Обнаженная

Реновалесъ передразнилъ лакея. Такъ много! Такъ много! Онъ самъ зналъ, что много разъ писалъ портретъ жены… Внезапное любопытство погнало его вдругъ въ гостиную, гд? Хосефина принимала визиты. Онъ зналъ, что тамъ вис?лъ на почетномъ м?ст? большой портретъ жены, писанный имъ еще въ Рим?: это была красивая женщина въ испанской кружевной мантиль?, черной юбк? съ тремя воланами и съ черепаховымъ вееромъ въ маленькой рук? – настоящее произведенiе Гойи. Реновалесъ не могъ отвести глазъ отъ прелестнаго лица, отт?неннаго черными кружевами и покрытаго благородною бл?дностью; темные глаза придавали ему восточный характеръ. Какъ хороша была въ то время Хосефина!

Реновалесъ открылъ окно, чтобы лучше разгляд?ть портретъ, и св?тъ разлился по темно-краснымъ обоямъ, заигравъ га золоченыхъ рамкахъ другихъ, бол?е мелкихъ картинъ.

Художникъ увид?лъ тогда, что портретъ, похожiй на произведенiе Гойи, былъ не единственный. Онъ съ удивленiемъ гляд?лъ на лицо жены, смотр?вшее на него изо вс?хъ угловъ въ вид? маленькихъ этюдовъ женщинъ изъ народа, или дамъ XVIII в?ка, или арабокъ, писанныхъ акварелью, или гречанокъ съ застывшею строгостью архаическихъ фигуръ Альмы Тадемы; все, что вис?ло на ст?нахъ гостиной, было списано имъ съ лица Хосефины или сохраняло хоть небольшое сходство съ ея чертами, точно смутное воспоминанiе.

Онъ прошелъ въ сос?днюю гостиную и тамъ тоже его встр?тило написанное имъ лицо жены среди картинъ его прiятелей.

Но когда же онъ написалъ все это? Онъ самъ не помнилъ и изумлялся огромной работ?, созданной безсознательно. Ему казалось теперь, что онъ провелъ всю жизнь, работая надъ портретами Хосефины…

И дал?е, во вс?хъ корридорахъ, во вс?хъ комнатахъ его встр?чала жена въ самыхъ разнообразныхъ видахъ, хмурая и улыбающаяся, со св?жимъ, красивымъ лицомъ или съ грустнымъ бол?зненнымъ выраженiемъ. Тутъ были и наброски, и простые рисунки углемъ, и неоконченные этюды головы на уголк? холста. Всюду встр?чалъ Реновалесъ взоръ ея, сл?дившiй за нимъ то съ тихою н?жностью, то съ глубокимъ упрекомъ. Но гд? были все это время его глаза? Онъ жилъ посреди всего этого, ничего не зам?чая, проходилъ ежедневно мимо Хосёфины, не останавливая на ней взгляда. Жена его воскресла; теперь ему предстояло садиться за столъ, ложиться спать, расхаживать по дому не иначе, какъ подъ пристальнымъ взоромъ двухъ глазъ, проникавшихъ прежде въ его душу.

Покойная не умерла; она воскресла подъ его кистью и окружала его вс?мъ своимъ существомъ. Онъ не могъ сд?лать шага безъ того, чтобы лицо ея не гляд?ло на него откуда-нибудь, не прив?тствовало его у дверей, не звало его изъ глубины комнатъ.

Въ трехъ мастерскихъ изумленiе Реновалеса еще бол?е усилилось. Все его творчество, созданное либо для личнаго удовольствiя, либо для упражненiя, по неудержимому влеченiю, не на продажу, было собрано зд?сь и служило воспоминанiемъ о покойной. Картины, осл?плявшiя пос?тителей своимъ совершенствомъ, вис?ли внизу, въ пред?лахъ поля зр?нiя, или стояли на мольбертахъ среди роскошной мебели. Выше ихъ до самаго потолка тянулись этюды, воспоминанiя, полотна, не вд?ланныя въ рамки, словно старыя и заброшенныя произведенiя, и въ этой амальгам? творчества Реновалесъ узналъ съ перваго же взгляда загадочное лицо жены.

Онъ жилъ, не поднимая глазъ, привыкши ко всему окружающему; взглядъ его разс?янно скользилъ, не останавливаясь на этихъ женщинахъ, сл?дившихъ за нимъ сверху, разныхъ по вн?шности, но одинаковыхъ по выраженiю. А графиня приходила еще сюда н?сколько разъ, ища близости съ нимъ въ одиночеств? мастерской! И персидская ткань, наброшенная на копье надъ глубокимъ диваномъ, не могла скрыть ихъ отъ печальныхъ и проницательныхъ глазъ, которые множились наверху на ст?нахъ!

Желая заглушить въ себ? голосъ раскаянiя, Реновалесъ занялся подсчетомъ картинокъ, изображавшихъ хрупкую фигурку жены. Ихъ было такъ много, что ц?лая жизнь художника могла уйти на нихъ. Реновалесъ старался припомнить, когда и гд? написалъ ихъ. Въ первыя времена страстной любви у него была иотребность писать ее, неудержимое стремленiе переносить ка полотно все, что онъ вид?лъ съ наслажденiемъ, все, что онъ любилъ. Позже ему хот?лось льстить ей, баюкать ее ласковымъ обманомъ, внушить ей ув?ренность, что она – его единственное, художественное увлеченiе, и онъ писалъ съ нея портреты, м?няя черты ея лица, слегка подурн?вшаго отъ бол?зни, и затуманивая ихъ легкою дымкою идеализма. Онъ не могъ жить безъ работы и, подобно многимъ художникамъ, заставлялъ вс?хъ окружающихъ служить ему моделями. Дочь увезла съ собою въ новый домъ ц?лый возъ его произведенiй – картинъ, набросковъ, акварелей и этюдовъ, изображавшихъ ее во вс?хъ видахъ съ т?хъ временъ, когда она играла съ кошкою, пеленая ее въ тряпки, до того, какъ она обратилась въ красивую, см?лую д?вушку и принимала ухаживанье Сольдевильи и того, кто былъ теперь ея мужемъ.

Мать же осталась въ дом?, воскресши изъ мертвыхъ, и окружала художника подавляющимъ количествомъ своихъ образовъ. Вс? мелкiя жизненныя событiя послужили для Реновалеса сюжетомъ для картинъ. Онъ вспоминалъ, какой художественный восторгъ вызывалъ въ немъ обликъ жены каждый разъ, какъ онъ вид?лъ ее въ новомъ плать?. Цв?тъ платья м?нялъ ее, она становилась новой женщиной. Такъ утверждалъ онъ по крайней м?р?, и жена принимала его горячiя ув?ренiя за восторгъ и поклоненiе, тогда какъ на самомъ д?л? онъ просто восхищался новою моделью.

Все существованiе Хосефины было ув?ков?чено кистью мужа. На одной картин? она шла въ б?ломъ плать? по лугу, н?сколько напоминая поэтическiй образъ Офелiи, на другомъ – въ большой шляп? съ перьями и вся усыпанная драгоц?нностями, она выгляд?ла, какъ солидная дама изъ буржуазной среды, сознающая свое богатство и довольство. Дал?е черныя драпировки служили фономъ для ея декольтированнаго бюста, на которомъ видн?лись изъ подъ кружевъ слегка выдающiяся ключицы и кр?пкiя и твердыя, словно два яблока, формы на груди. Еще дал?е рукава были засучены на ея слабыхъ рукахъ, и б?лый передникъ покрывалъ всю ея фигуру отъ головы до ногъ. Между бровями ея лежала маленькая морщинка, выражавшая озабоченность, утомленiе и равнодушiе челов?ка, которому некогда заботиться о своей наружности. Этотъ посл?днiй портретъ относился къ тяжелому перiоду ихъ совм?стной жизни, когда Хосефина была д?ятельною хозяйкою дома, не держала прислуги, работала своими н?жными руками на жалкомъ чердак?, стараясь, чтобы художникъ не зналъ недостатка ровно ни въ чемъ, и устраняя съ его пути вс? мелкiя жизненныя непрiятности, которыя могли пом?шать его художественной д?ятельности.

Этотъ портретъ произвелъ на маэстро грустное впечатл?нiе, точно воспоминанiе среди полнаго довольства о пережитыхъ тяжелыхъ дняхъ. Чувство признательности къ самоотверженной подруг? жизни снова привело его къ раскаянiю.

– Ахъ, Хосефина!.. Хосефина!

Когда явился Котонеръ, онъ засталъ маэстро лежащимъ на диван? на живот?; голова его покоилась на рукахъ, какъ-будто онъ спалъ. Котонеръ попробовалъ развлечь его разговорами о недавнемъ торжеств?. Усп?хъ былъ огромный. Газеты писали о немъ и о его р?чи, признавая за нимъ литературный талантъ и утверждая, что онъ могъ достигнуть на литературномъ поприщ? такого же усп?ха, какъ въ области живописи. Разв? онъ не читалъ еще газетъ?

Реновалесъ отв?тилъ ему усталымъ жестомъ. Онъ вид?лъ ихъ на столик? утромъ передъ уходомъ и зам?тилъ свой портретъ, окруженный столбцами съ его р?чью, но оставилъ чтенiе похвалъ на бол?е позднее время. Он? ничуть не интересовали его. Голова его была занята иными мыслями… онъ былъ печаленъ.

Котонеръ сталъ тревожно разспрашивать его, опасаясь, не боленъ ли онъ, но Реновалесъ отв?типъ лишь вялымъ голосомъ:

– Я здоровъ. Это все только меланхолiя. Мн? скучно отъ безд?лiя. Хочется работать, а силъ н?тъ.

И вдругъ онъ указалъ рукою на портреты Хосефины, точно на новыя, только-что оконченныя произведенiя.

Котонеръ удивился… Онъ зналъ ихъ вс?; портреты вис?ли зд?сь давно. Что это еще за новость?

Маэстро сообщилъ ему о своемъ недавнемъ открытiи. Онъ жилъ среди портретовъ, не зам?чая ихъ и открылъ ихъ существованiе только н?сколько часовъ тому назадъ. Котонеръ засм?ялся.

– Ты не въ своемъ ум?, Марiано. Ты живешь, не отдавая себ? отчета въ окружающемъ. Поэтому ты не обратилъ даже вниманiя на свадьбу Сольдевилья, который женился на одной очень богатой барышн?. Б?дняга очень огорченъ т?мъ, что ты – его учитель – не былъ на свадьб?.

Реновалесъ равнодушно пожалъ плечами. Что ему за д?ло до такой ерунды? Друзья долго молчали. Зат?мъ маэстро задумчиво и грустно поднялъ вдругъ голову, какъ-будто принялъ внезапно какоето р?шенiе.

– Что ты полагаешь объ этихъ портретахъ, Пепе? – спросилъ онъ тревожнымъ тономъ. – Похожа она? He ошибся ли я, когда работалъ надъ ними? He вид?лъли я ее тогда въ нев?рномъ св?т??

Котонеръ расхохотался. Маэстро, и правда, не въ своемъ ум?. Что это за вопросы! Портреты Хосефины были великол?пны, какъ всякая работа его кисти. Но Реновалесъ настаивалъ на своемъ, томясь тяжелымъ сомн?нiемъ. Онъ желалъ знать, была-ли похожа Хосефина на этихъ портретахъ.

– Она какъ живая, – сказалъ старый неудачникъ. – Ты же знаешь, голубчикъ, что твое творчество особенно отличается точностью воспроизведенiя жизни.

Онъ говорилъ твердымъ голосомъ, но въ душ? его шевелилось сомн?нiе. Да, Хосефина была похожа на этихъ картинахъ, но на лиц? ея лежалъ отпечатокъ чего-то особеннаго, идеальнаго. Черты ея лица были взяты изъ жизни, но облагорожены внутреннимъ св?томъ. Котонеръ всегда вид?лъ этотъ недостатокъ въ портретахъ, но промолчалъ.

– А была-ли она д?йствительно красива? – настаивалъ маэстро. – Какого ты мн?нiя о ней, какъ о челов?к?? Скажи, Пепе… не ст?сняйся. Странное д?ло, но я не помню хорошенько, какъ она выгляд?ла.

Котонеръ пришелъ въ недоум?нiе отъ этихъ вопросовъ и отв?тилъ н?сколько смущенно. Какъ сказать? Хосефина была очень добра, настоящiй ангелъ; онъ всегда вспоминалъ о ней съ благодарностью и плакалъ по ней посл? смерти, какъ по матери, несмотря на то, что она безъ малаго годилась ему въ дочери. При жизни она была всегда очень заботлива и внимательна къ нему, старому неудачнику.

– Я спрашиваю тебя не объ этомъ, – прервалъ его маэстро. – Я желаю знать, находилъ-ли ты ее красивою, была-ли она д?йствительно хороша собою?

– Это да, – заявилъ Котонеръ р?шительнымъ тономъ. – Она была красива… или в?рн?е, симпатична. Передъ смертью оиа подурн?ла немного. Оно и понятно… бол?знь. Въ общемъ это былъ ангелъ.

Слова друга успокоили маэстро, и онъ долго не отрывалъ глазъ отъ своихъ произведенiй.

– Да, она была очень хороша, – произнесъ онъ медленно, не отводя взгляда съ картинъ. – Теперь я признаю это, теперь я вижу ее лучше. Какъ странно, Пепе! Мн? кажется, будто я встр?чаюсь сегодня съ Хосефиною посл? долгаго путешествiя. Я забылъ ее, я не помнилъ даже хорошенько ея лица.

Они снова помолчали, и снова маэстро обратился къ другу съ тревожнымъ вопросомъ.

– А любила она меня? Какъ ты полагаешь, любила она меня д?йствительно? Неужели, правда, любовь д?лала ее иногда такою странною?

Ha этотъ разъ Котонеръ могъ отв?тить безъ колебанiй, не то, что на предыдущiе вопросы.

– Любила-ли она тебя?.. До безумiя, Марiано! Какъ ни одинъ челов?къ не былъ любимъ на св?т?! Все, что бывало между вами, происходило лишь отъ ревности, отъ избытка любви. Я знаю это лучше, ч?мъ кто-либо. Къ добрымъ друзьямъ, которые постоянно заб?гаютъ въ домъ, какъ старыя собаки, женщины относятся съ искреннимъ дов?рiемъ и говорятъ имъ разныя вещи, о которыхъ не знаютъ мужья… Пов?рь мн?, Марiано: никто не полюбитъ тебя впредь такъ, какъ она. Ваши ссоры были лишь облаками, которыя быстро разс?ивались. Я уб?жденъ, что ты даже не пешнишь о нихъ. Что было прочно у васъ, такъ это именно любовь ея къ теб?. Я знаю это твердо. Знай, что она разсказывала мн? все р?шительно, что я былъ единственный, кого она могла выносить посл?днее время передъ смертью.

Реновалесъ былъ, повидимому, доволенъ и встр?тилъ эти слова друга радостнымъ взглядомъ.

Подъ вечеръ они вышли вдвоемъ погулять, направляясь къ центру Мадрида. Реновалесъ говорилъ о своей молодости, о жизни въ Рим?, и вспоминалъ знаменитую коллекцiю папскихъ портретовъ, писанныхъ Котонеромъ. Въ памяти его ясно сохранились разныя шутовскiя прод?лки художниковъ, шумныя празднества, и, когда онъ вторично прi?халъ въ Римъ уже женатымъ, тпрiятные вечера наедин? съ Хосефиной въ маленькой, прив?тливой столовой въ квартирк? на улиц? Маргутта; иногда приходилъ и старый неудачникъ съ товарищами по профессiи, чтобы выпить чашку чаю съ молодыми супругами. Начинались громкiе споры объ искусств?, вызывавшiе жалобы сос?днихъ жильцовъ, а она, его Хосефина, не привыкшая еще къ роли хозяйки дома, безъ матери, одна среди мужчинъ, робко улыбалась вс?мъ, находя страшныхъ товарищей мужа, лохматыхъ, точно разбойники на большой дорог?, но наивныхъ и простодушныхъ, какъ д?ти, весьма симпатичными и интересными людьми.

– Хорошiя то были времена, Пепе!.. Молодость ц?нишь только, когда она прошла.

Идя прямо, куда глаза глядятъ, прiятели увлеклись разговоромъ и дошли до Пуэрта дель Соль. Стало уже темно. Электрическiе фонари были всюду зажжены, и окна бросали на тротуары яркiя пятна св?та.

Котонеръ взглянулъ на часы на зданiи Министерства.

Разв? маэстро не шелъ въ этотъ день об?дать къ графин? де-Альберка?

Реновалесъ какъ-бы очнулся отъ забытья. Да, его ждутъ тамъ, сл?довало-бы пойти… Но онъ не пойдетъ. Котонеръ неодобрительно погляд?лъ на него; презрительное отношенiе къ чужому об?ду было въ глазахъ стараго паразита тяжелымъ проступкомъ.

Художникъ былъ не въ силахъ провести вечеръ въ обществ? Кончи и ея мужа. Графиня вызывала въ немъ н?которое отвращенiе, онъ чувствовалъ себя способнымъ грубо огтолкнуть дерзко и непрерывно пристававшую къ нему женщину и разсказать все мужу въ порыв? откровенности. Эта жизнь втроемъ, въ которой графиня вид?ла высшее счастье, была теперь въ глазахъ художника позоромъ и гадкою изм?ною.

– Она невыносима, – сказалъ онъ, зам?тивъ изумленiе друга. – Я еле выношу ее. Пристаетъ, какъ кленовый листъ.

Реновалесъ ни разу не говорилъ еще съ Котонеромъ о своей связи съ графинею де Альберка, но тотъ и самъ понималъ, въ чемъ д?ло, и не нуждался въ объясненiяхъ.

– Но, в?дь, она очень красива, Марiано, – сказалъ онъ. – Она – великая женщина. Ты знаешь, что я ставлю ее очень высоко. Вотъ кто могъ-бы послужить теб? моделью для картины съ Фриною.

Маэстро отв?тилъ на нев?жество друга презрительнымъ взглядомъ. Ему хот?лось унизить, опорочить графиню и оправдать этимъ свое равнодушiе.

– У нея только вн?шность хороша… лицо и фигура.