Обнаженная

И наклонившись къ другу, онъ сказалъ ему тихимъ и серьезнымъ голосомъ, точно открывалъ тайну величайшаго преступленiя:

– У нея острыя кол?ни… Въ т?л? ничего н?тъ красиваго.

Котонеръ расхохотался, какъ старый сатиръ, и пришелъ въ восторгъ. Онъ велъ ц?ломудренный образъ жизни и былъ счастливъ узнать тайные недостатки красавицы, которая была недостижима для него.

Маэстро не пожелалъ разставаться съ другомъ. Онъ нуждался въ его обществ? и гляд?лъ на него съ н?жностью и симпатiею, такъ какъ онъ напоминалъ ему ч?мъ-то Хосефину. Никто не зналъ ея такъ хорошо, какъ этотъ в?рный другъ. Въ минуту грусти она дов?ряла ему вс? свои горести. Когда она выходила изъ себя отъ нервнаго раздраженiя, отъ н?сколькихъ словъ этого простодушнаго челов?ка кризисъ разр?шался моремъ слезъ. Съ к?мъ ему и говорить о покойной, какъ не съ Котонеромъ?

– Пооб?даемъ вм?ст?, Пепе. Пойдемъ въ итальянскiй ресторанъ и закатимъ римскiй банкетъ съ ravioli, picatta, какъ захочешь, и запьемъ одною или двумя бутылочками Chianti – сколько выпьешь. А на посл?докъ выпьемъ п?нистаго Asti. Оно вкусн?е шампанскаго. Согласенъ, дружище?

Они взялись подъ руку и пошли дальше съ высоко поднятою головой и улыбкою на губахъ, словно два молоденькихъ, начинающихъ художника, которые отправляются праздновать продажу картины вкуснымъ об?домъ и вознаградить себя разокъ за тяжелую нужду.

Реновалесъ углубился въ свои воспоминанiя, изливая ихъ въ бурномъ поток? словъ. Онъ говорилъ теперь объ одномъ ресторан? въ маленькой улиц? въ Рим?, сейчасъ за статуей Паскуино, недалеко отъ Governo Vecchio. Это былъ простой трактирчикъ, содержавшiйся бывшимъ поваромъ одного кардинала. Атмосфера въ немъ царила почти такая, какъ въ церкви. В?шалки въ прихожей были всегда заняты шляпами художниковъ. Веселый см?хъ молодежи д?йствовалъ не особенно прiятно на постоянную публику ресторана – священниковъ изъ папской канцелярiи или прi?хавшихъ на время въ Римъ, чтобы выхлопотать повышенiе по служб?, и разныхъ адвокатишекъ въ засаленныхъ сюртукахъ, которые приходили съ кипами бумагъ изъ сос?дняго Министерства Юстицiи.

– Какiя тамъ были макароны! Помнишь, Пепе? Какъ любила ихъ б?дная Хосефина!

По вечерамъ они приходили въ этотъ ресторанчикъ веселою гурьбою. Хосефина шла съ мужемъ подъ руку, а кругомъ нихъ добрые друзья, восторгавшiеся молодымъ художникомъ. Хосефина обожала тайны кулинарнаго искусства, традицiонные секреты роскошнаго стола князей церкви, вышедшихъ на улицу и являвшихся сюда въ маленькую залу со сводами. На б?лой скатерти сверкало янтарное вино изъ Орвiето въ пузатыхъ бутылкахъ съ узкимъ горлышкомъ – густая, золотистая, монастырски сладкая жидкость. Этотъ напитокъ древнихъ папъ жегъ внутренности, какъ огонь, и не разъ кружилъ головы, покрытыя тiарами.

Въ лунныя ночи они отправлялись всей гурьбой въ Колизей полюбоваться колоссальными и чудовищными развалинами, залитыми голубыми лучами св?та. Хосефина дрожала отъ страха, проникая подъ темные своды и пробиралась ощупью среди разбросанныхъ камней, пока не вид?ла передъ собою тихой арены, заключавшей, казалось, трупы ц?лаго народа. Она думала объ ужасныхъ животныхъ, появлявшихся на этой арен?, и со страхомъ оглядывалась кругомъ. Вдругъ тишина оглашалась громкимъ ревомъ, и черный зв?рь выскакивалъ изъ темной глубины. Хосефина ц?плялась за мужа, визжа отъ ужаса, и вс? начинали хохотать. Это Симпсонъ, одинъ художникъ изъ С?верной Америки, здоровенный д?тина, б?жалъ на четверенькахъ, бросаясь на товарищей съ дикимъ рычаньемъ.

– Помнишь, Пепе, – ежеминутно приговаривалъ Реновалесъ. – Какiя хорошiя то были времена! Какъ весело жилось тогда! Какимъ славнымъ товарищемъ была б?дняжка, пока бол?знь не стала изводить ее!

Они пооб?дали, разговаривая о своей молодости; образъ покойной непрерывно мелькалъ среди ихъ прiятныхъ воспоминанiй. Посл? об?да они гуляли по улицамъ города до полуночи. Реновалесъ не переставалъ говорить о т?хъ временахъ, вспоминая о Хосефин?, какъ будто онъ провелъ всю свою жизнь въ поклоненiи ей. Котонеру надо?лъ этотъ разговоръ, и онъ попрощался съ маэстро. Что это за новая манiя!.. Б?дная Хосефина была очень мила, но нельзя-же говорить весь вечеръ о покойной, какъ-будто весь мiръ полонъ воспоминанiй о ней.

Реновалесъ заторопился домой и даже взялъ извозчика, чтобы вернуться поскор?е. Онъ былъ такъ возбужденъ, точно его ждалъ тамъ кто-нибудь. Въ роскощномъ особняк?, прежде столь холодномъ и пустынномъ, казалось, виталъ теперь какой-то непонятный духъ, любимая душа, которая наполняла весь домъ, разливаясь всюду, точно благоуханiе.

Когда сонный лакей открылъ двери, первый взглядъ Реновалеса былъ направленъ на акварельный портретъ жены. Онъ улыбнулся, желая попрощаться съ головкою, которая пристально гляд?ла на него.

Такою-же улыбкою прив?тствовалъ онъ вс?хъ Хосефинъ, встр?тившихъ его со ст?нъ и выглянувшихъ изъ мрака, какъ только зажглись электрическiя лампы въ комнатахъ и корридорахъ. Эти лица, на которыя онъ гляд?лъ утромъ со страхомъ и изумленiемъ, не возбуждали въ немъ теперь никакого безпокойства. Хосефина вид?ла его, догадывалась о его мысляхъ и, нав?рно, прощала ему, В?дь, она была такъ добра всю жизнь!..

Рековалесъ остановился на минуту, раздумывая, не пойтили ему въ мастерскiя и зажечь большiя электрическiя лампы. Тогда онъ могъ-бы увид?ть жену во весь ростъ, во всей ея прелести, поговорить съ нею, попросить у нея прощенiя въ глубокой тишин? огромныхъ комнатъ… Но маэстро удержался отъ этого нам?ренiя. Что за безумiе. Что, онъ съ ума сошелъ?.. И онъ провелъ рукою по лбу, точно хот?лъ прогнать изъ головы эти нам?ренiя. Попросту, в?рно, Асти вскружилъ ему голову. Пора спать!

Улегшись на маленькой кровати дочери и оставшись во мрак?, мазстро не могъ успокоиться. Ему не спалось, и было не по себ?… Имъ овлад?ло неудержимое желанiе выйти изъ комнаты и отправиться въ пустую спальню, какъ-будто только тамъ онъ могъ найти теперь отдыхъ и сонъ. О, какъ хот?лось ему лечь снова на венецiанскую кровать, великол?пную кровать б?локурой супруги Дожа, хранившую всю исторiю его жизни! Хосефина не разъ стонала тамъ отъ любви; они часто засыпали тамъ оба, сообщая другъ другу въ полголоса тсвои мечты о слав? и богатств?. Дочь ихъ родилась на этой кровати!..

Co свойственною ему страстностью маэстро взялъ свое платье и тихонько отправился въ спальню, точно боялся быть услышаннымъ лакеемъ, который спалъ въ сос?дней комнат?.

Реновалесъ повернулъ ключъ осторожно, какъ воръ, и, войдя въ спальню на цыпочкахъ, при мягкомъ и н?жномъ св?т? стариннаго розоваго фонаря посреди потолка, тщательно разложилъ свернутые на пустой кровати матрацы. Ни простынь, ни подушекъ, ни постельнаго б?лья у него не было. Въ комнат?, гд? давно никто не жилъ, было холодно. Какая прiятная предстояла ему ночь! Какъ хорошо могъ онъ поспать зд?сь! Онъ подложилъ подъ голову подушки съ дивана съ выпуклою золотою вышивкою, закутался въ пальто, легъ, не разд?ваясь, и потушилъ св?тъ, желая не вид?ть д?йствительности и населить мракъ хотя лживыми, но прiятными образами воображенiя.

На этихъ матрацахъ спала Хосефина; пружины ихъ испытали на себ? тяжесть ея чуднаго т?ла. Реновалесъ вспоминалъ не Хосефину посл?днихъ временъ, больную, худую, истощенную постоянными физическими страданiями. Мысли его отгоняли этотъ печальный образъ и открывались только прекраснымъ иллюзiямъ. Та, которою онъ любовался мысленно, чей образъ не покидалъ его теперь, была другая Хосефина, первыхъ временъ ихъ совм?стной жизни, и притомъ не такая, какою она была въ д?йствительности, а какою онъ вид?лъ и писалъ ее.

Мысли его перескакивали черезъ мрачный и мучительный перiодъ, назадъ отъ теперешней тоски по жен? къ счастливымъ временамъ юности. Онъ не помнилъ также тягостныхъ л?тъ нужды, когда оба они боролись, угрюмые и раздражительные, почти не будучи въ состоянiи идти дальше вм?ст? по одному пути… Все это было теперь въ глазахъ Реновалеса мелкими жизненными непрiятностями. Въ памяти его сохранились только добродушная улыбка, великодушiе и уступчивость жены изъ перваго перiода ихъ любви. Какъ н?жно прожили они вм?ст? часть жизни, лежа, обнявшись на кровати, гд? одиноко покоилось теперь его т?ло!

Художникъ вздрогнулъ отъ холода подъ легкимъ пальто. Въ этомъ ненормальномъ положенiи вн?шнiя впечатл?нiя вызывали въ его голов? соотв?тственныя воспоминанiя и отрывки прошлаго, какъ-бы вытаскивая ихъ на поверхность памяти. Холодъ напомнилъ ему о дождливыхъ ночахъ въ Венецiи, когда ливень не прекращался ц?лыми часами въ узкихъ улицахъ и пустынныхъ каналахъ, въ величественномъ безмолвiи города безъ лошадей и экипажей, въ глубокой ночной тишин?, нарушаемой лишь однообразнымъ плескомъ воды на мраморныхъ л?стницахъ. А они двое лежали вм?ст? въ постели подъ теплой периной, среди мебели, которая еле видн?лась во мрак?.

Въ щели спущенныхъ жалюзи проникалъ въ комнату св?тъ фонаря на маленькомъ сос?днемъ канал?. По потолку тянулась полоса св?та, а въ ней дрожало отраженiе стоячей воды съ непрерквно мелькавшими темными нитями. Кр?пко обнявшись и устремивъ глаза въ потолокъ, они любовались этою игрою св?та и воды, догадываясь о сырости и мрак? на водяной улиц?, наслаждаясь взаимно теплотою и т?снымъ прикосновенiемъ своихъ т?лъ и эгоистично упиваясь этою близостью и прiятнымъ физическимъ самочувствiемъ. А вокругъ нихъ царила глубокая тишина, какъ будто весь мiръ пересталъ существовать, и спальня ихъ была теплымъ оазисомъ среди холода и мрака.

Иной разъ злов?щiй крикъ прор?залъ безмолвное иространство. А-о-о-о! Это гондольеръ предупреждалъ встр?чныхъ, подплывая къ повороту канала. По пятну св?та, игравшему на потолк?, скользила крошечная черная гондола, игрушка мрака, на корм? которой склонялся надъ веслами гребецъ ростомъ съ муху. И при мысли о т?хъ, что про?зжали подъ дождемъ и ледянымъ в?тромъ, они двое наслаждались особенно прiятнымъ чувствомъ, и еще т?сн?е прижимались другъ къ другу подъ мягкою и пышною периною, а губы ихъ встр?чались, нарушая тишину гн?здышка дерзкими звуками юной любви.

Реновалесу не было холодно теперь. Онъ безпокойно метался на матрацахъ. Металлическая вышивка на подушк? впивалась ему въ лицо. Онъ протянулъ руки въ темнот?, и тишина огласилась упорнымъ, отчаяннымъ стономъ, жалобнымъ крикомъ ребенка, который требуетъ невозможнаго, капризно заявляетъ о своемъ желанiи получить луну:

– Хосефина! Хосефина!

III

Однажды утромъ маэстро вызвалъ къ себ? насп?хъ Котонера по очень важному д?лу; тотъ приб?жалъ, очень испуганный этою сп?шкою.

– Ничего не случилось, Пепе, – сказалъ Реновалесъ. – Скажи мн? только, гд? похоронена Хосефина.

Это желанiе постепенно вылилось въ опред?ленную форму втеченiе н?сколькихъ ночей, проведенныхъ въ тяжелой безсонниц? среди мрака въ спальн?.

Прошло уже больше нед?ли съ т?хъ поръ, какъ онъ переселился въ большую спальню, тщательно выбравъ среди постельнаго б?лья, къ огромному удивленiю прислуги, самыя поношенныя простыни, вызывавшiя въ его голов? своими вышитыми узорами прiятныя воспоминанiя. Эти простыни не были продушены т?мъ запахомъ, который такъ взволновалъ его при осмотр? шкаповъ. Но что-то было въ нихъ особенное, иллюзiя, ув?ренность въ томъ, что ткань эта много разъ соприкасалась съ дорогимъ т?ломъ.

Изложивъ Котонеру свое желанiе кратко и невозмутимо, Реновалесъ счелъ нужнымъ сказать н?сколько словъ въ свое оправданiе. Ему было очень стыдно, что онъ не зналъ, гд? лежитъ прахъ Хосефины и не побывалъ еще на ея могил?. Смерть ея сд?лала его тогда совс?мъ безвольнымъ… зат?мъ онъ у?халъ въ длинное путешествiе!

– Ты, в?дь, устроилъ все, Пепе. Ты, в?дь, хлопоталъ тогда о похоронахъ. Скажи мн?, гд? она лежитъ. Пойдемъ къ ней вм?ст?.

До сихъ поръ онъ вовсе не интересовался останками покойной. Онъ вспоминалъ день похоронъ и свое искусственное огорченiе, побудившее его долго просид?ть въ углу мастерской, съ закрытымъ руками лицомъ. Бпижайшiе, избранные друзья, въ траур?, съ торжественно-мрачнымъ видомъ, проникали въ его уб?жище и растроганно пожимали ему руку. «He падай духомъ, Марiано! Соберитесь съ силами, маэстро!» А на улиц? нетерп?ливо топали лошади, за р?шеткою т?снилась густая толпа, экипажи тянулись въ два ряда нескончаемою вереницею, теряясь вдали, и репортеры б?гали взадъ и впередъ, записывая имена.

Весь Мадридъ присутствовалъ на похоронахъ… И Хосефину увезли медленно и торжественно, на лошадяхъ съ разв?вающимися перьями, среди лакеевъ смерти въ б?лыхъ парикахъ и съ золочеными жезлами. А онъ долго не вспоминалъ о ней, не испытывалъ желанiя увид?ть злов?щiй уголокъ, гд? она была скрыта навсегда подъ палящими лучами солнца, отъ которыхъ трескается земля, и подъ безконечными ночными дождями, которые пронизывали ея б?дныя косточки. О, какой подлый онъ челов?къ! О, какой гадкiй! Какъ оскорблялъ онъ ея память!..

– Скажи мн?, гд? она лежитъ, Пепе…Сведи меня туда. Я хочу повидать ее.

Онъ умолялъ друга страстно, точно кающiйся гр?шникъ, желая увид?ть ее сейчасъ-же, какъ можно скор?е, словно челов?къ при смерти, который требуетъ громкими криками отпущенiя гр?ховъ.

Котонеръ согласился ?хать съ нимъ немедленно. Хосефина была похоронена на давно закрытомъ кладбищ? Алмудена, Тамъ хоронили только т?хъ, у кого давно были куплены м?ста. Котонеръ р?шилъ похоронить б?дную Хосефину около ея матери, въ той оград?, гд? черн?ло золото на плит?, покрывавшей останки «несчастнаго и генiальнаго дипломата». Ему хот?лось, чтобы Хосефина покоилась среди своихъ родныхъ.

Реновалесъ н?сколько волновался по дорог? на кладбище. Передъ его затуманеннымъ взоромъ мелькали за стеклами кареты улицы города; зат?мъ они съ?хали внизъ по крутому склону горы, мимо запущенныхъ садовъ, въ которыхъ спали подъ деревьями бродяги или причесывались на яркомъ солнц? женщины, пере?хали черезъ мостъ, дал?е по жалкимъ предм?стьямъ съ низенькими домишками, по полямъ, вверхъ на гору и очутились въ кипарисовой рощ?, обнесенной р?шеткою, среди мраморныхъ зданiй, ангеловъ съ распростертыми крыльями и трубой у рта, большихъ крестовъ, жертвенниковъ на треножникахъ, подъ ярко-голубымъ небомъ, которое улыбалось, казалось, относясь со сверхчелов?ческимъ равнодушiемъ къ волненiю муравья, носившаго имя Реновалесъ.

Онъ шелъ къ ней, онъ долженъ былъ ступить сейчасъ на землю, служившую ея т?лу посл?днимъ покровомъ, и подышать воздухомъ, въ которомъ сохранилась еще можетъ-быть доля ея теплоты, бывшей какъ-бы дыханiемъ души покойницы. Но что онъ скажетъ ей?

Войдя на кладбище, Реновалесъ взглянулъ на сторожа, угрюмаго и уродливаго челов?ка съ пухлымъ и бл?днымъ, точно воскъ, лицомъ. Этотъ челов?къ жилъ всегда вблизи Хосефины! У Реновалеса явился порывъ щедрости и признательности къ нему, и, если-бы не присутствiе Котонера, маэстро не удержался бы отъ того, чтобы отдать ему вс? деньги, что были у него при себ?.

Шаги двухъ друзей гулко отдавались въ глубокомъ безмолвiи. Ихъ окружила шумная тишина заброшеннаго сада, гд? было больше памятниковъ и статуй, ч?мъ деревьевъ. Они прошли по полуразрушенной колоннад?, гд? шаги ихъ отдавались страннымъ эхомъ, и по плитамъ, отъ которыхъ отскакивали глухiе звуки, какъ въ мрачныхъ и пустыхъ м?стахъ. Нев?домая пустота содрогалась въ своемъ одиночеств? отъ легкаго прикосновенiя жизни.

Мертвые, спавшiе зд?сь, умерли прочно, не оставивъ по себ? даже воспоминанiй и преданные полному забвенiю. Они тл?ли и соединялись съ общею гнилью, утративъ свои имена и нав?ки отд?лившись отъ жизни; никто не являлся изъ сос?дняго улья людскаго воскрешать своими слезами или подношенiями ихъ исчезнувшiй мiрской образъ или имя, подъ которымъ они были изв?стны втеченiе краткаго времени.

На крестахъ вис?ли черные, растрепанные в?нки; вокругъ нихъ роились нас?комыя. Пышная и однообразная растительность, не знавшая тяжелыхъ челов?ческихъ шаговъ, раскинулась повсюду, разворачивая корнями камни могилъ и сдвигая ступени л?стницъ. Дожди постепенно размывали почву, которая проваливалась м?стами. Н?которыя плиты распались на куски, и въ трещины видн?лись глубокiя дырки, изъ которыхъ пахло сырой землею и гнилью.

Изъ опасенiя, что рыхлая почва откроется вдругъ подъ ногами, Реновалесу съ другомъ приходилось идти осторожно, обходя пониженiя почвы, гд? рядомъ съ ввалившеюся однимъ бокомъ плитою съ выцв?тшею золотою надписью и стариннымъ гербомъ высовывался то маленькiй черепъ со слабыми костями, то женская голова, въ черныя глазныя впадины которой непрерывно проходили длинною вереницею муравьи.

Художникъ шелъ взволнованно, испытывая глубокое разочарованiе; величайшiе идеалы его были поколеблены. Такъ вотъ какова жизнь!.. Такъ кончалась красота челов?ческая! Какой былъ прокъ изо всехъ чудныхъ впечатл?нiй и ощущенiй его души, если вся его гордость должна была кончиться кладбишемъ.

– Вотъ зд?сь, – сказалъ Котонеръ.

Они шли теперь между т?сными рядами могилъ, зад?вая при проход? старые в?нки, которые разсыпались и опадали отъ ихъ прикосновенiя.

На могил? Хосефины была воздвигнута простая гробница изъ б?лаго мрамора, н?сколько напоминавшая гробъ, который слегка возвышался надъ землею; въ дальней части ея высилось н?что врод? изголовья кровати, оканчивавшееся крестомъ.

Реновалесъ остался вполн? равнодушнымъ. Такъ зд?сь лежала Хосефина!.. Онъ прочелъ надпись н?сколько разъ, не в?ря своимъ глазамъ. Это была она; на плит? красовалось ея имя вм?ст? съ краткою жалобою безут?шнаго супруга, показавшеюся ему лишенною здраваго смысла, фальшивою и постыдною.