Обнаженная

Но осторожность его оказалась излишнею. Увидя подругу, Конча подб?жала къ ней. «Дорогая моя! Какъ давно мы не видались! Поц?луемся… Ну, еще разокъ!» И она звонко поц?ловала ее, шумно и экспансивно обнимая подругу. Маленькая фигурка почти не сопротивлялась и покорно и безстрастно отдалась ласкамъ графини, печально улыбаясь и не см?я протестовать по привычк? и строгому восиитанiю. Она холодно вернула поц?луи, съ полнымъ равнодушiемъ. Она не чувствовала ненависти къ Конч?. Если не она, такъ другая; страшный, истинный врагъ находился въ самой душ? ея мужа.

Уставъ отъ непрерывныхъ поздравленiй, молодые весело прошли подъ руку среди гостей и исчезли подъ звуки свадебнаго марша.

Музыка умолкла, и гости набросились на столы, уставленные бутылками, закусками и сластями; лакеи суетились, не зная, какъ разорваться среди черныхъ рукавовъ и б?лыхъ дамскихъ ручекъ, хватавшихся за тарелки съ золотымъ бордюромъ и перламутровые ножички сложенные у блюдъ. Это было ц?лое возстанiе; несмотря на свою благовоспитанность и веселое настроенiе, публика наступала другъ другу на шлейфы и работала локтями, какъ будто умирала отъ голода по окончанiи церемонiи.

Пыхтя и отдуваясь посл? осады столовъ, гости разсыпались съ тарелками въ рукахъ по мастерскимъ, закусывая даже на алтар?. Прислуга не посп?вала исполнять вс? приказанiя; молодежь хватала бутылки съ шампанскимъ и б?гала взадъ и впередъ, поднося дамамъ бокалы. Столы подвергались грабежу. Лакеи посп?шно уставляли ихъ новыми блюдами, но пирамиды бутербродовъ, фруктовъ и сластей живо расхватывались гостями, а бутылки исчезали. По дв?-три пробки сразу непрерывно взлетали въ потолокъ.

Реновалесъ б?галъ, какъ лакей, съ тарелками и стаканами въ рукахъ, переходя отъ столиковъ, окруженныхъ людьми, въ углы, гд? сид?ло н?сколько пожилыхъ дамъ. Графиня де-Альберка разыгрывала повелительницу и заставляла его б?гать взадъ и впередъ по всевозможнымъ пустякамъ.

Реновалесъ зам?тилъ среди публики Сольдевилью, своего любимаго ученика. Онъ давно уже не видалъ его. Молодой челов?къ выгляд?лъ печальнымъ, но ут?шадся, любуясь своимъ жилетомъ; этотъ модный жилетъ съ золотыми пуговицами изъ чернаго бархата съ цв?тами произвелъ фуроръ среди молодежи.

Маэстро р?шилъ нужнымъ сказать ему н?сколько ут?шительныхъ сдовъ. Б?дный мальчикъ! Въ первый разъ въ жизни художникъ далъ ему понять, что «посвященъ въ его тайну».

– Я желалъ своей дочери иного мужа, но эго не могло состояться. Работай, Сольдевильита! He пааай духомъ. Мы, художники, должны знать только одну любовь – къ живописи.

И довольный этими добродушными словами ут?шенiя, Реновалесъ вернулся къ графин?.

Торжество кончилось въ полдень. Лопесъ де-Соса съ молодой женой появились од?тыми въ дорогу: онъ – въ пальто изъ лисьяго м?ха, несмотря на жару, въ кожаной шапк? и высокихъ гетрахъ, Милита – въ длинномъ непромокаемомъ ватерпруф?, съ густою вуалью на голов?, точно б?глая одалиска.

У подъ?зда ихъ ждало посл?днее прiобр?теиiе жениха – моторъ въ восемьдесятъ лошадиныхъ силъ, купленный имъ спецiально для свадебнаго путешествiя. Молодые должны были провести ночь аъ н?сколькихъ стахъ километрахъ отъ Мадрида, въ Старой Кастилiи, гд? у Лопеса де-Соса было унасл?дованное отъ родителей им?нiе, въ которомъ онъ ни разу еще не былъ.

Это былъ современный бракъ, какъ говорилъ Котонеръ; молодые должны были впервые очутиться наедин? на большой дорог?, если не считать, конечно, спины скромнаго и молчаливаго шоффера. На сл?дующiй же день они собирались вы?хать въ Европу и добраться до Берлина, а можетъ-быть и дальше.

Лопесъ де-Соса кр?пко пожималъ руки направо и нал?во съ гордымъ видомъ отважнаго иутешественника. Передъ отъ?здомъ онъ внимательно осмотр?лъ авiомобиль.

Милита подставляла лицо для поц?луевъ, и унесла на вуали слезы матери.

– Прощай! Прощай, дочь моя!

И свадьба была кончена.

Реновалесъ остался вдвоемъ съ женою. Отсутствiе дочери усилило въ нихъ чувство отчужденности, расширивъ пропасть между ними. Они гляд?ли другъ на друга угрюмо и печально, и ни чей голосъ не нарушалъ безмолвiя въ дом? и не служилъ имъ предлогомъ, чтобы переброситься н?сколькими словами. Жизнь ихъ стала похожею на существованiе двухъ преступниковъ, которые ненавидятъ другъ друга, но скованы одною ц?пью и обречены на тягостную совм?стную жизнь и даже на совм?стное удовлетворенiе самыхъ низменныхъ физическихъ потребностей.

Въ надежд? избавиться отъ этого ужаснаго одиночества, обоимъ пришла въ голову мысль, поселить съ собою молодыхъ. Особнякъ былъ великъ, и м?ста хватило бы вс?мъ. Но Милита воспротивилась этому плану, деликатно, но упорно, и мужъ поддержалъ ее. Онъ не могъ жить вдали отъ своихъ конюшень и гаража. Кром? того онъ не могъ, не приведя тестя въ ужасъ, перевезти въ особнякъ свою драгоц?нную коллекцiю, свой большой музей изъ головъ убитыхъ быковъ и окровавленныхъ плащей знаменитыхъ матадоровъ; вс? эти вещи вызывали восторгъ его друзей и чрезвычайно интересовали прi?зжихъ иностранцевъ.

Когда художникъ съ женою остались вдвоемъ, имъ показалось, что они состарились въ одинъ м?сяцъ на н?сколько л?тъ. Особнякъ казался имъ теперь еще бол?е пустымъ и громаднымъ; въ немъ царила гробовая тишина, точно въ старинныхъ заброшенныхъ зданiяхъ. Реновалесъ предложилъ Котонеру пере?хать къ нимъ жить, но неудачникъ отказался, струсивъ слегка. Онъ согласился об?дать въ особняк? и проводить тамъ большую часть дня, но желалъ сохранить свободу и не могъ порвать со своими многочисленными знакомыми.

Въ разгар? л?та Реновалесъ уговорилъ жену по?хать, какъ всегда, на морскiя купанья. Это была маленькая, мало изв?стная, рыбацкая деревенька въ Андалузiи, гд? художникъ написалъ немало картинъ. Ему было скучно въ Мадрид?. Графиня де-Альберка у?хала съ мужемъ въ Бiаррицъ, а докторъ Монтеверде укатилъ за нею.

Супруги у?хали, но пробыли на берегу моря не дольше м?сяца. Маэстро усп?лъ написать не больше двухъ картинъ. Хосефина стала чувствовать себя хуже. По прi?зд? на море, въ здоровь? ея произошла сильная перем?на къ лучшему. Она повесел?ла, стала просиживать ц?лыми часами на берегу, жарясь на солнц? съ безстрастною неподвижностью больной, жаждущей тепла, и безсмысленно любуясь чуднымъ моремъ, въ то время, какъ мужъ писалъ передъ н?сколькими б?дными рыбаками, обступившими его полукругомъ. Хосефина п?ла и улыбалась иногда маэстро, словно прощая ему все и желая забыть прошлое. Но вскор? она опять загрустила и почувствовала большую слабость во всемъ т?л?. Веселый берегъ и прiятная жизнь на открытомъ воздух? стали вызывать въ ней отвращенiе, какъ св?тъ и шумъ у н?которыхъ больныхъ, ищущихъ ут?шенiя въ глубин? алькова. Она соскучилась по своемъ печальномъ дом? въ Мадрид?. Тамъ ей было лучше; она чувствовала себя сильн?е среди прiятныхъ воспоминанiй и безопасн?е отъ черной меланхолiи, грозившей постоянно овлад?ть ею вновь. Кром? того она жаждала увид?ть дочь. Реновалесъ телеграфировалъ зятю по просьб? жены. Довольно имъ носиться по Европ?, пусть вернутся домой. Мать соскучилась по Милит?.

Супруги вернулись въ Мадридъ въ конц? сентября, а вскор? посл?довали ихъ прим?ру и молодые, довольные своимъ путешествiемъ, но еще бол?е довольные возвращенiемъ на родину. Самолюбiе Лопеса де-Соса страдало за границей при знакомств? съ бол?е важными людьми, ч?мъ онъ, подавлявшими его роскошью своихъ моторовъ, а жен? его хот?лось жить среди знакомыхъ, чтобы блистать своимъ богатствомъ. Она жаловалась на нелюбознательность людей заграницей, гд? никто не интересовался ею.

Хосефина оживилась отъ присутствiя дочери. Милита прi?зжала часто по вечерамъ на мотор? съ шумомъ и трескомъ; въ Мадрид?, покинутомъ въ это время года изящною публикою, ея роскошный экипажъ производилъ очень сильное впечатл?нiе. Она увозила мать кататься по пыльнымъ дорогамъ въ окрестностяхъ столицы. Иной разъ и Хосефина собиралась съ силами, поб?ждала въ себ? физическую вялость и ?хала къ дочери (занимавшей квартиру въ бельэтаж? на улиц? Олозага), радуясь полному комфорту, окружавшему дочь.

Маэстро скучалъ. Заказовъ на портреты у него не было въ это время. Въ Мадрид? ему нечего было д?лать посл? яркаго св?та и чудныхъ красокъ Средиземнаго моря. Кром? того онъ скучалъ безъ Котонера, который у?халъ въ маленькiй кастильскiй городокъ съ историческимъ прошлымъ, гд? онъ пользовался заслуженнымъ почетомъ, удовлетворявшимъ его до комизма развитое чувство собственнаго достоинства; онъ жилъ во дворц? прелата и реставрировалъ самымъ возмутительнымъ образомъ н?которыя картины въ собор?.

Одиночество обостряло въ Реновалес? воспоминанiе о графин? деАльберка. Она, со своей стороны, поддерживала это воспоминанiе ежедневными пространными письмами. Она писала ему и въ рыбацкую деревню, и теперь въ Мадридъ, желая знать его образъ жизни, интересуясь вс?ми мельчайшими подробностями, разсказывая о своей собственной жизни на безконечномъ множеств? страницъ и излагая въ каждомъ письм? ц?лый романъ.

Художникъ сл?дилъ за жизнью Кончи изъ минуты въ минуту, какъ будто она протекала на его глазахъ. Графиня писала ему про Дарвина, скрывая подъ этимъ прозвищемъ имя Монтеверде, жаловалась на его холодность, равнодушiе и снисходительно-сострадательный тонъ, которымъ онъ отв?чалъ на ея страстныя ласки. «Ахъ, маэстро, я очень несчастна!» Иной разъ тонъ писемъ былъ самый оптимистическiй. Графиня торжествовала, и художникъ читалъ между строчками о ея восторг? и догадывался о ея упоенiи минутами счастья, въ собственномъ дом?, гд? она дерзко пренебрегала присутствiемъ сл?пого графа. И она разсказывала художнику обо всемъ съ безстыднымъ и отчаяннымъ дов?рiемъ, словно онъ не былъ мужчиною и не могъ чувствовать ни мал?йшаго волненiя отъ этихъ писемъ.

Въ посл?днихъ письмахъ Конча была вн? себя отъ радости, Графъ находился въ Санъ-Себастiан?, чтобы попрощаться съ королемъ, исполняя высокую политическую миссiю. Хотя онъ не былъ очень близокъ ко двору, его избрали въ качеств? представителя высшей испанской аристократiи, чтрбы отвезти орденъ Золотого Руна какому-то князьку въ одно изъ самыхъ мелкихъ н?мецкихъ государствъ. Б?дный старикъ, не добившiйся этого великол?пнаго ордена для себя, находилъ ут?шенiе въ томъ, что везъ его другому съ большою торжественносгью. Реновалесъ чуялъ во всемъ этомъ руку графини. Письма ея сiяли счастьемъ. Она оставалась одна съ Дарвиномъ, такъ какъ старый графъ долженъ былъ долго пробыть за границей, и могла жить съ докторомъ, какъ мужъ съ женою, безъ всякаго риска и опасенiй!

Реновалесъ читалъ эти письма только изъ любопытства; они не производили на него теперь глубокаго и продолжительнаго впечатл?нiя. Онъ привыкъ къ положенiю дов?реннаго лица графини; страстныя чувства его къ ней охлад?ли отъ откровенности этой женщины, пов?рявшей ему вс? свои тайны. Единственное, чего онъ не зналъ въ ней еще лично, было ея т?ло; внутреннюю же жизнь ея онъ зналъ, какъ ни одинъ изъ ея любовниковъ. и она начинала уже надо?дать ему. Отсутствiе графини и разстоянiе наполняли его душу холоднымъ спокойствiемъ. По прочтенiи этихъ писемъ, онъ думалъ всегда одно и тоже: «Экая сумасшедшая! Что мн? за д?ло до ея секретовъ!»

Ц?лую нед?лю не получалъ онъ уже писемъ изъ Бiаррица. Въ газетахъ писалось о путешествiи уважаемаго графа де-Альберка. Онъ находился уже въ Германiи, со всею своею свитою, готовясь нац?пить благороднаго агнца на грудь князя. Реновалесъ хитро улыбался, но безъ зависти или волненiя, при мысли о долгомъ молчанiи графини. Одиночество причинило ей, очевидно, много заботъ.

Но вдругъ, однажды вечеромъ, онъ получилъ отъ нея в?сть самымъ неожиданнымъ образомъ. Онъ выходилъ подъ вечеръ изъ дому, чтобы прогуляться надъ Ипподромомъ вдоль канала и полюбоваться Мадридомъ съ этого возвышенiя, когда у самой р?шетки посыльный мальчикъ въ красномъ плащ? подалъ ему письмо. Художникъ изумился, узнавъ почеркъ Кончи. Письмо состояло изъ четырехъ строчекъ, написанныхъ насп?хъ нервною рукою. Конча только что прi?хала съ горничною Мэри съ курьерскимъ по?здомъ изъ Францiи и была одна дома. «Прi?зжайте скор?е… бросьте все… Серьезныя новости… я умираю!» И маэстро помчался къ ней, несмотря на то, что эта в?сть о смерти не произвела на него сильнаго впечатл?нiя. Онъ привыкъ къ преувеличенiямъ графини и понималъ, что д?ло не можетъ-быть такъ страшно.

Въ роскошномъ дом? графа де-Альберка царили пустота, полумракъ и пыльная атмосфера, какъ въ заброшенныхъ зданiяхъ. Изъ прислуги остался при дом? только швейцаръ. У л?стницы играли его д?ти, какъ будто не зная еще о прi?зд? хозяйки. Мебель была въ чехлахъ, лампы закутаны тряпками, бронза и зеркала гляд?ли тускло подъ слоемъ пыли. Мэри открыла Реновалесу дверь и провела ero по темнымъ гостинымъ съ затхлою атмосферою и запертыми балконами; драпировки были всюду сняты, жалюзи спущены, и св?тъ проникалъ только въ щелки.

Въ одной комнат? онъ наткнулся на н?сколько неразобранныхъ сундуковъ, забытыхъ, очевидно, въ суматох?.

Въ конц? этого путешествiя, чуть ли не ощупью, по пустынному дому, Реновалесъ увид?лъ пятно св?та; это была дверь спальни графини, единственной комнаты, осв?щенной косыми лучами заходящаго солнца. Конча сид?ла у окна въ кресл?, нахмуривъ брови. Глаза ея, блест?вшiе въ угасавшемъ св?т?, были устремлены вдаль.

Увидя художника, она порывисто вскочила съ кресла, протянула руки и поб?жала къ нему, словно ища помощи.

– Марiано! Маэстро! Онъ у?халъ… онъ бросилъ меня навсегда.

Она стонала, хваталась за него, прижимаясь головою къ его плечу и орошая его бороду слезами, стекавшими капля по капл? по ея щекамъ.

Реновалесъ былъ такъ пораженъ, что н?жно оттолкнулъ ее и усадилъ вь кресло.

– Но кто у?халъ? Кто же это? Дарвинъ?

Да, именно онъ. Все кончилось. Графиня еле говорила. Слова ея прерывались судорожными рыданiями. Она дрожала вс?мъ т?ломъ отъ оскорбленной гордости. Онъ у?халъ въ разгар? счастья, когда она воображала, что держитъ его кр?пче, ч?мъ когда-либо, и когда они наслаждались впервые полною свободою. Она надо?ла важному сеньору; онъ еще любилъ ее, – стояло въ его письм?, – но жаждалъ свободы для продолженiя научныхъ занятiй. Онъ былъ пресыщенъ ея любовью, благодаренъ за всю ея доброту, но б?жалъ, чтобы скрыться за границей и быть великимъ челов?комъ, не думая больше о женщинахъ. Такъ писалъ онъ въ своемъ прощальномъ письм?. Но это ложь, сплошная ложь! Она догадывалась объ истинномъ положенiи вещей. Этотъ гадкiй челов?къ удралъ съ одной кокоткой, съ которой не сводилъ глазъ на плаж? въ Бiарриц?.

Это была безобразная ломака и каналья, которая сводила, в?роятно, мужчинъ съ ума тайными прелестями гр?ха. Приличныя женщины надо?дали этому господину! Онъ считалъ себя, повидимому, также обиженнымъ т?мъ, что ей не удалось добиться для него ка?едры и провести его въ парламентъ. Господи, неужели же она виновата въ этихъ неудачахъ? Она сд?лала, в?дь, все, что возможно.

– Ахъ, Марiано, мн? кажется, что я умираю. Это не любовь; я перестала любить его, я его ненавижу! Я взб?шена, возмущена, мн? хот?лось бы схватить этого подлеца, задушить его. Стоило безумствовать изъ-за него! Господи, гд? у меня были глаза?

Когда она увид?ла себя брошенной, ее охватило одно страстное, б?шеное желанiе – броситься къ в?рному другу, къ сов?тнику, къ брату, по?хать въ Мадридъ къ Реновалесу и разсказать ему все, все р?шительно! Она испытывала потребность испов?даться ему, сообщить даже н?которые секреты, при одномъ воспоминанiи о которыхъ краска стыда заливала ей лицо.

Никто на св?т? не любилъ ее безкорыстно, никто, кром? маэстро. И она прi?хала къ нему за ут?шенiемъ и защитою, какъ будто осталась одна въ пустын?, во мрак? ночи.

Эта потребность въ защит? еще бол?е усилилась въ присутствiи художника. Конча снова бросилась ему на шею, истерично рыдая, точно ее окружала опасность.

– Маэстро, только вы у меня остались. Марiано, вы – моя жизнь. Вы не бросите меня никогда? Вы всегда будете мн? братомъ?

Реновалесъ былъ ошеломленъ этой бурной сценой и возбужденiемъ женщины, которая прежде отталкивала его, а теперь в?шалась ему на шею и не выпускала изъ своихъ объятiй, несмотря на его старанiя высвободиться. Онъ же оставался довольно холоднымъ. Его оскорбляло гордое отчаянiе графини, вызванное въ ней не имъ, а другимъ челов?комъ.

Давно желанная женщина пришла къ нему сама, истерично отдавалась ему, жаждала, казалось, поглотить его, не отдавая себ? отчета въ своихъ поступкахъ и д?йствуя безсознательно, въ ненормальномъ возбужденiи. Но художникъ отступалъ въ неожиданномъ страх?, колеблясь и труся; ему было больно, что мечты его осуществлялись не естественнымъ путемъ, а подъ влiянiемъ разочарованiя и оскорбленнаго самолюбiя.

Конча прижималась къ нему, ища защиты въ его крупномъ т?л?.

– Маэстро! Другъ мой! He покидайте меня! Вы – добрый челов?къ!

Она закрывала глаза, ц?иовала его въ мускулистую шею, поднимала влажный взглядъ и искала въ полумрак? его лицо. Они почти не вид?ли другъ друга; въ комнат? царилъ таинственный полумракъ, предметы стушевывались, точно во сн?. Это была такая же опасная обстановка, какъ въ тотъ памятный день въ мастерсксй.