Гомоза

– Мне чёрный, мам.

– Другого не держу, – отозвалась она и налила кипяток в заварочный чайник.

– Как вы с Николай Иванычем? Ничего мужик?

– Мужик – не то слово! Человек – вот кто! Понял? Понаберёшься у него сейчас уму-разуму.

– Работает?

– По полсмены.

– Так это же во сколько он придёт? Во сколько смена кончается?

– Он выходной – из дому пойдёт.

– Хозяйство держит? – с интересом спросил Егор Дмитриевич.

– В деда Тимы доме он живёт. – Лидия Тимофеевна женила чай.

– Правда? Своего нету, что ли? Ты и не рассказывала ничего…

– А ты мне будто всё рассказываешь? Зачем мне тебя этим нагружать?

– Ну как зачем? Интересно.

– Ой, рассказывай! – отмахнулась от сына старушка.

– Ну правда, что у него с домом?

– Что-что? Продали – пристройку поставили, второй этаж, теплицы хотим.

– Это всё у Тимы?

– У кого ж ещё?

– А ты чего с ним там не живёшь?

– Не люблю нужник на улице. – Лидия Тимофеевна стала разливать заварку по кружкам.

– Так давай я вам всё поставлю, – вызвался на помощь Гомозин.

– Ой-ой, поглядите на него! – отмахнулась от сына старушка.

– Чего ты? Делов-то. Всё закажем, поставим.

– Ага. И водопровод проведёшь?

– А там всё ещё нету? – удивился Егор Дмитриевич.

– Откуда ж взяться?

– Ну, значит, и в квартире тебе хорошо, – улыбнулся Гомозин.

– Не жалуюсь, – отозвалась Лидия Тимофеевна, поставила кружки на стол и села напротив сына. – Сахар сам насыпай.

– А что за хозяйство у вас? Курей держите? – Гомозин застучал ложкой по кружке, размешивая сахар.

– Слушай, ты у меня вправду либо глухой, либо какой юродивый. Совсем память дырявая? Я же тебе всё рассказывала. И про пристройку, и про теплицы.

– Да ладно тебе? – смутился Егор Дмитриевич.

– Шутишь, что ли, надо мной?

– Правда, мам, не помню что-то; занят, видно, был, вылетело из головы. – Гомозин стал тщательнее размешивать сахар.

– Ну хватит стучать, – строго буркнула Лидия Тимофеевна, – дырку прокрутишь. – Гомозин, совсем растерянный, задумчиво вытащил дымящуюся ложку из чая и положил её на стол. – Рассказывала я тебе всё. Держим курей мы, пару хрюшек. Поле картошки вот засадили. Капусту. Яблоньки, наверное, только и помнишь.

– Такие яблоки не забудешь, верно.

Раздался дверной звонок, и Лидия Тимофеевна, медленно поднявшись с места, пошла открывать дверь. Егор Дмитриевич суетливо заёрзал на месте, стал поправлять брюки, волосы, воротник, будто его собрались сватать, погладил щетину, поставил ложку обратно в кружку и пальцем стал её двигать. Из прихожей доносились мужской бас и топот старушечьих тапок – видно, помогала Николаю Ивановичу снять куртку. Когда послышались тяжёлые шаркающие шаги, Гомозин встрепенулся, поправился, сев поглубже, и стал всматриваться в темноту коридора. Шаги затихли, и Егор Дмитриевич увидел грузную фигуру большого человека. Фигура эта медленно нажала на выключатель и прошла в ванную, закрыв за собой дверь. За ней показалась Лидия Тимофеевна. Она села напротив Егора Дмитриевича и хитро заулыбалась.

– Не заметил? – спросил Гомозин, пытаясь улыбнуться и сесть как-нибудь повальяжнее, но выходило это у него нелепо.

– Ты чего раскраснелся весь? – всё шире улыбалась старушка. Она вся словно переменилась, стала сиять, как новогодняя гирлянда.

– Горячий больно. – Егор Дмитриевич взглянул на чай.

– Подуть? – иронически предложила мать.

– Что он там так долго? – вглядывался в темноту коридора Гомозин.

– Это тебе не бумажки подписывать: человеку рабочему руки как следует мыть надо.

В этот момент из ванной стали доноситься звон душевого крана и шорох воды, стекающей по шторке.

– Он мыться, что ли, будет? – заёрзал Гомозин.

– А ты как хотел?

– Ты его хоть предупредила, что я приехал? – Егор Дмитриевич слегка надул губы.

– А ты меня предупредил? – лукаво подняла брови Лидия Тимофеевна, сверкнув глазами.

– Хоть не голым выйдет?

– Фу, брехло! – отмахнулась от сына старушка.

– Что ты рассказывал ему обо мне?