Винный склад

– Да, донъ-Луисъ истинный кабальеро! Всему причной лишь злая судьба д?вушки, несчастная случайность. Пустъ Богъ вознаградитъ сеньорито!..

И старуха отошла отъ постели больной, чтобы проводить надсмотрщика до дверей, бормоча похвалы хозяину, спрашивая, когда ей можно явиться къ Рафаэлю получить деньги.

Прошло два дня. Десять прошло съ т?хъ поръ, какъ Мари-Крусъ забол?ла. Поденщики въ людской казалосъ привыкли ужъ вид?ть цыганку, сидящую на своей куч? лохмотьевъ, и слышать ея бол?зненное дыханiе. Время отъ времени н?которые поговаривали о томъ, чтобы отправиться въ Хересъ за помощью и привести доктора, но имъ отв?чали пожиманiемъ плечъ, словно полагали, что это состоянiе больной можеть продолжаться безконечно.

Ночью поденщики засыпали, убаюкиваемые этимъ громкимъ пыхт?нiемъ сломаннаго раздувальнаго м?ха, исходящаго изъ угла комнаты. Они привыкли вид?ть больную и уже проходили мимо нея, не глядя на нее, см?ясь и громко разговаривая. И только тогда оборачивали они головы съ н?которымъ безпокойствомъ, когда въ теченiе н?сколькихъ минутъ переставало раздаватъся тяжкое дыханiе.

Члены семьи Алкапарроновъ, измученные безсонными ночами, сид?ли неподвижно на полу, кругомъ постели больной, не р?шаясь идти въ поле на заработокъ.

Однажды вечеромъ старуха разразиласъ громкимъ крикомъ. Д?вушка умираетъ – она задыхается!.. Она, такая слабая, что едва могла двигатпь руками, теперь перекручивала весь свой костяной скелетъ съ необычайяой силой смертельнаго томленiя, и эти порывы ея были таковы, что тетка едва могла удержать ее въ своихъ объятiяхъ. Опираясь на пятки, больная вставала, выгибаясь, какъ лукъ, съ выпяченной впередъ, тяжело дышащей грудъью, съ судорожнымъ, посин?вшимъ лицомъ.

– Хосе-Марiя, – стонала старуха. – Она умираетъ… Умираетъ тутъ, въ моихъ объятiяхъ! Сынъ мой!

А Алкапарронъ, вм?сто того, чтобы приб?жать на зовъ матери, кинулся изъ людской безумный. Онъ вид?лъ часъ тому назадъ челов?ка, проходившаго до дорог? изъ Хереса, направллясъ къ постоялому дворику дель-Грахо.

Это былъ онъ, то необычайное существо, о которомъ вс? б?дные говорили съ уваженiемъ. Тотчасъ же цыганъ почувствовалъ себя проникнутымъ той в?рой, что вожди народа ум?ютъ проливать кругомъ себя.

Сальватьерра, находившiйся на постояломъ дворик?, бес?дуя съ Матажордильосъ, своимъ больнымъ товаришемъ, отступилъ назадъ, удивленный стремительнымъ появленiемъ Алкапаррона. Цыганъ смотр?лъ во вс? стороны безумными глазами и кончилъ т?мъ, что бросился къ ногамъ Сальватьерры, схвативъ его руки съ умоляющей горячностью.

– Донъ Фернандо! Милость ваша всемогуща! Милость ваша д?лаетъ чудеса, когда желаетъ того! Моя двоюродная сестра… моя Мари-Крусъ… она умираетъ, донъ-Фернандо, она умираетъ!

И Сальватьерра не могъ дать себ? отчета, какимъ образомъ онъ вышелъ изъ постоялаго двора, взятый на буксиръ лихорадочной рукой Алкапаррона, и какъ онъ съ быстротой сновид?нiя дошелъ до Матансуэлы. И б?жалъ за цыганомъ, который тащилъ его и въ то же время призывалъ своего Бога, ув?ренный, что онъ совершитъ чудо.

Революцiонеръ очуцился вскор? въ полумрак? людской, и при огн? св?чи, которую держалъ одинъ изъ цыганенковъ, онъ увид?лъ синiя губы Мари-Крусъ, сведенныя предсмертной судорогой, ея глаза расширенные ужасомъ страданiя, съ выраженiемъ безпред?льнаго томленiя. Тотчасъ приложилъ онъ ухо къ потной и скользкой кож? этой груди, которая, казалось, была близка къ тому, чтобы лопнуть. Его осмотръ былъ краткiй. Поднявшись, онъ инстинктивно снялъ шляпу и и остался стоять, съ непокрытой головой передъ б?дной больной.

Ничему, нельзя было помочь зд?сь! Началась агонiя, – упорная и ужасающая борьба, посл?дняя мука, ожидающая, притаившись, конецъ всякаго существованiя.

Старуха сообщила Сальватьерр? мн?нiе свое о бол?зни племянницы, ожидая, что онъ одобритъ ее мн?нiе. Все это лишь испорченная кровь отъ внезапнаго испуга, не им?ющая выхода и убивающая ее.

Но донъ-Фернандо отрицательно покачалъ головой. Его любовь къ медицин?, хотя и безпорядочное, но обширное чтенiе во время долгихъ годовъ тюремнаго заточенiя, постоянное общенiе съ б?днотой – всего этого было достаточно, чтобы онъ при первомъ же взгляд? распозналъ бол?знь. Это была чахотка, быстрая, жестокая, молнiеносная, чахотка въ форм? удушенiя, страшная гранулацiя, явившаяся всл?дствiе сильнаго волненiя истощеннаго организма, открытаго для всякихъ бол?зней, и жадно впитавшаго ее въ себя. Онъ окинулъ взглядомъ съ ногъ до головы это исхудалое т?ло столь бол?зненной б?лизны, въ которомъ, казалось, кости были хрупкiя, какъ бумага.

Сальватьерра шопотомъ спросилъ о ея родителяхъ. Онъ угадывалъ отдаленный отзвукъ алкоголя въ этой агонiи. Тетка Алкапаррона запротестовала.

– Ея б?дный отецъ пилъ какъ и вс?, но это былъ челов?къ, отличавшiйся необычайной силой. Друзья называли его Дамахуанъ. Вид?ли ли его пьянымъ?… Никогда!

Сальватьерра с?лъ на обрубокъ пня и печальными глазами сл?дилъ за ходомъ агонiи. Онъ оплакивалъ смерть этой д?вушки, которую вид?лъ всего лшнь разъ – несчастный продукть алкоголизма, покидаюiщй мiръ, выкинутый изъ него зв?рствомъ опьян?нiя въ ту ночь.

Б?дное существо билось на рукахъ у своихъ родныхъ въ ужасахъ удушья, протягивая руки впередъ.

Казалось, передъ ея глазами носится туманъ, умалявшiй ей зрачки. He им?я подъ руками другого лекарства, старуха давала ей пить и вода шумно вливалась въ желудокъ больной, точно на дно сосуда; она ударялась о парализованныя ст?нки пищевода, производя звукъ, будто он? были изъ пергамента. Лицо б?дняги теряло общiя свои очертанiя: щеки черн?ли, виски вдавливались, носъ вытягивался, роть судорожно сводился страшной гримасой… На землю спускалась ночь и въ людскую стали входить поденщики, а женщины, молчаливо собравшись поблизости оть умирающей, стояли опустивъ головы, сдерживая свои рыданiя.

Н?которые ушли въ поле, чтобы скрыть свое волненiе, въ которомъ была и доля страха. Іисусе Христе! Воть какъ умираютъ люди! Какъ трудно разставаться съ жизнью!.. И ув?ренность, что вс?мъ предстоить пройти черезъ ужасную эту опасность, съ ея судорогами и тяжелыми муками, заставляла ихъ считать сносной и даже счастливой жизнь, которую они вели.

– Мари-Кру! – Голубонька моя! – вздыхала старуха. – Видишь ли ты меня? Вс? мы тутъ около тебя!..

– Отв?тъ мн?, Мари-Кру! – умолялъ Алкапарронъ, всхлипывая. – Я твой дводородный братъ, твой Хосе Марiя…

Но цыганка отв?чала лишь только тяжелымъ хрип?нiемъ, не открывая глазъ своихъ, сквозь неподвижныя в?ки которыхъ видн?лась роговая перепонка цв?та мутнаго стекла. Въ одномъ изъ сд?ланныхъ ею судорожныхъ двяженiй она обнажила изъ-подъ кучи лохмотьевъ маленькую, исхудалую ножку, совершенно почерн?вшую. Всл?дствiе неправилънаго кровообращенiя кровь скоплялась у нея въ оконечностяхъ. Уши и руки тоже почерн?ли.

Старуха разразилась с?тованiями!.. To именно, что она говорила! Испорченная кровь; проклятый испугъ, не вышедшiй изъ нея и теперь, съ ея смертью, распространяющiйся по всему ея т?лу. И она бросалась на умирающую, и ц?ловала съ безумной жадностью, точно кусая, чтобы вернуть ее къ жизни.

– Она умерла, донъ-Фернандо! Разв? ваша милость не видитъ? Она умерла…

Сальватьерра заставилъ старуху умолкнутъ. Умирающая ничего уже не вид?ла, перерывы бол?зненнаго ея дыханiя становились все продолжительн?е, но слухъ еще сохранился. Это было посл?днее сопротивленiе чувствительности передъ смертью, оно длилось пока т?ло мало-по-малу повергалось въ черную бездну безсознанiя. Медленно прекратились судороги: в?ки раскрылсь въ посл?днемъ приступ? озноба, обнажая зеницы глазъ, расширенныя, съ матовымъ и тусклымъ отт?нкомъ.

Революцiонеръ взялъ на руки это т?ло, легкое какъ у ребенка, и отстраняя родныхъ, медленно опустилъ его на кучу лохмотьевъ.

Донъ-Фернандо дрожалъ: его синiе очки потускн?ли, м?шая ему хорошенько вид?ть, холодная безстрастность, отличавшая его во вс?хъ случайностяхъ жизни, таяла передъ этимъ маленькимъ трупомъ, легкимъ какъ перышко, которое онъ положилъ на нищенскую постель. Въ его движенiяхъ было н?что въ род? священнод?йствiя, какъ будто онъ признавалъ смерть единственной несправедливостью, передъ которой преклонялся его гн?въ революцiонера.

Когда цыгане увид?ли Мари-Крусъ, лежашую неподвижно, они долгое время пробыли въ безмолвномъ оц?пен?нiи. Въ глубин? людской раздавалисъ рыданiя женщинъ, посп?шный шопотъ молитвы.

Алкапарроны смотр?ли на трупъ издали, не дерзая ни поц?ловать его, ни соприкоснуться съ нимъ, въ виду суев?рнаго уваженiя, которое смерть внушаетъ ихъ племени. Но вскор? старуха поднялась, царапая себ? судорожными руками лицо, углубляя пальцы въ жирные свои волосы, еще черные, несмотря на ея годы. Кругомъ лица ея разсыпались пряди ея волосъ, и продолжительный вопль заставилъ вс?хъ вздрогнуть.

– А-а-ай! Моя д?вонька умерла! Моя б?лая голубка! Моя апр?льская розочка!..

И крики свои, въ которыхъ звен?лъ обильный па?осъ скорби жителей Востока; она сопровождала царапинами лица, окровавливая ими свои морщины. Одновременно съ этимъ послышался глухой стукъ, это Алкапарронъ бросился о земь и бился головой о полъ.

– А-а-ай! Мари-Кру ушла! – рев?лъ онъ, какъ раненый зв?рь. – Лучшая изъ всего нашего дома! Честь нашей семьи!

И маленькiе Алкапарроны, какъ будто внезапно подчиняясь обряду своего племени, поднялись на ноги и начали б?гать по двору и вокругь, издавая крики и царапая себ? лицо.

– О-ой, ой! Умерла б?дненькая двоюродная сестра!.. Ой!.. Ушла отъ насъ Мари-Кру!..

Какъ безумные б?гали они по вс?мъ отд?ленiямъ мызы, точно желая, чтобы и самыя скромныя животныя узнали о ихъ несчасгiи. Оги проникали въ конюшни, скользили подъ ногами животныхъ, повторяя свои вопли о смерти Мари-Крусъ: осл?пленные слезами, они мчались, стукаясь объ углы, опрокидывая зд?сь плугъ, таiмъ стулъ, въ сопровожденiи собакъ, не бывшихъ на ц?пи, и сл?довавшихъ за ними по всей мыз?, присоединяя и свой лай къ отчаяннымъ ихъ воплямъ.

Н?которые поденщицы погнались за маленькими б?сноватыми, и схвативъ ихъ, приподняли ихъ высоко, но и въ такомъ вид?, будучи въ пл?ну, они продолжали размахивать въ воздух? руками, не прерывая свой плачъ.

– О-ой… умерла наша двоюродная сестра! Б?дняга Мари-Кру!

Утомившисъ рыдать, царапать себ? лицо, биться головой о землю, измученная шумнымъ своимъ горемъ, вся семья снова; ус?лась вокругъ трупа.

Хуанонъ съ н?сколъкими товарищами собирался бодрствовать надъ мертвой до сл?дующаго утра. Семья ея можеть въ это время лечь спать за ст?нами людской, потому что сонъ имъ необходимъ. Но старая цыганка воспротвилась этому. Она не желаетъ, чтобы трупъ оставался дольше въ Матансуэл?. Тотчасъ же они отправятся въ Хересъ и увезутъ туда трупъ в тел?жк? ли, на осл?, или же на плечахъ ея и ея д?тей, если это окажется нужнымъ.

У нихъ свой домъ въ город?. He бродяги же Алкапарроны? Семья ихъ многочисленна и безконечна; отъ Кордовы и до Кадикса н?тъ той лошадиной ярмарки, гд? бы нельзя было встр?тить кого-либо изъ ихъ родственниковъ. Сами они б?дные, но у нихъ есть родные, что могли бы съ ногъ до головы обложить ихъ червонцами; богатые цыгане, которые ?здятъ по дорогамъ съ сл?дующими за ними ц?лыми стадами лошадей и муловъ. Вс? Алкапарроны любили Мари-Крусъ, больную д?ву съ н?жными глазами: похороны ея будутъ королевскими, хотя жизнь ея и была жизнью вьючнаго животнаго.

– Идемъ, – сказала старуха съ сильной экзальтацiей въ голос? и движенiяхъ. – Идемъ сейчасъ въ Хересъ. Я хочу, чтобы еще до разсв?та ее вид?ли вс? наши, такой красивой и нарядной, какъ сама Матерь Божiя. Я хочу, чтобы ее вид?лъ д?душка, отецъ мой; самый старый цыганъ во всей Андалузiи, и чтобы б?дняга благословилъ ее своими руками святого отца, которыя дрожатъ и кажется, что изъ нихъ исходитъ св?тъ.

Обитатели людской одобрили мысль старухи съ эгоизмомъ усталости. Они не могутъ воскресить мертвую, и лучше, для спокойствiя ихъ, чтобы эта шумная семья, м?шающая имъ спать, удалилась бы.

Рафаэль вступился, предлагая имъ двуколку мызную. Дядя Сарандилья запряжетъ ее и мен?е ч?мъ въ полчаса они могутъ увезти трупъ въ Хересъ.

Старая Алкапаррона, увидавъ надсмотрщика, взволновалась и въ ея глазахъ засверкалъ огонь ненависти. Наконецъ-то она встр?тилась съ т?мъ, на кого можетъ взвалить вину своего несчастiя.

– Это ты, воръ? Ты в?рно доволенъ теперь, проклятый надсмотрщикъ. Посмотри-ка на б?дняжку, которую ты убилъ.

Рафаэль отв?тилъ неудачливо:

– Поменьше упрековъ и брани, тетка колдунья. Что же касается той ночи, вы бол?е виноваты, ч?мъ я.