Обнаженная

И она д?йствительно закричала, признавая свою слабость и чувствуя, что должна скоро уступить дикому и властному напору. Р?зкiе звуки электрическаго звонка наполнили извилистые корридоры внутреннихъ покоевъ. Дверь открылась, и вошла Мэри въ б?ломъ передник? и чепц?, серьезная и сдержанная. Привычка вид?ть и понимать все д?лала ея бл?дное, слегка улыбающееся лицо безстрастнымъ и совершенно равнодушнымъ.

Графиня протянула Реновалесу руку съ ласковымъ спокойствiемъ, какъ-будто приходъ горничной пом?шалъ ихъ прощанью, и высказала сожал?нiе, что онъ такъ скоро уходитъ. Вечеромъ они увидятся въ Королевскомъ театр?.

Когда художникъ вдохнулъ на улиц? св?жiй воздухъ и очутился среди людей, ему показалось, что онъ очнулся отъ кошмара. Онъ чувствовалъ отвращенiе къ самому себ?. «Ты – форменный дуракъ, маэстро». Онъ не могъ спокойно думать о своей слабости, побуждавшей его исполнять вс? прихоти графини, и о глупомъ согласiи на посредничество между нею и любовникомъ. На лбу его гор?лъ еще поц?луй графини; онъ сохранялъ еще ясное ощущенiе атмосферы спальни, пропитанной ночнымъ дыханiемъ продушеннаго т?ла, Мысли его приняли оптимистическое направленiе. Шансы его стояли недурно. Предстоящiй путь былъ непрiятенъ, но велъ къ осуществлеиiю его желанiй.

Реновалесъ сталъ часто ходить въ театръ, потому что Конча требовапа этого, и проводилъ ц?лые вечера въ глубин? ея ложи, весело болтая съ нею. Милита см?ялась надъ перем?ною въ образ? жизни отца, который им?лъ обыкновенiе ложиться рано и приниматься за работу чуть не на разсв?т?.

По бол?зни матери, молодая д?вушка зав?дывала вс?мъ домомъ и помогала отцу над?вать фракъ по вечерамъ, причесывая его и завязывая галстукъ среди веселаго см?ха и поц?луевъ.

– Папочка, да я не узнаю тебя! Ты совс?мъ отбился отъ рукъ. Когда же ты возьмешь меня съ собою?

Но онъ всегда отговаривался подъ какимъ-нибудь предлогомъ. Профессiя его требовала, чтобы онъ показывался въ св?т?; художники должны бывать въ обществ?. А дочку онъ возьметъ съ собою… какъ-нибудь въ другой день. Сегодня же ему необходимо пойти одному, чтобы поговорить съ ц?лой массой народа въ театр?.

Въ немъ произошла еще одна перем?на, вьiзвавшая со стороны Милиты веселые толки: папа сталъ молодиться.

Волосы его каждую нед?лю теряли въ длин? подъ непочтительными ножницами, и борода укорачивалась такъ сильно, что вскор? отъ густого л?са, придававшаго маэстро страшный видъ, осталась только легкая растительность. Ему не хот?лось сравняться по вн?шности съ остальными людьми; онъ желалъ сохранить въ н?которой степени наружность артиста, чтобы публика узнавала въ немъ великаго Реновалеса. Но несмотря на это, онъ старался быть, по возможности, похожимъ на изящную и хорошо од?тую молодежь, окружавшую графиню.

Этотъ переворотъ не прошелъ незам?ченнымъ и для другихъ людей. Ученики академiи художествъ указывали на него пальцемъ изъ райка въ опер? или останавливались ночью на тротуар?, когда онъ проходилъ въ блестящемъ цилиндр? на коротко остриженной голов? и въ разстегнутомъ пальто, изъ подъ котораго видн?лась накрахмаленная грудь фрачной рубашки. Наивные и восторженные молодые люди представляли себ? великаго маэстро передъ мольбертомъ, дикимъ, суровымъ и неприступнымъ, какъ Микель-Анджело въ своей мастерской. Встр?чая же его въ совс?мъ иномъ вид?, они съ завкстью сл?дили за нимъ глазами. «Какъ развлекается маэстро!» И они представляли себ?, какъ важныя дамы ссорятся изъ-за него, и в?рили чистосердечно, что ни одна женщина не можетъ противостоять чарамъ такого великаго художника.

Враги его – художники, шедшiе по его пятамъ – ругали Ренооанеса на чемгъ св?тъ стоитъ. «Фигляръ, эгоистъ! Ему мало денегъ, теперь онъ втирается еще въ высшiй св?тъ, чтобы набрать побольше заказовъ на портреты и ставить свою подпись всюду, гд? только можетъ».

Котонеръ, остававшiйся иногда въ особняк?, чтобы провести вечеръ съ Хосефиною и Милитою, провожалъ друга печальною улыбкою и укоризненно покачивалъ головою. «Плохо д?ло. Марiано женился слишкомъ рано. Чего онъ не д?лалъ въ молодости, когда лихорадочио работалъ и стремился къ слав?, то онъ д?лаетъ теперь, почти на старости л?тъ». Въ обществ? см?ялись уже надъ нимъ, догадываясь о его пылкой страсти къ графин? де-Альберка – о любви безъ практическихъ результатовъ, побуждавшей его жить въ дружб? съ Кончею и Монтеверде, разыгрывая роль добродушнаго посредника и добраго и снисходительнаго папаши. Знаменитый маэстро, лишившiйся своей внушительной наружности, обратился въ б?днаго челов?ка, о которомъ говорили съ состраданiемъ, сравнивая его съ Геркулесомъ, од?тымъ въ женское платье и сидящимъ съ прялкою въ рукахъ у ногъ очаровательной красавицы.

Сталкиваясь постоянно съ Монтеверде у графини, онъ вошелъ съ нимъ въ т?сную дружбу. Докторъ пересталъ быть въ его глазахъ глупымъ и несимпатичнымъ. Что-то въ Монтеверде напоминало Реновалесу о Конч?, и художникъ очень ц?нилъ это въ доктор?. Н?которые люди чувствуютъ такое влеченiе, безъ всякой ревности, къ мужьямъ своихъ любовницъ. Эти двое бывали вм?ст? въ театр?, дружелюбно разговаривали, и докторъ часто ходилъ по вечерамъ въ мастерскую художника. Эта дружба приводила публику въ полное недоум?нiе; въ обществ? не могли понять, который изъ нихъ повелитель графини, а который воздыхатель, и вс? воображали, что, въ силу молчаливаго согласiя, вс? трое жили въ лучшемъ изъ мiровъ.

Монтеверде восхищался художникомъ, а тотъ относился къ нему съ отеческимъ превосходствомъ, благодаря своему возрасту и громкой слав?, и пробиралъ доктора, когда графиня жаловалась на него.

– Охъ, уже эти женщины! – говорилъ докторъ съ досадою. – Вы не знаете, что это за народъ, маэстро. Он? только м?шаютъ мужчинамъ, только портятъ ихъ карьеру. Вы достигли въ жизни усп?ха, потому что не повзволяли женщинамъ брать верхъ надъ собою, никогда не заводили себ? любовницъ и потому что вообще вы – зам?чательный челов?къ и настоящiй мужчина.

А б?дный настоящiй мужчина подозрительно гляд?лъ на Монтеверде, опасаясь не насм?хаетсяли онъ. У художника являлось б?шеное желанiе отдуть доктора за пренебрежительное отношенiе къ тому, къ чему самъ онъ стремился съ такою силою.

Конча стэновилась все откровенн?е съ маэстро. Она признавалась ему въ такихъ вещахъ, которыхъ никогда не р?шалась высказывать доктору.

– Вамъ я все говорю, Марiанито. Я не могу жить, не видя васъ. Знаете ли вы, о чемъ я думаю? Что докторъ напоминаетъ немного моего мужа, а вы – другъ сердца… He над?йтесь всетаки… сидите смирно или я позову горничную. Я сказала, что вы – другъ сердца. Я слишкомъ люблю васъ, чтобы думать о т?хъ гадостяхъ, о которыхъ вы мечтаете.

Иногда Реновалесъ заставалъ ее нервною и возбужденною; она говорила хриплымъ голосомъ и шевелила пальцами, словно царапала воздухъ. Весь домъ дрожалъ въ такiе дни. Мэри б?гала беззвучными шагами изъ комнаты въ комнату на безпрерывные звонки; графъ ускользалъ на улицу, словно испуганный школьникъ. Конча скучала, чувствуя себя усталою и проклиная свою жизнь. Когда художникъ появлялся, она чуть не бросалась ему въ объятiя:

– Возьмите меня отсюда, Марiанито. Я скучаю, я умираю. Эта жизнь изводитъ меня. Мой мужъ! Его и считать нечего… Знакомыя… Эти дуры перемываютъ вс? мои косточки, какъ только я поверну спину. Докторъ!.. Непостоянный челов?къ и флюгарка!.. Наши старые друзья – вс? дураки. Маэстро, сжальтесь надо мною. Увезите меня далеко отсюда. Вы должны знать другой мiръ; художники все знаютъ…

О, если бы она не была такъ на виду въ обществ?, и Реновалеса не зналъ бы весь Мадридъ! Она находилась въ такомъ нервномъ возбужденiи, что строила сумасшедшiе планы. Ей хот?лось выходить по ночамъ подъ руку съ Реновалесомъ – она въ накидк? и съ платочкомъ на голов?, онъ въ плащ? и шапк?. Онъ былъ-бы ея кавалеромъ; она шла бы, подражая походкою и манерами уличнымъ женщинамъ; они отправлялись бы вм?ст?, словно два ночныхъ голубка, въ самыя скверныя м?ста Мадрида, пили бы вм?ст?, безчинствовали… Онъ защищалъ бы ее, какъ галантный кавалеръ, и они отправлялись бы вм?ст? въ участокъ кончить ночь.

Художникъ былъ въ ужас?. Что за сумасшествiе! Но она настаивала на своемъ.

– См?йтесь, см?йтесь, маэстро. Открывайте пошире ротъ… гадкiй. Что тутъ особеннаго? Вы, со своими длинными волосами и мягкими шляпами – простой, благонравный буржуа, со спокойною уравнов?шенною душою, и не способны ни на какiя оригинальныя развлеченiя.

Вспоминая о влюбленной парочк?, которую они видали вм?ст? въ Монклоа, Конча д?лалась сантиментально-грустною. Ей нравилось тоже «разыгрывать гризетку», гулять подъ руку съ маэстро, точно скромная портниха со студентикомъ, и кончать вечера въ дешевомъ ресторан?; онъ качалъ бы ее на качеляхъ, а она визжалабы отъ удовольствiя, взлетая въ воздухъ и опускаясь, съ разв?вающимися вокругъ ногь юбками… Это даже очень мило, маэстро. Это простое… деревенское удовольствiе!

Какъ жаль, что ихъ обоихъ такъ хорошо знаютъ въ город?! Но что они прекрасно могли сд?лать, это переод?ться и поб?жать какъ-нибудь утромъ въ нижнiе кварталы, наприм?ръ въ Растро, словно молодая парочка, которая хочетъ завести торговое заведенiе. Въ этой части Мадрида ихъ не знала ни одна душа. – Согласны, маэстро?

Маэстро соглашался со вс?мъ этимъ. Но на сл?дующiй же день Конча принимала его, смущенно кусая губы, и въ конц? концовъ заливалась громкимъ см?хомъ, вспоминая о своихъ глупыхъ планахъ.

– Какъ вы посм?ялись должно-быть надо мною! Я иногда совс?мъ сумасшедшая!

Реновалесъ не скрывалъ своего мн?нiя. Да, она д?йствительно не совс?мъ въ своемъ ум?. Но это сумасшествiе, державшее его постоянно между надеждою и отчаянiемъ, привлекало его къ графин?, благодаря ея веселымъ шуткамъ и быстро проходящему гн?ву, тогда, какъ то, другое сумасшествiе, пресл?довавшее его дома, неумолимое, упорное, безмолвное, отталкивало его съ непоб?димымъ отвращенiемъ, сл?дя за нимъ всюду слезящимися глазами съ нездоровымъ блескомъ, сверкавшими враждебно, точно сталь, какъ только онъ пытался подойти поближе изъ чувства состраданiя или раскаянiя.

Какую невыносимо-тяжелую комедiю разыгрывалъ Реновалесъ дома! Въ присутствiи дочери и знакомыхъ ему приходилось разговаривать съ женою. Изб?гая гляд?ть ей въ глаза, онъ окружалъ ее заботами и н?жно выговаривалъ за упорное неисполненiе сов?товъ врачей. Въ начал? доктора говорили о неврастенiи, зат?мъ къ ней прибавилась сахарная бол?знь, еще бол?е ослаблявщая больную. Маэстро жаловался на пассивное сопротивленiе Хосефины вс?мъ врачебнымъ средствамъ. Она исполняла предписанiя втеченiе н?сколькихъ дней и зат?мъ отказывалась отъ нихъ съ упорн?йшимъ равнодушiемъ. Ей лучше, ч?мъ думаютъ вс?. Страданiя ея могутъ быть выл?чены отнюдь не докторами.

По ночамъ, въ спальн?, супруговъ окружала мертвая тишина. Между т?лами ихъ вставала, казалось, свинцовая преграда. Зд?сь они могли обходиться безъ лжи и гляд?ть другъ на друга съ н?мою враждебностью. Ночная жизнь была для нихъ пыткою, и т?мъ не мен?е оба они не р?шалчсь изм?нить своего существованiя. Т?ла ихъ испытывали потребность въ общей кровати, подчиняясь въ этомъ старой привычк?. Рутина связывала ихъ съ этою квартирою и обстановкою, напоминая имъ счастливые годы молодости.

Реновалесъ засыпалъ кр?пкимъ сномъ здороваго челов?ка, уставшаго отъ работы. Посл?днiя мысли его были заняты графинею. Онъ вид?лъ ее въ атмосфер? туманнаго полумрака, который предшествуетъ сну, и засыпалъ, раздумывая о томъ, что онъ скажетъ ей на другой день, и мечтая о ней соотв?тственно своимъ желанiямъ. Онъ вид?лъ ее стоящею на высокомъ пьедестал? во всемъ величiи ея наготы и поб?ждающею знаменитыя, мраморныя статуи своею живою красотою. Просыпаясь и протягивая руки, онъ дотрагивался до маленькаго, съежившагося т?ла жены, гор?вшаго въ лихорадк? или холоднаго, какъ смерть. Реновалесъ понималь, что она не спитъ. Хосефина не смыкала глазъ всю ночь, но не шевелилась, какъ-будто вс? ея силы и вниманiе сосредоточились на чемъ-то, что она пристально разглядывала въ темнот?. Она производила впечатл?нiе трупа. Для Реновалеса она была препятствiемъ, свинцовою тяжестью, призракомъ, который отталкивалъ графиню, когда та склонялась къ нему, готовясь упасть… И гадкое желанiе его, чудовищная мысль снова просыпались во всемъ своемъ безобразiи, властно заявляя, что они не умерли, а только скрылись временно въ тайникахъ ума, чтобы воскреснуть съ еще большею жестокостью и назойливостью.

– Почему бы н?тъ! – дерзко спрашивалъ безжалостный демонъ, населяя воображенiе Реновалеса золотыми иллюзiями.

Художника ожидали вс? блага въ мiр? – любовь, слава, счастье, новая артистическая д?ятельность, вторая молодость доктора Фауста – все р?шительно, если только сострадательная смерть придетъ ему на помощь и разорветъ ц?пи, связывающiя его съ бол?знью и печалью.

Но ужасъ и страхъ немедленно заявляли протестъ противъ этихъ гадкихъ мыслей. Несмотря на то, что Реновалесъ жилъ, какъ нев?рующiй челов?къ, душа его оставалась религiозною и побуждала его призывать въ трудныя минуты жизни вс? сверхъестественныя и чудесныя силы, какъ-будто он? были обязаны приходить ему на помощь: «Господи, освободи меня отъ этихъ ужасныхъ мыслей. Избавь отъ искушенiя. Пусть не умираетъ она, пусть живетъ, хотя бы я погибъ».

И на сл?дующiй день раскаянiе гнало его къ докторамъ, его близкимъ прiятелямъ, для подробныхъ разспросовъ, Онъ переворачивалъ весь домъ, организуя л?ченiе по широко задуманному плану и распред?ляя л?карства по часамъ. Но зат?мъ онъ сразу успокаивался и возвращался къ своей работ?, къ художественнымъ стремленiямъ, къ любовнымъ мечтамъ, не вспоминая о своихъ планахъ и считая, что жизнь жены спасена наконецъ.

Однажды Хосефина явилась посл? завтрака къ нему въ мастерскую; при вид? ея, художника охватило н?которое безпокойство. Давно уже жена не входила къ нему въ рабочiе часы.

Она не пожелала с?сть и остановилась у мольберта, не глядя на мужа и говоря медленно и робко. Реновалесъ даже испугался этой простоты и естественности.

– Марiано, я пришла поговорить съ тобою о д?вочк?.

Она р?шила выдать дочь замужъ. Все равно, это должно было совершиться, и, ч?мъ скор?е, т?мъ лучше. Ей оставалось недолго жить; она хот?ла спокойно закрыть глаза, зная что дочь хорошо пристроена.

Реновалесъ нашелъ необходимымъ запротестовать; но протестъ его звучалъ слишкомъ бурно и порывисто, чтобы быть искреннимъ. Чортъ возьми! Умереть! А зач?мъ ей умирать? Она чувствуетъ себя теперь лучше, ч?мъ когда-либо раньше! Единственное, что она должна была д?лать, это исполнять предписанiя врачей.

– Я скоро умру, – повторила она холодно. – Я умру, и ты успокоишься наконецъ. Ты прекрасно знаешь это.

Художникъ попробовалъ было запротестовать съ еще большимъ жаромъ, но глаза его встр?тились съ холоднымъ взглядомъ жены. Тогда онъ покорно пожалъ плечами. У него не было охоты спорить съ женою, и надо было сохраанить спокойствiе, чтобы поработать и выйти посл? завтрака по важнымъ д?ламъ.

Хорошо, продолжай. Милита выходитъ замужъ. Но за кого же?

Желанiе поддержать свой авторитетъ и выказать н?которую иницiативу, а также любовь къ ученику побудили его заговорить о Сольдевиль?. Это онъ счастливый кандидатъ? Онъ – славный малый съ хорошею будущностью и обожаетъ Милиту. Стоитъ только погляд?ть, какъ онъ, б?дный, огорчается, когда она обходится съ нимъ сухо. Изъ него вышелъ бы несомн?нно прекрасный мужъ.

Хосефина прервала болтовню мужа р?зкимъ, ледянымъ голосомъ:

– Я не желаю для дочери мужа – художника. Ты прекрасно знаешь это. Достаточно прим?ра матери.

Милита выйдетъ замужъ за Лопеса де-Соса. Это было р?шеннымъ д?ломъ. Молодой челов?къ поговорилъ съ Хосефиною и, заручившись ея согласiемъ, собирался просить у художника руки дочери.

– Но любитъ ли его Милита? He ошибаешься ли ты, Хосефина, думая, что такiя д?ла могутъ р?шаться. по твоему желанiю?

– Любовь не играетъ тутъ никакой роли. Милита согласна и хочетъ выйти замужъ. Вдобавокъ, она – твоя дочь и одинаково согласилась бы выйти замужъ и за Сольдевилью. Ей нужна только свобода, чтобы жить подальше отъ матери, вдали отъ моихъ в?чныхъ страданiй… Она не высказываетъ и даже не сознаетъ этого, но я догадываюсь о ея желанiяхъ.

И какъ-будто говоря о дочери, она не могла выдержать характера, Хосефина поднесла руку къ глазамъ, вытирая тихiя слезы.