Обнаженная

Милит? пришлось поддержать отца. Въ качеств? сильной молодой женщины, она одна сохранила въ критическiй моментъ спокойствiе духа и энергiю. Реновалесъ позволилъ дочери д?лать съ собою, что угодно, и прижался лицомъ къ ея плечу, въ театральной поз?, великол?пно изображая отчаянiе и разс?янно держа въ рук? письмо графини.

– He падай духомъ, Марiано, – говорилъ Котонеръ сдавленнымъ отъ слезъ голосомъ. – Будь мужчиной. Милита, уведи отца въ мастерекую… Онъ не долженъ вид?ть ея.

Маэстро позволилъ дочери увести себя, громко вздыхая, отдуваясь и тщетно стараясь заплакать. Слезы не являлись. Онъ не могъ сосредоточить вниманiя на случившемся; его отвлекалъ внутреннiй голосъ, голосъ великаго искушенiя.

Она умерла, и онъ былъ свободенъ. Онъ могъ спокойно идти по своему пути, быть себ? полнымъ хозяиномъ, не считаясь ни съ какими препятствiями. Передъ нимъ лежала жизнь со вс?ми наслажденiями, любовь безъ страха и опасенiй, слава съ ея прiятными посл?дствiями!

Для него начиналась вторая жизнь.

Часть третья

I

Реновалесъ не возвращался домой до начала сл?дующей зимы. Смерть жены такъ поразила его, что онъ долго не могъ опомниться и проникнуться сознанiемъ, что онъ – полный хозяинъ своего положенiя. Глядя, какъ онъ валяется въ мастерской на диван?, не работая, съ блуждающимъ взоромъ, точно видитъ сны на яву, Котонеръ искренно сокрушался о его состоянiи. Кром? того старику было непрiятно, что графиня стала часто бывать въ особняк?, по смерти Хосефины, нав?щая знаменитаго маэстро и свою дорогую Милиту.

– Ты долженъ у?хать, – сов?товалъ старый художникъ. – Ты свободенъ; теб?, в?дь, все равно, гд? жить. А прокатиться сл?дуетъ, и подальше. Это развлечетъ тебя.

Реновалесъ у?халъ путешествовать, веселый и радостный, какъ студентъ. Впервые былъ онъ свободенъ отъ строгаго семейнаго надзора. Онъ былъ одинокъ, богатъ, хозяинъ себ? и естественно считалъ себя счастлив?йшимъ челов?комъ въ мiр?. Дочь была замужемъ и жила своею семьею. Онъ наслаждался прiятнымъ одиночествомъ, не зная ни заботъ, ни обязанностей; едрнственными узами, да и то очень прiятными, были для него безконечныя письма Кончи, которыя онъ получалъ всюду въ пути. О, да будетъ благословенна свобода!

Онъ пожилъ въ Голландiи, изучая музеи, которыхъ никогда не видалъ; зат?мъ, съ непостоянствомъ перелетной птицы, спустился въ Италiю, наслаждаясь втеченiе н?сколькихъ м?сяцевъ легкою, беззаботною жизнью, не работая, пос?щая мастерскiя художниковъ, принимая съ удовольствiемъ заслуженныя почести тамъ, гд? онъ прежде боролся въ нужд? и безызв?стности. Изъ Италiи онъ пере?халъ въ Парижъ, а въ конц? концовъ внялъ приглашенiямъ графини, которая проводила л?то съ мужемъ въ Бiарриц?.

Стиль Кончи въ письмахъ становился все бол?е настойчивымъ; по м?р? продленiя разлуки она предъявляла все большiя требованiя. Пора ему вернуться, хватитъ путешествовать. Она соскучилась, она любила его, не могла жить безъ него. Вдобавокъ она писала о муж?, старомъ граф?, который присоединялся, по своей сл?пот?, къ мольбамъ жены, прося ее пригласить художника на л?то въ Бiаррицъ, гд? у нихъ была чудная вилла. Б?дный маэстро долженъ былъ чувствовать себя глубоко несчастнымъ посл? смерти жены, и добродушный грандъ считалъ своимъ долгомъ ут?шить его въ одиночеств?. У нихъ въ дом? маэстро долженъ былъ найти развлеченiе и новую семью.

Художникъ прожилъ все л?то и часть осени въ прiятной атмосфер? графскаго дома, какъ нарочно созданной для него. Прислуга уважала его, догадываясь, что онъ – настоящiй хозяинъ. Графиня, истосковавшаяся въ долгой разлук?, была такъ дерзка въ пылу любви, что художнику приходилось сдерживать ея порывы и просить быть осторожн?е. Благородный графъ де-Альберка относился къ Реновалесу съ искренней симпатiей и состраданiемъ. Б?дный, знаменитый другъ! Какое горе потерять жену! И въ отчаянномъ жест? сеньора съ орденами отразился весь ужасъ передъ возможностью овдов?ть и лишиться супруги, которая д?лала его такимъ счастливымъ.

Съ наступленiемъ зимы Реновалесъ вернулся въ свой особнякъ. Онъ не испыталъ ни мал?йшаго волненiя, очутившись снова въ трехъ большихъ мастерскихъ и, пройдя по комнатамъ, которыя казались холодн?е, больше и выше теперь, когда тишину ихъ нарушали только его шаги. Ему не в?рилось, что прошелъ уже годъ. Все выгляд?ло попрежнему, какъ-будто отсутствiе его длилось всего н?сколько дней. Котонеръ прекрасно присмотр?лъ за домомъ, наблюдая за работою швейцара съ женою и стараго лакея, убиравшаго мастерскiя; эти люди составляли всю прислугу Реновалеса. Нигд? не было видно ни пылинки, въ комнатахъ не чувствовалось ни мал?йшей затхлости или спертой атмосферы. Все было чисто и блест?ло, словно жизнь никогда не прерывалась въ этомъ дом?. Солнце и чистый воздухъ влились въ окна широкими струями и разогнали тяжелую атмосферу бол?зни и страданiй, которая наполняла домъ при отъ?зд? Реновалеса, чуявшаго тогда всюду невидимую руку Смерти.

Весь домъ обновился; онъ былъ похожъ на прежнiй, нз теперь все въ немъ было св?жо и звучно, какъ въ только что выстроенномъ зданiи.

Вн? мастерской ничто не напоминало Реновалесу объ умершей жен?. Онъ не захот?лъ войти въ ея спальню и даже не спросилъ, у кого ключъ отъ двери. Онъ спалъ въ комнат? дочери, на узенькой кровати Милиты, наслаждаясь своею скромною и простою жизнью въ этомъ роскошномъ, барскомъ особняк?.

Завтракалъ маэстро въ столовой на конц? стола, покрытомъ салфеткою; роскошное убранство и громадные разм?ры этой комнаты д?йствовали на него подавляющимъ образомъ; все казалось ему теперь безполезнымъ и слишкомъ большимъ. Онъ разс?янно гляд?лъ на кресло у камина, гд? часто сид?ла покойная. Это кресло съ удобными ручками, казалось, ждало возвращенiя жалкой фигурки, дрожавшей, какъ птичка. Но художникъ не чувствовалъ ни мал?йшаго волненiя. Онъ не могъ даже хорошенько возстановить въ памяти лица Хосефины. Оно м?нялось столько разъ! Лучше всего онъ помнилъ маску скелета посл?днихъ дней, но эта вызывала въ немъ отвращенiе; онъ былъ такъ счастливъ и силенъ, что не желалъ портить настроенiя печальными воспоминанiями.

Образъ Хосефины совершенно исчезъ изъ дому, улетучился навсегда, не оставивъ ни мал?йшаго сл?да на ст?нахъ, такъ часто служившихъ поддержкою для ея шатающагося т?ла, или на паркет?, еле чувствовавшемъ тяжесть ея слабыхъ ногъ. Хосефина была прочно забыта. А въ душ? Реновалеса осталось отъ долгихъ л?тъ брачной жизни только тяжелое чувство и непрiятное воспоминанiе, побуждавшее его особенно глубоко наслаждаться прелестями новой жизни.

Первые дни въ одиночеств? дома прошли для него въ глубокой и неизв?данной досел? радости. Посл? завтрака онъ растягивался въ мастерской на диван? и сл?дилъ за голубыми кольцами дыма сигары. Полная свобода! Онъ одинъ въ мiр?! Жизнь лежала передъ нимъ безъ заботъ, безъ страха. Онъ могъ ходить, куда угодно, не опасаясь, что чьи-то глаза шпiонятъ за его поступками, или жестокiе упреки нарушатъ его душевный покой. Маленькая дверь мастерской, на которую онъ поглядывалъ преждесо страхомъ, не могла больше открываться и пропускать врага. Онъ могъ спокойно запереть ее и затвориться отъ всего мiра, могъ открывать дверь и впустить къ себ? если нравилось, бурную и шумную толпу; ц?лые батальоны голыхъ красавицъ, чтобы написать съ нихъ веселую вакханалiю, или странныхъ баядерокъ съ черными глазами и обнаженнымъ животомъ, которыя танцовали бы плавно и страстно на коврахъ мастерской. Онъ могъ осуществить вс? свои безсвязныя иллюзiи и чудовищную игру воображенiя, все, о чемъ онъ мечталъ во времена рабства. Онъ не зналъ, конечно, гд? найти все это, да и не пытался искать. Съ него было достаточно ув?ренности въ томъ, что онъ можетъ безпрепятственно осуществить свои мечты.

Это сознанiе полной свободы не только не толкало его на живую д?ятельность, а поддерживало въ немъ прiятное чувство безмятежнаго покоя и вполн? удовлетворяло его, не побуждая къ исполненiю задуманныхъ плановъ. Прежде онъ метался въ б?шенств?, тяготясь своими узами и воображая, что написалъ бы на свобод? Богъ знаетъ что! Какую бурю негодованiя поднялъ-бы онъ своими дерзкими порывами! О, если-бы онъ не былъ связанъ съ ограниченною м?щанкою, которая желала вносить въ искусство такой-же строгiй порядокъ и правила приличiя, какъ въ расходы по хозяйству или визиты знакомымъ!

А теперь, когда м?щанки не было, художникъ предавался сладкому безд?лью, глядя, словно робкiй влюбленный, на картины, начатыя годъ тому назадъ, и на забытую палитру и приговаривая съ ложною энергiею: «Подожду еще до завтра. Завтра начну».

А на сл?дующiй день онъ валялся въ постели опять до дв?надцати часовъ; наступало время завтрака, а Реновалесъ все не брался за кисти. Онъ читалъ иностранныя газеты и художественные журналы, интересуясь съ чисто профессiональнымъ любопытствомъ работою знаменитыхъ европейскихъ художниковъ и выставками картинъ. Его нав?щали иногда скромные товарищи по профессiи, и онъ жаловался, въ ихъ присутствiи, на дерзкiе порывы молодежи, на ихъ непочтительныя нововведенiя въ искусств?. Въ сухомъ тон? его чувствовалось раздраженiе знаменитаго художника, который началъ стариться и воображаетъ, что истинное искусство умираетъ вм?ст? съ нимъ, и никто не пойдетъ по его стопамъ. Зат?мъ Реновалесъ сталъ обращать большое вниманiе на пищеваренiе, совс?мъ какъ Котонеръ, и наслаждаться посл? ?ды прiятнымъ безд?льемъ. Состоянiя его съ избыткомъ хватало на спокойную, удобную жизнь. Дочь, составлявшая теперь всю его семью, должна была получить, по смерти отца, даже больше, ч?мъ ожидала. Довольно онъ поработалъ на своемъ в?ку. Живопись, подобно вс?мъ остальнымъ видамъ искусства, была лишь прiятнымъ обманомъ, изъ-за котораго люди волновались, какъ сумасшедшiе, доходя въ своемъ безумiи до смертельной ненависти. Какой идiотизмъ! Гораздо прiятн?е пребывать въ тихомъ поко?, наслаждаясь радостями жизни, упиваясь простыми животными наслажденiями, чувствуя, что живешь. Что могли прибавить н?сколько его работъ въ этихъ огромныхъ музеяхъ съ картинами, которыя преображались съ теченiемъ в?ковъ и не сохраняли можетъ-быть ни одного мазка отъ своего первоначальнаго вида? Какое д?ло челов?честву, которое перем?щается въ мiр? каждые дв?надцать в?ковъ и вид?ло, какъ рушатся великiя произведенiя искусства изъ мрамора и гранита до того, что какой-то Реновалесъ создалъ изъ полотна и красокъ н?сколько красивыхъ игрушекъ, которыя могутъ быть испорчены окуркомъ сигары, или порывомъ в?тра, или каплею воды, просочившеюся черезъ ст?ну?

Но этотъ пессимизмъ разс?ивался, когда кто-нибудь называлъ его «знаменитымъ маэстро», или когда имя его появлялось въ газет?, или какой-нибудь ученикъ или почитатель выказывали интересъ къ его работ?.

Теперь онъ отдыхалъ, не усп?въ еще оправиться отъ тяжелой утраты. Б?дная Хосефина!.. Но онъ собирался много работать и чувствовалъ въ себ? наплывъ силъ для созданiя великихъ произведенiй. И имъ овлад?вала безумная жажда работы; онъ перечислялъ задуманныя картины, считая ихъ крайне оригинальными. Ему приходили въ голову дерзкiя сочетанiя красокъ, и новые техническiе прiемы. Но эти нам?ренiя не шли дальше словъ и никогда не попадали на полотно. Пружины его воли, прежде такiя упругiя и кр?пкiя, были теперь сломаны или разслаблены Реновалесъ не страдалъ и не стремился ни къ чему. Покойная жена унесла съ собою лихорадочную жажду работы и художественный подъемъ, оставивъ его въ блаженной атмосфер? комфорта и покоя.

По вечерамъ, когда маэстро удавалось стряхнуть съ себя прiятную л?нь и вялость, державшую его въ неподвижности, онъ шелъ къ дочери, если та находилась въ Мадрид?, что бывало не всегда, такъ какъ Милита часто сопровождала мужа въ автомобильныхъ экскурсiяхъ. Зат?мъ онъ отправлялся къ графин? де-Альберка и просиживалъ у нея часто до полуночи.

Реновалесъ об?далъ тамъ ежедневно. Прислуга относилась къ нему съ уваженiемъ, догадываясь о его роли при графин?. Графъ привыкъ къ обществу художника и жаждалъ вид?ть его не мен?е супруги. Онъ съ восторгомъ говорилъ о портрет?, который Реновалесъ долженъ былъ написать съ него въ pendant къ портрету Кончи. Графъ ждалъ только полученiя н?которыхъ иностранныхъ орденовъ, которыхъ не доставало еще въ его славной коллекцiи. Художника мучила немного сов?сть, когда онъ выслушивалъ простодушную болтовню добраго старика въ то время, какъ супруга его ласкала мээстро дерзкимъ взоромъ любви, наклонялась къ нему, словно желая упасть въ его объятiя, и искала его ноги подъ столомъ.

И какъ только мужъ уходилъ изъ комнаты, она бросалась къ Марiано съ распростертыми объятiями, изголодавшись по немъ, не обращая вниманiя на любопытство прислуги. Любовь среди риска и опасности доставляла ей, повидимому, особенное удовольствiе. Художникъ съ гордостью разр?шалъ обожать себя. Онъ, который молилъ и пресл?довалъ ее въ начал?, занялъ теперь позицiю пассивно возвышеннаго челов?ка, принимая свысока обожанiе влюбленной и поб?жденной Кончи.

За недостаткомъ художественнаго подъема духа для работы, Реновалесъ ириб?гнулъ для поддержанiя своей славы къ офицiальнымъ почестямъ, оказываемымъ выдающимся художникамъ. Онъ откладывалъ со дня на день великое, новое творенiе, которое должно было окружить его имя новымъ сiянiемъ. Онъ предполагалъ приступить къ знаменитой картин? съ Фриною на берегу моря, какъ только наступитъ л?то, и онъ сможетъ у?хать въ рыбацкую деревеньку, взявъ съ собою красавицу, которая послужила бы ему моделью. Можетъ-быть ему удастся уговорить графиню взять на себя эту роль. Почемъ знать!.. Конча сама довольно улыбалась каждый разъ, какъ онъ расхваливалъ ея роскошное нагое т?ло. Но пока маэстро желалъ, чтобы публика помнила его имя за прежнiе труды и восхищалась имъ за ран?е созданныя произведенiя.

Онъ злился на газеты, которыя расхваливали молодыхъ художниковъ и упоминали о немъ только мелькомъ, какъ о челов?к?, прочно завоевавшемъ себ? славу, или какъ о покойной знаменитости, картины которой красовались въ музе? Прадо. Реновалеса мучила глухая злоба, какъ у актера, который бл?дн?етъ отъ зависти, видя, что сцена занята другими.

Онъ желалъ работать, немедленно приняться за работу. Но время шло, а л?нь все усиливалась и д?лала его неспособнымъ къ труду. Руки стали вялыми и безжизненными; онъ скрывалъ это даже отъ ближайшихъ людей, стыдясь при воспоминанiи прежней легкости своей кисти.

– Это пройдетъ, – говорилъ онъ съ ув?ренностью челов?ка, который не сомн?вается въ своихъ способностяхъ.

Давъ однажды волю воображенiю, онъ сравнилъ себя съ безпокойными собаками, которыя страшны и опасны, когда голодны, и тихи и кротки, когда сыты. Онъ тосковалъ теперь по тяжелымъ временамъ, когда желанiя его оставались неудовлетворенными, когда онъ не им?лъ покоя для работы и нападалъ посл? семейныхъ непрiятностей на полотно, точно на врага, б?шено бросая на него краски р?зкими мазками. Даже по достиженiи славы и богатства не вс? его желанiя были удовлетворены. «О если-бы я им?лъ покой! Если-бы я былъ полнымъ хозяиномъ своего времени! Если бы я жилъ одинъ, безъ семьи, безъ заботъ, какъ долженъ жить настоящiй художникъ!» И что-же? Желанiе его было исполнено, ждать было нечего болыие, и все-таки его не покидала непоб?димая л?нь и полное отсутствiе всякихъ стремленiй, какъ-будто онъ исписался, и раздраженiе и безпскойство служили для него источниками вдохновенiя.

Его мучила жажда славы; когда имя его не появлялскь н?сколько дней въ газетахъ, ему казалось, что онъ умеръ въ неизв?стности, и что молодежь отвернулась отъ него, избравъ иные пути въ искусств?, поклоняясь другимъ маэстро, занеся его въ категорiю устар?лыхъ. Профессiональная гордость побудила его искать способъ выдвинуться, словно онъ былъ наивнымъ новичкомъ д?ла. Онъ, который такъ насм?хался прежде надъ чисто формальными заслугами и рутиною академiй, вспомнилъ теперь вдругъ, что его выбрали н?сколько л?тъ тому назадъ въ члены Академiи Художествъ посл? одного изъ наибол?е шумныхъ усп?ховъ его.

Котонеръ былъ искренно пораженъ, услыхавъ о томъ, что Реновалесъ придаетъ теперь огромное значенiе этому непрошенному отличiю, надъ которымъ всегда см?ялся прежде.

– Это были юношескiя шутки, – важно отв?тилъ маэстро. – Нельзя всегда реагировать на жизнь см?хомъ. Надо быть серьезнымъ, Пепе; мы старимся, и нельзя всегда см?яться надъ вещами, которыя очень почтенны по существу.

Кром? того, онъ обвинялъ себя въ некорректности. Достопочтенные академики, которыхъ онъ не разъ сравнивалъ со всевозможными животными, должны были удивляться, что онъ столько л?тъ не занимаетъ отведеннаго ему м?ста. Надо заявить о своемъ желанiи вступить въ ряды активныхъ членовъ. По порученiю Реновалеса Котонеръ заб?галъ, подготовляя торжественное вступленiе друга и заботясь р?шительно обо всемъ – отъ сообщенiя в?сти важнымъ господамъ для назначенiя ими торжественнаго дня до подготовленiя р?чи новаго академика. Реновалесъ со страхомъ узналъ, что ему придется произнести вступительную р?чь… Работа кистью и небрежное образованiе сд?лали то, что онъ съ трудомъ могъ браться за перо и даже въ письмахъ къ графин? предпочиталъ изображать свою страстную любовь изящными картинками, а не буквами!..

Старый неудачникъ вывелъ его изъ затрудненiя. Онъ хорошо зналъ родной Мадридъ. Тайны закулисной жизни столицы, скрывающiяся за газетными столбцами, были прекрасно изв?стны ему. Р?чь Реновалеса должна была выйти не хуже другихъ.

И съ этою ц?лью Котонеръ привелъ однажды въ мастерскую своего друга н?коего Исидро Малтрана, маленькаго, уродливаго челов?ка съ огромною головою и дерзкимъ апломбомъ въ манерахъ, что произвело сперва на Реновалеса отталкивающее впечатл?нiе. Онъ былъ од?тъ недурно, но петлицы были грязны отъ пепла, и воротникъ пальто засыпанъ перхотью. Художникъ зам?тилъ, что отъ него пахло виномъ. Въ начал? разговора Малтрана называлъ Реновалеса напыщенно маэстро, но посл? н?сколькихъ фразъ сталъ уже обращатеся къ нему по фамилiи съ самою нев?ротною безцеремонностью и ходить по мастерской, какъ по своей квартир?, не глядя на ея художественное убранство, точно онъ провелъ зд?сь всю жизнь.

Составленiе академической р?чи не представляло для Малтрана никакихъ затрудненiй. Это была его спецiальность. Прiемъ новыхъ членовъ въ Академiю и работы для господъ депутатовъ доставляли ему крупные доходы. Онъ понималъ, что маэстро нуждается въ его услугахъ. Это вполн? естественно! He можетъ-же художникъ составлять р?чи!

Реновалесъ почувствовалъ симпатiю къ Малтрана, несмотря на его нахальныя манеры, и гордо выпрямился съ сознанiемъ собственнаго достоинства. Конечно, если-бы надо было написать картину для предстоящаго торжества, то это было-бы по его части, но р?чь!..

– Такъ по рукамъ. Вы получите свою р?чь, – сказалъ Малтрана. – Это д?ло нетрудное, я знаю рецептъ. Мы поговоримъ о здравыхъ традицiяхъ, выскажемъ свое возмущенiе н?которыми см?лыми порывами неопытной молодежи, бывшими очень ко двору двадцать л?тъ тому назадъ, когда вы начинали карьеру, но совершенно неум?стными теперь… В?дь, сл?дуетъ лягнуть слегка модернизмъ, не правда-ли?

Реновалесъ улыбнулся. Онъ былъ очарованъ легкимъ тономъ, какимъ молодой челов?къ говорилъ о его будущемъ произведенiи, и сд?лалъ одобрительный жестъ рукою. Такъ, такъ… конечно… Въ м?ру пустить критику хорошо.

– Такъ планъ выработанъ, Реновалесъ: льстить старикамъ и не ссориться съ молодежью. Вы – настоящiй маэстро. Увидите, что останетесь довольны моей работою.

И спокойно, словно приказчикъ, онъ заговорилъ о гонорар? прежде, ч?мъ маэстро упомянулъ объ этомъ. Плата за р?чь составляла дв? тысячи реаловъ; онъ уже назначилъ ее во время переговоровъ съ Котонеромъ. Это былъ невысокiй тарифь, который онъ прим?нялъ только къ такимъ выдающимся и уважаемымъ людямъ, какъ маэстро.

– Надо жить, Реновалесъ. У меня есть сынъ.

Голосъ его зазвучалъ серьезно при этихъ словахъ, и на безобразномъ и циничномъ лиц? появилось благородное выраженiе заботливой, отеческой любви.

– Я д?лаю для сына, что могу, дорогой маэстро. Если понадобится, я пойду воровать. Это единственное дорогое мн? существо на св?т?. Мать умерла отъ голода въ больниц?. Я мечталъ сд?латься ч?мъ-нибудь, но малышъ не позволяетъ думать о глупостяхъ. Когда приходится выбирать между надеждою стать знаменитостью и возможностью по?сть… то выбираешь посл?днее.

Но н?жный, растроганный тонъ маленькаго челов?ка скоро исчезъ, и Малтрана снова обратился въ дерзкаго торгаша, который проходитъ жизненный путь, закованный въ броню цинизма и подавленый горемъ, оц?нивая каждый свой поступокъ на деньги. Они уговорились, что гонораръ онъ получитъ при сдач? р?чи.

– А если вы напечатаете ее, какъ я над?юсь, – сказалъ онъ, уходя: – то я прокорректирую ее безъ добавочной платы. Это только для васъ. Я – вашъ искреннiй поклонникъ.

Реновалесъ провелъ н?сколько нед?ль въ приготовленiяхъ къ торжеству, какъ будто оно было величайшимъ событiемъ въ его жизни. Графиня тоже принимала д?ятельное участiе въ приготовленiяхъ и старалась обставить торжество пышно и элегантно, чтобы оно походило на вступленiе новыхъ членовъ во Французскую Академiю, не разъ описанное въ газетахъ и романахъ. Вс? ея знакомые собирались присутствовать на немъ. Великiй художникъ доженъ былъ прочитать свою р?чь подъ сотнями любопытныхъ глазъ, среди шелеста в?еровъ и сдержаннаго говора. Его огромный усп?хъ не могъ не возбуждать зависти у многихъ художниковъ, которые мечтали создать себ? положенiе въ высшемъ обществ?.