Обнаженная

– Боже мой, Хосефина! – шепталъ Реновалесъ въ ужас?. – He говориже такихъ вещей. Ты не можешь серьезно думать такъ. Я не в?рю своимъ ушамъ. Милита можетъ услышать тебя.

Нервы ея не выдерживали, и она заливалась слезами. Реновалесу приходилось вставать и вести ее въ спальню, гд? она ложилась въ постель и кричала въ сотый разъ, что желаетъ умереть поскор?е.

Жизнь эта была особенно тяжела Реновалесу изъ-за супружеской в?рности; любовь къ жен?, см?шанная съ привычкою и рутиною, никогда не позволяла ему изм?нять ей.

По вечерамъ собирались въ его мастерской прiятели, среди которыхъ ближе всего былъ знаменитый Котонеръ, пере?хавшiй изъ Рима въ Мадридъ. Когда они сид?ли въ прiятномъ полумрак? сумерекъ, располагавшемъ къ дружеской бес?д? и откровенности, Реновалесъ заявлялъ товарищамъ всегда одно и то же:

– До свадьбы я развлекался, какъ вс? мужчины. Но съ т?хъ поръ, какъ я женился, я не знаю иной женщины кром? своей жены и очень горжусь этимъ.

И крупный д?тина гордо выпрямлялся, самодовольно поглаживая бороду. Онъ хвастался своею супружескою в?рностью, какъ другiе любовными удачами.

Когда въ его присутствiи говорили о красивыхъ женщинахъ или разглядывали портреты иностранныхъ красавицъ, маэстро не скрывалъ своего «ъодобренiя.

– Да, она красива! Она очень недурна… – мн? хот?лось бы написать съ нея портретъ.

Его преклоненiе передъ женскою красотою никогда не выходило изъ пред?ловъ искусства. Для него существовала въ мiр? только одна женщина – его жена. Остальныя могли только служить моделями.

Онъ, упивавшiйся мысленно физическою красотою и относившiйся къ обнаженному т?лу съ благогов?йнымъ восторгомъ, не желалъ знать иныхъ женщинъ кром? законной жены, которая становилась все бол?зненн?е и печальн?е, и терп?ливо ждалъ съ покорностью влюбленнаго, когда проглянетъ, наконецъ, лучъ солнца, и настанетъ минута покоя среди в?чныхъ бурь.

Врачи признавались въ своемъ полномъ безсилiи перелъ нервнымъ разстройствомъ Хосефины, губившимъ ея слабый организмъ и сов?товали мужу быть съ нею какъ можно ласков?е и внимательн?е. Кротость Реновалеса удвоилась подъ влiянiемъ этихъ внушенiй. Врачи приписывали нервное разстройство тяжелымъ родамъ и кормленiю, надорвавшимъ слабое здоровье молодой матери. Они подозр?вали кром? того существованiе какой-нибудь тайной причины, поддерживавшей больную въ состоянiи постояннаго возбужденiя.

Реновалесъ, сл?дившiй за женою въ надежд? добиться когда нибудь мира въ дом?, скоро открылъ истинную причину бол?зни жены.

Милита подростала. Она была уже почти врослая. Ей было четырнадцать л?тъ, и она носила длинныя платья, привлекая своею красотою и здоровьемъ алчные взгляды мужчинъ.

– Скоро настанетъ день, когда она упорхнетъ отъ насъ, – говорилъ иногда маэстро, см?ясь.

Слыша разговоры о свадьб? Милиты и будущемъ зят?, Хосефина закрывала глаза и говорила сдавленнымъ голосомъ, въ которомъ звучало непреодолимое упорство:

– Она выйдетъ замужъ за кого хочетъ… но только не за художника. Лучше пусть умретъ въ такомъ случа?.

Реновалесъ догадался тогда объ истинной бол?зни жены. Это была ревность, б?шеная, смертельная, непримиримая ревность и тяжелое сознанiе собственной бол?зненности. Хосефина была ув?рена въ муж? и знала, что онъ не разъ заявлялъ о своей супружеской в?рности. Но говоря въ ея присутствiи объ искусств?, художникъ не скрывалъ своего восторга передъ наготою и своего религiознаго культа красивыхъ формъ женскаго т?ла. Онъ не высказывалъ всего, но Хосефина читала въ его мысляхъ. Она понимала, что любовь къ нагот?, зародившаяся въ немъ въ юномъ возраст?, только усилилась съ годами. Глядя на чудныя статуи, украшавшiя его мастерскiя, или просматривая альбомы, гд? женская нагота сiяла во всей своей божественной крас? на темномъ фон? снимковъ, Хссефина сравнивала ихъ мысленно со своимъ т?ломъ, обезображенномъ бол?знью.

Глаза Реновалеса, съ восторгомъ упивавшiеся прежде ея чудными руками съ грацiозными контурами, кр?пкими грудями, напоминавшими опрокинутыя алебастровыя чаши, боками съ изящными линiями, бархатно-округленною шеей и прелестными, стройными ногами, созерцали теперь по ночамъ ея слабое т?ло съ выступающими рядами реберъ; символы женщины, прежде кр?пкiе и сладострастные, вис?ли теперь, какъ тряпки; кожа на рукахъ была покрыта желтыми пятнами; ноги были худы, какъ у скелета. Этотъ челов?къ не могъ любить ея. Его в?рность держалась только на состраданiи, можетъ-быть на привычк? къ безсознательной доброд?тели. Хосефина не могла пов?рить, чтобы мужъ сохранилъ любовь къ ней. У другого челов?ка это было-бы мыслимо, но отнюдь не у художника. Онъ восторгался днемъ красотою, а ночью сталкивался съ безобразiемъ, истощенiемъ и физическимъ уродствомъ.

Ревность мучила Хосефину, отравляла ея мысли, подтачивала силы. Ревность эта была безут?шна, т?мъ бол?е, что она не им?ла реальнаго основанiя.

Хосефин? было невыносимо тяжело признавать свое безобразiе; она завидовала вс?мъ р?шительно и жаждала смерти, но мучила окружающихъ, чтобы увлечь ихъ въ своемъ паденiи.

Наивныя ласки мужа д?йствовали на нее, какъ оскорбленiе. Онъ можетъ-быть любилъ ее и подходилъ къ ней съ наилучшими нам?ренiями, но она читала въ его мысляхъ и вид?ла въ нихъ своего непоб?димаго врага, соперницу, поб?ждавшую ее красотою. Хосефина не могла совладать съ этимъ. Она была связана съ челов?комъ, который былъ в?ренъ культу красоты и не могъ отказаться отъ него. О, съ какою тоскою вспоминала она т? дни, когда она защищала отъ мужа свое юное т?ло, не позволяя воспроизводить его на полотн?. Если бы юность и красота вернулись къ ней теперь, она сбросила бы одежду безо всякаго стыда, встала бы посреди мастерской съ дерзостью вакханки и крикнула бы мужу:

– Пиши, наслаждайся моимъ т?ломъ! И каждый разъ, какъ ты будешь думать о своей в?чной возлюбленной, которую называешь красотою, постарайся представлять ее себ? не иначе, какъ съ моимъ лицомъ и съ моимъ т?ломъ.

Это было величайшимъ несчастьемъ жить всю жизнь съ художникомъ. Она р?шила ни за что не выдавать свою дочь замужъ за художника. Лучше пусть Милита умретъ. Люди, мысли которыхъ одержимы всегда страстью къ красот?, могутъ жить спокойно и счастливо только съ в?чно юною и прекрасною женщиною.

В?рность мужа приводила Хосефину въ отчаянiе. Этотъ ц?ломудренный художникъ постоянно перебиралъ въ памяти воспоминанiя о женскихъ прелестяхъ и рисовалъ мысленно картины, которыхъ не см?лъ переносить на полотно изъ страха передъ женою. Съ проницательностью больного челов?ка Хосефина читала эти мечты иа лиц? мужа. Она предпочла бы даже им?ть ув?ренность въ изм?н?; ей было-бы легче вид?ть мужа влюбленнымъ въ другую женщину, одержимымъ животною страстью. Изъ этого путешествiя за пред?лы брака онъ могъ вернуться къ ней усталымъ и униженнымъ; но отъ увлеченiя красотою не могло быть возврата.

Догадавшись о гор? Хосефины, Реновалесъ съ н?жностью принялся за исц?ленiе жены. Онъ сталъ изб?гать въ ея присутствiи разговоровъ о художественныхъ увлеченiяхъ, сталъ находить ужасные недостатки въ красавицахъ, заказывавшихъ ему портреты, восхвалять духовную красоту Хоссфины и постоянно писать съ нея портреты, перенося на полотно ея черты, прихорошенныя съ поразительною ловкостью.

Хосефина улыбалась съ в?чнымъ снисхожденiемъ женщинъ, которыя в?рятъ самой нев?роятной и чудовищной лжи, если она льститъ имъ.

– Это ты, – говорилъ Реновалесъ: – это твое лицо, твоя грацiя, твое благородное выраженiе. Мн? кажется, что ты на д?л? даже красив?е, ч?мъ на портрет?.

Хосефина продолжала улыбаться, но во взгляд? ея вскор? вспыхивалъ гн?въ. Она сжимала губы, и лицо ея темн?ло отъ злобы, а глаза пристально устремлялись на художника, словно рылись въ его мысляхъ.

Все это ложь. Мужъ льстилъ, воображая, что любитъ ее, но онъ былъ в?ренъ ей только т?ломъ, а не душою. Непоб?димый врагъ, в?чная любовница царила въ его мысляхъ.

И подъ впечатл?нiемъ этой мысленной нев?рности мужа и отчаянiя передъ безсилiемъ, въ нервной систем? Хосефины назр?вала буря, которая разражалась потоками слезъ и градомъ упрековъ и оскорбленiй по адресу мужа.

Жизнь маэстро Реновалеса была настоящимь адомъ, несмотря на то, что онъ достигъ богатства и славы, о которыхъ мечталъ столько л?тъ, видя въ нихъ истинное счастье.

IV

Было три часа дня, когда знаменитый художникъ вернулся домой посл? завтрака съ венгерцемъ.

Войдя въ столовую, онъ увид?лъ двухъ женщинъ въ шляпахъ съ вуалями; он? собирались, повидимому, выходить. Одна изъ нихъ, ростомъ съ самого Реновалеса, бросилась ему на шею.

– Папа, папочка, мы ждали тебя почти до двухъ часовъ. Хорошо-ли ты позавтракалъ?

Она осыпала его поц?луями, громко чмокая и прижимаясь румяными щеками къ с?дой бород? маэстро.

Реновалесъ добродушно улыбался подъ этимъ дождемъ поц?луевъ. Ахъ, Милита! Она была единственною радостью въ этомъ пышномъ и величественномъ, словно пантеонъ, дом?. Она одна смягчала атмосферу тяжелаго гнета, которою больная наполняла весь домъ. Реновалесъ съ любовью погляд?лъ на дочь, принявъ шуточно-галантный тонъ.

– Вы прелестны, моя дорогая. Вы просто очаровательны сегодня. Вы сошли съ картины Рубенса, сеньорита, вы брюнетка съ картины Рубенса. А куда мы отправляемся сiять своей красотою?

Онъ оглядывалъ довольнымъ взоромъ творца кр?пкую и здоровую фигуру дочери; переходный возрастъ выражался у нея во временной худоб? отъ быстраго роста и въ черныхъ кругахъ подъ глазами. Влажные, загадочные глаза Милиты обнаруживали, что она начинаетъ понимать жизнь. Туалетъ ея отличался изяществомъ иностранки; платье было мужского покроя, коричневый галстукъ и воротничекъ гармонировали съ ея быстрыми, но опред?ленными движенiями, съ англiйскими ботинками на высокихъ каблукахъ и съ ровною, полумужскою походкою, отличавшеюся не столько грацiею, сколько быстротою и громкимъ постукиванiемъ каблуковъ. Маэстро любовался здоровою красотою дочери. Какой роскошный экземпляръ!.. Съ нею не исчезнетъ его здоровая порода. Дочь была вылитымъ его портретомъ. Если-бы онъ родился женщиною, то былъ-бы несомн?нно точно такой, какъ Милита.

Она продолжала болтать, не отнимая рукъ отъ шеи отца и устремивъ на него взглядъ большихъ глазъ, переливавшихъ жидкимъ золотомъ.

Она шла, по обыкновенiю, гулять съ Miss часа на два – по алле? Кастельяна, по парку Ретиро нигд? не присаживаясь и не останавливаясь и практикуясь попутно въ англiйскомъ язык?. Тогда только обернулся Реновалесъ, чтобы поклониться Miss, полной женщин? съ краснымъ, морщинистымъ лицомъ и крупными зубами, которые обнажались при каждой улыбк? и выгляд?ли желтыми какъ костяшки въ домино. Реновалесъ съ прiятелями часто см?ялись въ мастерской надъ вн?шностью и причудами англичанки, надъ ея рыжимъ парикомъ, над?тымъ на голый черепъ такъ просто, точно это была шляпа, надъ отвратительными, искусственными зубами, надъ капорами, которые она фабриковала сама изо вс?хъ тряпокъ и обр?зковъ лентъ, попадавшихся ей подъ руку, надъ отсутствiемъ аппетита и манерою постоянно наливаться пивомъ, что поддерживало ее всегда въ возбужденномъ состоянiи, выражавшемся въ чрезм?рной в?жливости и любезности.

Эта рыхлая, полная пьяница волновалась теперь отъ непрiятной перспективы прогулки, которая была для нея пыткой, такъ какъ она д?лала неимов?рныя усилiя, чтобы посп?вать за быстрыми шагами Милиты. Увидя обращенный на нее взглядъ художника, она еще бол?е покрасн?ла и три раза низко прис?ла:

– О, мистеръ Реновалесъ! О, сэръ!

Она не назвала его этотъ разъ лордомъ лишь потому, что маэстро, отв?тившiй ей легкимъ наклоненiемъ головы, отвернулся и продолжалъ разговоръ съ дочерью.

Милита интересовалась завтракомъ отца съ Текли. Такъ онъ пилъ Chiаnti? Ахъ, эгоистъ! Она сама такъ любила это вино. Жаль, что онъ сказалъ ей о завтрак? слишкомъ поздно. Къ счастью, Котонеръ пришелъ какъразъ вовремя, и мама оставила его завтракать, чтобы не было скучно однимъ. Старый другъ отправился на кухню и собственноручно состряпалъ одно блюдо, которое научился готовить еще въ т? давнiя времена, когда онъ былъ пейзажистомъ. Милита зам?тила, что вс? пейзажисты были недурными поварами. Условiя жизни на открытомъ воздух?, въ скверныхъ гостиницахъ и б?дныхъ хижинахъ невольно развивали въ нихъ любовь къ кулинарному искусству.

Завтракъ прошелъ весело. Мамаша см?ялась надъ шутками Котонера, который былъ всегда въ хорошемъ настроенiи духа. Но во время дессерта, когда пришелъ Сольдевилья, любимый ученикъ Реновалеса, мама вдругъ почувствовала себя нехорошо и ушла, чтобы скрыть слезы и рыданiя.

– Она, нав?рно, наверху, – сказала довольно равнодушно Милита, привыкшая къ нервнымъ припадкамъ матери. – Прощай, папочка, поц?луемся разокъ. Въ мастерской тебя ждутъ Котонеръ и Сольдевилья. Ну, еще разъ на прощанье. Постой-ка, я укушу тебя.

И н?жно укусивъ своими маленьками зубками маэстро въ щеку, молодая д?вушка вышла въ сопровожденiи Miss, которая пыхт?ла авансомъ передъ утомительною прогулкою.

Реновалесъ долго не шевелился, словно не желая нарушить атмосферу любви, которою окружала его дочь. Милита была его ребенкомъ. Она любила мать, но эта любовь была холодна въ сравненiи съ пылкимъ и страстнымъ чувствомъ ея къ отцу. Дочери обыкновенно отдаютъ предпочтенiе отцамъ, сами того не сознавая, и чувство это является предв?стникомъ другого, бол?е глубокаго, которое внушается имъ впосл?дствiи любимымъ челов?комъ.

Реновалесъ подумалъ было отправиться къ Хосефин? ут?шить ее, но отказался отъ этого нам?ренiя посл? короткаго размышленiя. Все равно ничего не поможетъ. Милита была спокойна; очевидно, особеннаго ничего не случилось. Поднявшись къ жен?, онъ могъ натолкнуться на ужасную сцену, которая отравила бы ему весь день и отняла-бы всякую охоту работать, убивъ въ иемъ юношески радостное настроенiе посл? завтрака съ Текли.