держала кривую саблю, другая сжимала поводья маленькой, пузатой лошади.

Реновалесу пришло въ голову, что искусство, подобно св?ту, принимаетъ окраску и блескъ т?хъ предметовъ, съ которыми соприкасается. Жизнь Гойи пришлась въ бурный перiодъ исторiи; на глазахъ у него воскресла душа испанскаго народа, и творчество его отразило воинственную жизнь и геройскiй подъемъ духа, которыхъ тщетно было искать въ картинахъ другого генiя, связаннаго съ однообразiемъ придворной жизни, не знающей иного нарушенiя кром? в?стей о далекихъ войнахъ и безполезныхъ и позднихъ поб?дахъ, которыя вызывали на родин? не восторгъ, а скор?е лишь холодныя сомн?нiя.

Реновалесъ повернулъ спину дамамъ Гойи съ прелестными губками, напоминающими розовые бутоны, съ прическами въ вид? чалмы и въ платьяхъ изъ б?лаго батиста. Все его вниманiе сосредоточилось на одной обнаженной фигур?, которая, казалось, затмевала блескомъ своего т?ла вс? ближайшiя картины. Художникъ долго гляд?лъ на нее вблизи, опершись на перила и почти касаясь полотна полями своей шляпы. Зат?мъ онъ медленно отступилъ назадъ, не спуская съ нея взгляда, и опустился на скамью противъ картины.

– Обнаженная Гойи! Обнаженная!

Онъ говорилъ вслухъ, самъ того не зам?чая, какъ будто слова его были выразителями бурнаго потока мыслей, нахлынувшихъ въ его голову; выраженiя его восторга непрерывно м?нялись въ зависимости отъ характера воспоминанiй.