Винный склад

Надсмотрщикъ, увидавъ себя свободнымъ отъ т?снившихъ его сос?дей, отодвинулъ свой стулъ. Но т?ло Маркезиты искало его, опиралось на него, и онъ не могъ освободиться отъ этого н?жнаго бремени, какъ сильно онъ ни откидывался назадъ грудью.

На двор? раздавался звонъ гитары сеньора Пакорро, и п?вицы, охрипшiя отъ вина, аккомпанировали его музык? криками и хлопаньемъ въ ладоши. Поденщицы б?гали поблизости отъ дверей, пресл?дуемыя мужчинами, см?ясь нервнымъ см?хомъ, точно ихъ щекоталъ воздухъ т?хъ, которые старались ихъ поймать. He трудно было угадать, что он? прячутся въ конюшн?, въ амбарахъ, въ кухн? и во вс?хъ отд?ленiяхъ мызы, сообщавшихся съ дворомъ.

У опьян?вшаго Рафаэля было лишь одно желанiе – освободиться отъ дерзкихъ рукъ Маркезиты, отъ тяжести ея т?ла, отъ всей этой искушающей обстановки противъ которой онъ защищался вяло, ув?ренный въ томъ, что будетъ поб?жденъ.

Изумленный необычайностью приключенiя, онъ молчалъ, сдерживаясь всл?дствiе своего уваженiя къ общественнымъ iерархiямъ. Дочь маркiиза де-Санъ-Дiонисiо! Это-то и заставляло его сид?ть на своемъ стул?, слабо защищаясъ отъ нападенiя женщины, которую онъ могъ бы оттолкнуть, махнувъ лишь одной изъ своихъ рукъ. Наконецъ, онъ былъ вынужденъ сказать:

– Оставьте меня, милость ваша, сеньорита!.. Донья Лола… Этого нельзя…

Видя, что онъ драпируется въ д?вичье ц?ломудрiе, она разразилась оскорбленiями. Теперь онъ уже не тотъ гордый юноша былыхъ временъ, который, занимаясь контрабандой, гулялъ по притонамъ Хереса со всякаго рода женщинами! Марiя де-ла-Лусъ околдовала его! Великая она доброд?телъ, живущая на виноградник?, окруженная мужчинами!..

И она продолжала изрыгать гнусности про нев?сту Рафаэля, который упорно молчалъ. Надсмотрщикъ желалъ вид?ть ее именно такой; онъ тогда чувствовалъ въ себ? больше силы для сопротивленiя искушенiю.

Маркезита, совершенно пьяная, настаивала на своихъ оскорбленiяхъ съ свир?постью отвергнутой женщины. Но т?мъ не мен?е она не отпускала его.

– Трусъ!.. Быть можетъ, я теб? не нравлюсь?…

Сарандилья вошелъ посп?шно въ залъ, точно хотвлъ что-то сказать надсмотрщику, но удерживался. За дверью раздавался голосъ сеньорито, звучавшiй раздраженiемъ. Когда онъ въ Матансуэл?, н?тъ больше ни надсмотрщика, ни какого-либо иного правительства, кром? его одного… Повиноваться ему, сл?пышъ!..

И старикъ также посп?шно вышелъ изъ залы, какъ вошелъ туда, не сказавъ ни слова надсмотрщику.

Рафаэля раздражало упорство Маркезиты. Еслибъ только не страхъ, что она возстановитъ противъ него хозяина и потребуетъ, чтобы ему было отказано отъ м?ста, на которомъ были сосредоточены вс? надежды его и его нев?сты!..

Она продолжала оскорблять Рафаэля, но уже съ ослаб?вшимъ гн?вомъ, точно хмель лишалъ ее возможности двигаться, и ея желанiе могло лишь выражаться на словахъ. Голова ея скользила на грудь Рафаэлю. Она наклонялась къ нему съ помутн?вшими глазами, точно желая задремать. Бюстъ ея лежалъ на кол?няхъ надсмотрщика, а она все еще оскорбляла его, какъ будто находила въ этомъ какое то странное наслажденiе.

– Я сейчасъ сниму съ себя нижнiя юбки, чтобы ты ихъ над?лъ… дуралей!.. Теб? нужно было бы называтъея Марiей, какъ зовутъ твою замарашку нев?сту…

Ha двор? раздался внезапно крикъ ужаса, содровождаемый грубыми раскатами хохота, Всл?дъ зат?мъ послышалась шумная б?готня, стукъ т?лъ о ст?ны, весь грохотъ, вызываемый опасностью и страхомъ.

Рафаэль моментально вскочилъ, не обращая вниманiя на Маркезиту, которая упала на полъ. Въ ту же минуту въ залъ вб?жали три д?вушки такъ стремительно, что уронили н?сколько стульевъ. Поб?л?вшiя лица ихъ были покрыты смертельной бл?дностью, глаза расширились отъ ужаса; он? наклонялись, точно хот?ли спрятаться подъ столъ.

Надсмотрщикъ вышелъ во дворъ. Посреди двора пыхт?лъ быкъ, ворочая глаза на луну, какъ бы удивляясь, что находится на свобод?.

Около его ногъ лежало растянувшись что-то б?лое, едва вырисовывая на земл? маленькое туловище.

Изъ-подъ т?ни, бросаемой крышами, раздавались вдоль ст?нъ густой мужской см?хъ и пронзительный женскiй визгь.

Сеньоръ Пакорро, Орелъ, оставался сид?ть неподвижно на каменной скамь?, наигрывая на гитар?, съ спокойствiемъ глубочайшаго опьян?нiя, закаленнаго противъ всякаго рода сюрпризовъ.

– Б?дняжка Мари-Крусъ, – всхлипывалъ Алкапарронъ. – Быкъ убьетъ ее. Онъ убьетъ ее!..

Надсмотрщикъ все понялъ… Вотъ такъ шутникъ сеньорито!.. Чтобы доставить сюрпризъ друзьямъ и посм?яться надъ испугомъ женщинъ, онъ вел?лъ Сарандилья выпуститъ изъ скотнаго двора быка. Цыганка, настигнутая животнымъ, упала отъ страха въ обморокъ… Великол?пн?йшiй кутежъ!..

VI

Цыганка Мари-Крусъ умирала. Объ этомъ Алкапарронъ своими всхлипыванiями опов?щалъ вс?хъ бывшихъ на мыз?, не обрашая вниманiя на протесты матери.

– Что ты знаешь, глупый? Другiе бывали еще въ худшемъ положенiи, ч?мъ она, а ихъ спасала моя кума..

Но цыганъ, пренебрегая в?рой сеньоры Алкапаррона въ мудростть ея кумы, предчувствовалъ, съ ясновид?нiемъ любви, смертъ своей двоюродной сестры. И на мыз?, и въ пол? онъ разсказывалъ вс?мъ о происхожденiи ея бол?зни.

– Все проклятая шутка сеньорита! Б?дняжечка всегда была хиленькая, всегда хворая, а внезапный ея испугъ передъ быкомъ окочательно ее убилъ. Пустъ бы Богъ послалъ…

Но почтенiе къ богатому, традицiонная покорность хозяину удержали на его устахъ цыганское проклятiе. Тотъ в?щiй воронъ, который, какъ онъ полагалъ, сзываетъ добрыхъ, когда котораго-нибудь изъ нихъ недостаетъ на кладбищ?, должно бытъ, уже б?дствуетъ, поглаживая клювомъ черныя крылья и готовясь къ карканiю для вызова молодой цыганки. Ахъ, б?дняжка, Мари-Крусъ! Лучшая изъ всей семьи!.. И чтобы больная не угадала его мыслей, онъ держался на н?которомъ разстоянiи, смотря на нее издали, не отваживаясь приблизиться къ тому углу людской, гд? она лежала, растянувшись на цыновк? изъ тростника, которую поденщики сострадательно уступили ей.

Сеньора Алкапаррона, увидавъ свою племянницу, два дня спустя посл? ночного кутежа, въ жару и не им?ющей силъ идти въ поле, тотчасъ распознала бол?знь съ своей опытностъю ворожеи и л?карки-колдуньи. Это внезалдый испугъ передъ быкомъ «вошелъ въ нее внутрь».

– У б?дняжки, – говорила старуха, – были ея… словомъ, эти… изв?стные; а въ такомъ случа? сл?дуетъ изб?гатъ испуга. Испорченная кровь бросилась ей на грудъ и душитъ ее. Воть почему она все проситъ пить, точно съ нея мало и ц?лой р?ки.

И вм?сто всякаго л?карства, старуха, отправляясь со всей своей семьей на разсв?т? работать въ поле, ставила близъ лохмотьевъ постели кувшинъ, всегда полный водой.

Большую часть дня д?вушка проводила въ одиночеств?, въ самомъ темномъ углу спальни поденщиковъ. Которая-нибудъ изъ дворнягъ, войдя по временамъ въ людскую, кружилась около больной съ глухимъ рычанiемъ, выражавшимъ ея изумленiе, и зат?мъ, посл? подытки лизнуть бл?дное ея лицо, собака удалялась, отолкнутая безкровными, прозрачными, д?тскими руками.

Въ полдень, когда солнечный лучъ проникалъ золотистой лентой въ полумракъ челов?ческой конюшни, веселая муха долетала до темнаго угла, оживляя своимъ жужжанiемъ одиночество больной.

Иногда Сарандилья и его жена заходили пров?дать Мари-Крусъ.

– Бодрись, д?вушка; сегодня видъ у тебя лучше. Необходимо лишь одно, чтобы ты освободилась отъ всей этой дряни, которая бросилась теб? на грудь.

Больная съ слабой улыбкой протягивала исхудалыя свои руки, чтобы взять кувшинъ, и пила, и пила, въ надежд?, что вода потушитъ горячiй и удушливый клубокъ, затруднявшiй ея дыханiе, передавая всему т?лу огонь лихорадки.

Когда солнечный лучъ исчезалъ, жужжанiе мухъ прекращалось и клочокъ неба, обрамленный дверью, принималъ н?жный фiолетовый от?нокъ, больная чувствовала радость. Это была для нея лучшая пора дня: скоро вернутся ея близкiе. И она улыбалась Алкапаррону и его братьямъ, которые садились на полъ полукругомъ, не говоря ни слова, и смотр?ли на нее вопросительно, точно желая уловить б?глое здоровье. Каждый вечеръ по возвращенiи съ поля тетка ея первымъ д?ломъ спрашивала, не освободилась ли она отъ этого, ожидая, что у нея выйдетъ ртомъ гнiенiе, испорченная кровь, которую внезапный испугъ накопилъ у нея въ груди.

Больную оживляло также присутствiе ея товарищей по работ?, поденщиковъ, которые, прежде ч?мъ зас?сть за вечернюю похлебку, проводили н?сколько минуть съ ней, стараясь ободрить ее суровыми словами. Грозный Хуаионъ говорилъ съ ней каждый вечеръ, предлагая энергичное л?ченiе, свойственное его характеру:

– Теб? нужно ?сть, дитя, питаться. Вся твоя бол?знь – лишь голодъ.

И зат?мъ онъ подносилъ ей необычайные пищевые продукты, которыми обладали его товарищи: кусочекъ селедки, колбасу, принесенную изъ горъ, и какимъ-то чудомъ уц?л?вшую въ людской. Но цыганка отталкивала все съ благодарнымъ жестомъ.

– Это ты напрасно, – мы предлагали отъ души. – Оттого ты такъ сморщилась и высохла, оттого и умрешь, потому что не ?шь.

Хуанонъ подкр?плялся въ этой мысли, видя крайнее исхуданiе д?вушки. На ней не было уже и мал?йшаго признака плоти, слабые мускулы ея анемичнаго т?ла словно улетучились. Оставался лишь костяной скелеть, обозначавшiй свои углы изъ-подъ матовой б?лизны кожи, тоже, казалось, утончавшейся до прозрачной плевы. Вся жизнь ея словно сосредоточилась въ ввалившихся ея глазахъ, все бол?е черныхъ, все бол?е дв? дрожащiя капли ила въ глубин? синебл?дныхъ глазныхъ ея впадинъ.

Ночью Алкапарронъ, сидя на корточкахъ сзади ея постели, изб?гая ея взглядовъ, чтобы свободн?е плакать, вид?лъ при св?т? св?чи до чего стали прозрачными ея уши и ноздри.

Надсмотрщикъ, встревоженный состоянiемъ больной, сов?товалъ позвать изъ города доктора.

– Это не по-христиански, тетка Алкапаррона, б?дная д?вушка умираетъ какъ ждвотное.

Но она съ негодованiемъ протестовала:

– Доктора? Доктора созданы только для сеиьоровъ, для богатыхъ. А кто заплатитъ за него?… Притомъ во всю свою жизнь она не нуждалась въ доктор? и дожила до старости. Люди ея пл?мени, хотя и б?дные, им?ютъ свой небольшой запасъ науки, къ которой часто приб?гаютъ и гаши[12 - He цыган?.].

И позванная ею, явилась на мызу ея кума, древн?йшая цыганка, которая пользовалась большой славой ц?лительницы въ Херес? и его окрестностяхъ.

Выслушавъ Алкапаррону, старуха ощупала несчастный скелетъ больной, одобряя вс? предположенiя своей прiятельницы. Она права: это внезапный испугъ, испорченная кровь, которая бросилась д?вушк? на грудь и душитъ ее.

Ц?лый вечеръ он? проходили вдвоемъ по сос?днимъ холмамъ, отыскивая травы, и попросили у жены Сарандильи самыя нел?пыя снадобья для знаменитой припарки, которую собирались смастерить. Ночью обитатели людской молчаливо съ легков?рнымъ уваженiемъ поселянъ ко всему чудесному, наблюдали манипуляцiя, двухъ колдунiй кругомъ горшка, придвинутаго къ огню.