Обнаженная

Но вдругъ графиня отступила въ ужас?, уб?гая огъ маэстро, спасаясь въ самыхъ темныхъ углахъ и ускользая отъ его жадныхъ рукъ.

– Н?тъ, это н?ть! Это принесетъ намъ одно несчастье! Мы будемъ друзьями… и только, друзьями нав?ки!

Голосъ ея звучалъ искренно, но слабо и устало, какъ у несчастной жертвы, которая сопротивляется и пытается защитить себя, выбившись изъ силъ. Художникъ же, во мрак? комнаты, чувствовалъ животное удовлетворенiе первобытнаго воина, который изголодался во время длиннаго похода по пустын? и насыщается обилiемъ вс?хъ прелестей вь завоеванномъ город?, дико рыча отъ удовольствiя.

Когда онъ пришелъ въ себя, было уже поздно. Св?тъ уличныхъ фонарей проникалъ въ комнату въ вид? красноватыхъ и далекихъ отблесковъ.

Холодная дрожь проб?жала по т?лу художника, какъ будто онъ вышелъ изъ душистой и тихо шепчущей волны. Онъ не сознавалъ времени и чувствовалъ себя слабымъ и подавленнымъ, словно ребенокъ посл? гадкаго поступка.

Конча охала и вздыхала. Какое безумiе! Все это произошло противъ ея воли; она предчувствовала крупныя непрiятности. Къ мирному спокойствiю, позволявшему ей неподвижно лежать и наслаждаться сознанiемъ принесенной жертвы, прим?шивался н?который страхъ.

Она первая вполн? овлад?ла собою. На блестящемъ фон? окна появился ея силуэтъ. Она подозвала къ себ? художника, который былъ сконфуженъ и не выходилъ изъ темнаго угла.

– Наконецъ-то… Это должно было свершиться, – произнесла она твердымъ голосомъ. – Это была опасная игра; она не могла кончиться иначе. Теперь я понимаю, что любила тебя, что ты – единственный, котораго я могу любить.

Реновалесъ подошелъ къ ней. Ихъ фигуры образовали одинъ общiй силуэтъ на блестящемъ фон? окна, кр?пко обнявшись, точно он? желали слиться во едино.

Руки ея н?жно раздвинули прядки волосъ на лбу художника… Она погляд?ла на него съ упоенiемъ, зат?мъ н?жно и безконечно ласково поц?ловала въ губы, шепча тихимъ голосомъ:

– Марiанито, радость души моей… Я люблю, я обожаю тебя. Я буду твоей рабынею… He бросай меня никогда… Я вернусь къ теб? на кол?няхъ… Ты не знаешь, какъ я буду любить тебя. Ты не избавишься теперь отъ меня, ты самъ этого пожелалъ… художникъ мой ненаглядный… чудный мой уродъ… великанъ… кумиръ мой.

V

Однажды вечеромъ, въ конц? октября, Реновалесъ зам?тилъ въ своемъ прiятел? Котонер? н?которое безпокойство.

Маэстро часто шутилъ съ нимъ, разспрашивая о работахъ по реставрированiю картинъ въ старомъ собор?. Котонеръ вернулся оттуда пополн?вшимъ и веселымъ, нагулявъ себ? немножко поповскаго жиру. Реновалесъ ув?рялъ, что другъ привезъ съ собою все здоровье канониковъ. Столъ епископа съ обилiемъ роскошныхъ блюдъ былъ для Котонера прiятнымъ воспоминанiемъ. У него текли слюнки, когда онъ описывалъ этотъ столъ и расхваливалъ добрыхъ священниковъ, которые, подобно ему, не знали никакихъ страстей и наслажденiй, кром? тонкихъ кушанiй. Реновалесъ хохоталъ, представляя себ? простодушныхъ попиковъ, которые собирались днемъ посл? службы у л?совъ художника, передъ картинами, восторгаясь его работою, и почтительныхъ прислужниковъ и прочихъ духовныхъ лицъ, которые не сводили глазъ съ устъ дона Хосе и поражались простот? художника – прiятеля кардиналовъ, – выучившагося живописи въ самомъ Рим?.

Увидя его въ этотъ день посл? завтрака серьезнымъ и молчаливымъ, Реновалесъ поинтересовался причиною зтого настроенiя. Можетъ быть, его работою были недовольны? Или деньги вс? вышли?… Котонеръ отрицательно покачалъ головою. Его собственныя д?ла шли хорошо. Онъ былъ озабоченъ состоянiемъ Хосефины. Разв? Реновалесъ ничего не видитъ?

Маэстро пожалъ плечами. У Хосефины ничего новаго – все только неврастенiя, сахарная бол?знь и другiя хроническiя страданiя, отъ которыхъ она не желала л?читься, не слушая врачей. Она еще ослаб?ла за посл?днее время, но нервы ея были, повидимому, спокойн?е; она меньше плакала и упорно молчала, желая только сид?ть въ одиночеств? гд?-нибудь въ углу, глядя передъ собою безсмысленнымъ взоромъ.

Котонеръ снова покачалъ головою. Его не удивлялъ оптимизмъ Реновалеса.

– Ты ведешь нехорошiй образъ жизни, Марiано. Ты изм?нился за время моего путешествiя. Я не узнаю тебя. Прежде ты не могъ жить безъ работы, а теперь ты ц?лыми нед?лями не берешь кисти въ руки. Ты куришь, поешь, ходишь взадъ и впередъ по мастерской и вдругъ срываешься съ м?ста, уходишь изъ дому и отправляешься… я-то знаю куда, и жена твоя подозр?ваетъ, нав?рно. Очень уже ты много развлекаешься, маэстро! А до всего остального теб? д?ла н?тъ! Но, голубчикъ, спустись съ облаковъ, оглядись кругомъ, им?й же состраданiе.

Добрый Котонеръ искренно возмущался жизнью друга; тотъ нервничалъ, внезапно уходилъ изъ дому и возвращался разс?янный, со слабою улыбкою на губахъ и мутнымъ взоромъ, точно наслаждался мысленно чудными воспоминанiями.

Старый художникъ былъ очень озабоченъ упадкомъ силъ у Хосефины. Она страдала отъ страшнаго, прогрессирующаго истощенiя, хотя организмъ ея, измученный долгол?тними страданiями, былъ, кажется, и безъ того уже истощенъ до посл?дней степени. Б?дная женщина кашляла, и этотъ кашель не сухой, но мучительный и разнообразный, безпокоилъ Котонера.

– Надо непрем?нно пригласить врачей еще разъ.

– Пригласить врачей! – воскликнулъ Реновалесъ. – А къ чему, спрашивается? У насъ перебывалъ ц?лый медицинскiй факультетъ, и все безъ толку. Она не слушается, ничего не исполняетъ, нав?рно, чтобы злить меня и д?лать мн? наперекоръ. Нечего безпокоиться; ты не знаешь ея. Несмотря на всю ея слабость и чахлость, она проживетъ дольше тебя и меня.

Голосъ его дрожалъ отъ гн?ва, какъ-будто его злила тяжелая атмосфера дома, гд? онъ не зналъ иныхъ развлеченiй кром? прiятныхъ впечатл?нiй, приносимыхъ извн?.

Но Котонеръ настоялъ на томъ, чтобы онъ пригласилъ одного своего прiятеля врача.

Хосефина разсердилась, догадавшись объ опасенiяхъ, внушаемыхъ ея здоровьемъ. Она чувствовала себя хорошо. Все ея нездоровье состояло въ пустяшной простуд? изъ-за перем?ны погоды. И въ глазахъ ея св?тился оскорбительтельный упрекъ мужу за вниманiе, въ которомъ она вид?ла одно лицем?рiе.

Когда, посл? внимательнаго осмотра больной, врачъ и художникъ заперлись наедин? въ кабинет?, докторъ помолчалъ въ нер?шимости, словно боялся высказать свои мысли. Онъ не могъ сказать ничего опред?леннаго; съ этимъ истощеннымъ организмомъ легко можно было ошибиться, такъ какъ жизиь теплилась въ немъ лишь чудомъ… Зат?мъ онъ обратился къ обычному уклончивому средству… Надо увезти больную изъ Мадрида… перем?нить обстановку… дать ей подышать чистымъ воздухомъ.

Реновалесъ запротестовалъ. Куда же ?хать въ начал? зимы, когда она захот?ла вернуться домой даже л?томъ! Докторъ пожалъ плечами и написалъ рецептъ; видно было, что онъ прописываетъ л?карство только, чтобы не уйти безсл?дно. Онъ объяснилъ мужу н?сколько симптомовъ для наблюденiя ихъ въ больной и ушелъ, снова пожавъ плечами въ знакъ колебанiя и безсилiя.

– Да, почемъ знать! Можетъ-быть!.. Въ организм? челов?ческомъ происходитъ иногда реакцiя, появiяется поразительная сила для борьбы съ бол?знью.

Эти загадочныя слова ут?шенiя испугали Реновалеса, Онъ сталъ сл?дить за женою потихоньку, прислушиваясь къ ея кашлю и внимательно приглядываясь къ больной, когда она не смотр?ла. Они устроили себ? теперь отд?льныя спальни. Посл? свадьбы Милиты отецъ занялъ комнату дочери. Они разорвали рабскiя узы, переставъ спать на одной постели и мучить другъ друга. Реновалесъ старался сгладить эту отчужденность, входя по утрамъ въ комнату жены.

– Хорошо-ли ты спала? He надо ли теб? чего-нибудь?

Жена встр?чала его угрюмымъ и враждебнымъ взоромъ.

– Ничего.

И произнеся этотъ лаконическiй отв?тъ, Хосефина повертывалась въ постели спиною къ нему, чтобы выказать свое презр?нiе.

Художникъ переносилъ враждебное отношенiе жены съ кроткою покорностью, считая такое поведенiе своимъ долгомъ. Она могла, в?дь, умереть! Но возможность скорой смерти оставляла его вполн? равнодушнымъ; онъ даже сердился на себя, какъ-будто въ немъ было два разныхъ существа, и упрекалъ себя въ жестокости и въ ледяномъ равнодушiи къ больной.

Однажды вечеромъ, у графини де-Альберка, посл? дерзкихъ минутъ счастья, которымъ они бросали, казалось, вызовъ миру и спокойствiю вернувшагося изъ заграницы гранда, художникъ робко заговорилъ о жен?.

– Я буду приходить теперь р?же. He удивляйся этому. Хосефина очень больна.

– Очень? – спросила Конча.

И Реновалесъ узналъ въ искр?, вспыхнувшей въ ея взгляд?, что-то знакомое – какое-то голубое сiянiе, мелькавшее передъ его глазами съ адскимъ блескомъ во мрак? ночей и мучившее его сов?сть.

– Н?тъ, надо над?яться, что все обойдется. Я думаю, что опасности н?тъ.

Онъ чувствовалъ потребность лгать и искалъ ут?шенiя въ томъ, что легко отзывался о бол?зни, воображая, что сознательный самообманъ избавитъ его отъ безпокойства. Онъ лгалъ, чтобы оправдать себя въ своихъ глазахъ, д?лая видъ, что не знаетъ всего причиненнаго имъ зла.

– Это пустяки, – говорилъ онъ дочери, которая была взволнована видомъ матери и проводила у нея вс? ночи. – Простая простуда отъ перем?ны погоды. Это пройдетъ, какъ только настанетъ тепло.

Онъ вел?лъ топить вс? печи въ дом?; въ комнатахъ было невыносимо жарко. Онъ громко заявлялъ твердымъ голосомъ, что жена простудилась, а внутреннiй голосъ нашептывалъ ему: «Это ложь, она умираетъ. Она умираетъ, и ты это знаешь».

Симптомы, о которыхъ предупредилъ его врачъ, появлялись теперь одинъ за другимъ съ педантичною точностью, ведя за собою смерть. Въ начал? Реновалесъ зам?чалъ только постоянную лихорадку; температура повышалась каждый вечеръ, прерываясь сильнымъ ознобомъ. Зат?мъ начался проливной потъ по ночамъ, отъ котораго простыни бывали совершенно мокры. У этого жалкаго т?ла, становившагося все бол?е хрупкимъ и тощимъ, какъ-будто огонь лихорадки пожиралъ посл?днiе остатки мускуловъ и жира, оставалась для защиты только кожа, которая тоже таяла отъ постояннаго пота. Кашель не давалъ ей покоя, нарушая тяжелыми хрипами тишину особняка; слабая фигурка металась, стараясь незам?тно выкашлять то, что давило ей легкiя. Больная жаловалась на постоянную боль въ нижней части груди. Дочь кормила ее, упрашивая, лаская и поднося ей ложку ко рту, точно ребенку; но больная возвращала пищу изъ-за кашля и тошноты, жалуясь на адскую жажду, которая жгла ей внутренности.

Такъ прошелъ м?сяцъ. Реновалесъ, со своимъ оптимизмомъ, заставлялъ себя в?рить тому, что бол?знь не пойдетъ дальше.

– Она не умретъ, Пепе, – говорилъ онъ энергичнымъ тономъ, словно готовъ былъ поссориться съ каждымъ, кто не согласится съ нимъ. – Она не умретъ, докторъ. Разв? вы не согласны со мною?

Докторъ, по обыкновенiю, пожимая плечами въ отв?тъ. «Можетъ-быть… Мыслимо». И ввиду того, что больная упорно отказывалась отъ врачебнаго осмотра, докторъ судилъ о бол?зни по симптомамъ, сообщаемымъ ему мужемъ и дочерью.

Несмотря на нев?роятную худобу, н?которыя части т?ла Хосефины значительно увеличились въ объем?. Животъ вздулся; въ ногахъ зам?чалась странная особенность: на одной ног?, тощей и худой, кожа еле прикрывала кости, на которыхъ не осталось ни намека на жиръ, другая же, огромная, пополн?ла, какъ никогда, и подъ б?лою, натянутою кожею ясно обрисовывались ярко-голубыя, зм?ящiяся вены.

Реновалесъ наивно разспрашивалъ доктора. Что онъ полагалъ объ этихъ симтомахъ? Врачъ опустилъ голову. Ничего. Надо подождать. Природа часто подноситъ сюрпризы. Но зат?мъ, словно принявъ вдругъ р?шенiе, онъ попросилъ позволенiя прописать л?карство и увелъ подъ этимъ предлогомъ мужа въ кабинетъ.

– Я долженъ высказать вамъ всю правду, Реновалесъ… Я не могу дольше выносить этой сострадательной комедiи; она годится для другихъ людей. Вы, в?дь, мужчина. Это скоротечная чахотка. Больная протянетъ н?сколько дней, а можетъ-быть н?сколько м?сяцевъ, но умретъ несомн?нно, и я не знаю средства помочь ей. Если угодно, созовите консилiумъ.

Она умираетъ! Реновалесъ былъ такъ пораженъ, какъ-будто мысль о такомъ исход? никогда не приходила ему въ голову. Она умираетъ! Когда докторъ вышелъ изъ комнаты твердыми шагами, съ видомъ челов?ка, снявшаго съ себя тяжелую отв?тственность, художникъ повторилъ мысленно эти слова. Но теперь они не производили на него никакого впечатл?нiя, оставляя его совершенно равнодушнымъ. Но неужели д?йствительно можетъ умереть эта маленькая женщина, которая такъ угнетала его и такъ пугала, несмотря на свою слабость?