Человэльф

Глава 10

Только один предрассудок Катрионы казался Борису странным и необъяснимым – ее отвращение к солнцу. Она никогда не выходила из пещеры в солнечный день. И он, устав от затянувшегося затворничества и мрачного влажного каменного свода над головой, был вынужден прогуливаться по острову в одиночестве или совершать недальние морские прогулки на катере, гребя веслами и рассуждая о темных лабиринтах подсознания и глупых привычках эльфов, с которыми человеку невозможно смириться.

– Я слышал, что существуют солнцепоклонники, – говорил он девушке, убеждая ее отказаться от своего предубеждения. – Но о том, что есть ненавистники солнца – никогда.

– А вампиры? – парировала Катриона, глядя на него с любовью, но не уступчиво. – Ты забыл о них?

– Это выдуманные персонажи, – начинал сердиться он. – И они пьют кровь и совершают разные другие нехорошие поступки.

– Как и эльфы, – замечала она. – Вы, люди, приписываете нам всякие ужасные пороки, и самый неприятный из них – это якобы наша страсть к воровству. Я много читала об этом. И ладно бы еще все ограничивалось тем, что эльфы обирают поля с горохом, опорожняют бочки с пивом или, забравшись в погреб, вытягивают из запечатанных пробками бутылок через соломинку дорогие старые вина. Но нет! Люди обвиняют эльфов в том, что они уводят невест подчас прямо из-под венца и уносят новорождённых детей до того, как их успели крестить в церкви. А на место похищенных малюток кладут в колыбели каких-то своих уродцев, которые мучают всех окружающих несносным криком, злостью и капризами.

– Чушь какая-то, – неуверенно отвечал Борис.

– Из-за этой, как ты ее называешь, чуши моя мама всю жизнь прожила в страхе и одиночестве, словно монахиня, – глаза Катрионы наполнились слезами. – Она не общалась с соседями, а если у кого-либо по соседству рождался болезненный ребенок, она переставала спать по ночам. Ждала, что ночью к ней ворвутся разъяренные члены какого-нибудь местного ку-клукс-клана в ужасных белых балахонах и сожгут ее на огромном кресте, как они это любят делать в Америке с неграми, называя это судом Линча.

– Это было бы уж слишком, – возмутился Борис. – Даже для ку-клукс-клана. Кстати, а разве он еще существует? Я думал, с ним было покончено еще в прошлом веке.

– А ведь мы, эльфы, в большинстве своем, не какие-то жалкие мошенники и воры, а сверхраса, по человеческим меркам, – не ответив, продолжала развивать свою мысль Катриона. – Мы знаем все тайны природы и, помимо этого, обладаем поистине уникальными талантами. Эльфы всегда считались искусными мастерами в кузнечном или любом другом ремесле, даже людьми. И никто лучше эльфиек не владеет веретеном. И это далеко не все. Многие эльфы такие хорошие музыканты, что когда они играют, то устоять перед этими мелодиями не может ни одна человеческая душа. Нет равных эльфам и в искусстве танца. А эльфийки поют такими чарующими голосами, что…

– Кстати, насчет пения, – решительно перебил ее Борис. – Я давно уже хочу вернуться к этому разговору. Помнишь, мы начали его в ту ночь, когда ты спасла меня от рарога?

– Не помню, – глядя на него честными глазами, солгала Катриона.

– Это не важно, я напомню, – поверил ей Борис, не заметив подвоха. – Тогда я рассказал тебе, что однажды мне довелось услышать, как поет одна девушка. Это случилось на острове Эйлин Мор, после того, как меня кто-то спас от неминуемой гибели в море. Я уже почти утонул, знаю это точно. Но очнулся на берегу, совершенно один, всеми брошенный и забытый…

– Бедняжка, – притворно посочувствовала Катриона. Но глаза ее лукаво блестели. Слезы в них уже высохли. – Давай я тебя утешу!

Но Борис проявил стойкость и отверг попытку Катрионы перевести разговор в другое русло. Приложив палец к ее губам, он продолжил:

– И вдруг я услышал чье-то пение. Сначала мне показалось, что это поет ангел. Однако, как я вскоре убедился, это была девушка. Она сидела на большом камне, на берегу моря, и пела на каком-то непонятном мне языке. Но когда я подошел ближе, она вдруг куда-то исчезла. Ты ничего не знаешь об этом?

– Что я могу знать о девушках, которых ты встречал в своей жизни? – говоря это, Катриона смотрела на него невинными ясными глазами. – Да и не хочу знать. Наверное, это была обыкновенная русалка.

– Если это и была русалка, то необыкновенная, – заявил Борис. – Она спасла мне жизнь. А потом перевернула всю мою душу. Именно в ту ночь, мне кажется, я и полюбил ее.

– Только кажется? – строго спросила Катриона.

– Я уверен, – ответил он, целуя девушку.

– Тогда и целуй ее, – с деланной обидой отвернулась от него Катриона. – Свою русалку. И к чему мне говорить об этом? Чтобы я ревновала?

– А я ее и целую, – сказал Борис. – Катриона, перестань ребячиться! Признайся же, наконец, что это была ты, а вовсе не твоя мать, в чем ты уже пыталась меня однажды уверить.

– Больно мне надо – сидеть по ночам на камнях и заманивать людей песнями, – не сдавалась Катриона. – А тем более моей маме! Говорю же тебе, это проделки какой-нибудь русалки.

Борис протянул руку и, прежде чем эльфийка успела понять, что он собирается сделать, подхватил медальон, который Катриона, соединив звенья цепочки, вновь повесила на шею после того, как получила его обратно. Раскрыл его и внимательно всмотрелся в изображение.

– Может быть, это действительно твоя мама, – произнес он нерешительно. –С этим я спорить не буду. Но есть факты, которые противоречат твоим словам. Для начала скажи мне, каким чудесным образом этот самый медальон оказался в моих руках? Если ты не забыла, это я вернул его тебе в ту ночь, когда ты спасла меня от рарога.

– Может быть, ты нашел его на берегу? – попыталась увильнуть Катриона. – Море часто выбрасывает на берег разные вещи, особенно после крушения какого-нибудь корабля.

– Нет, – решительно опроверг это предположение Борис. – Я думаю… Да что там думаю! Я уверен, что случайно сорвал его с шеи своей таинственной спасительницы, когда она перетаскивала меня на берег из лодки. В ту самую ночь, когда я чуть не утонул, пытаясь добраться с острова Барра до Эйлин Мора. Так ты будешь продолжать запираться или признаешься, как на духу?

Он почти с мольбой смотрел на Катриону. И она, не выдержав, сжалилась над ним.

– Признаю, что спасла тебя я. Но в остальном ты ошибаешься. Изображение в медальоне не мое, а моей мамы. И поэтому он мне так дорог. Это единственное, что мне осталось на память о ней.

И Катриона заплакала, как это часто бывало с ней, когда она вспоминала о своей матери. Борис обнял девушку, прижал к своей груди, утешая. Когда всхлипы стихли, он неуверенно спросил:

– Так все-таки это твоя мать пела той ночью на камне?

– Какой же ты наивный, – улыбнулись сквозь последние капли слез глаза Катрионы. – Конечно же, это была я.

И она поцеловала Бориса, чтобы закончить этот разговор и не отвечать на другие вопросы, которые у него могли появиться.

– А ты споешь мне еще? – спросил он дрогнувшим голосом спустя некоторое время, оторвавшись от ее губ. – Когда-нибудь?

Поцелуи Бориса смягчили сердце эльфийки, и она нежно произнесла:

– Почему когда-нибудь? Сегодня же ночью. Вот только найду на этом острове камень поудобнее. Это очень важно – восстановить всю мизансцену. Ночь, камень, луна… Люди такие романтики!

– А зачем ждать ночи? – спросил Борис, возвращаясь на старую колею. – Такой прекрасный день сегодня! Солнце…

– Ночью, – непререкаемым тоном ответила Катриона. – А пока сходи в Uamh-Binn и насладись музыкой природы. Или поброди по острову, поищи камень, на котором я буду петь этой ночью. Если, конечно, она будет лунной. А лучше искупайся в море и охлади свой пыл.

И Борис ушел из пещеры, обиженный. Это была их первая серьезная ссора. Он купался часа два в море, яростно молотя по воде руками и ногами, пока не устал и не заскучал по Катрионе. После бегства с острова Эйлин Мор они никогда еще так надолго не расставались.

Чтобы немедленно не броситься к ней, поправ тем самым свою мужскую гордость, Борис перевернулся на спину и, лежа на воде, начал смотреть в небо, как любил это делать в детстве. Небо было высоким, как шпиль католического храма, и таким же величественным, украшенное, словно фресками, неправдоподобно белыми облаками на голубом фоне. К этому небу подходило понятие «земная твердь», которое Борис слышал раньше, но не понимал. Твердь – это то, по чему можно ходить, думал он. При чем же здесь небеса? А сейчас он понял. Небо было местом жительства ангелов, их родным домом, как для него – старенький домик его бабушки Алевтины в деревне. И оно было не для людей. Люди должны жить на земле, а небо им дано в утешение, чтобы они могли мечтать о своей будущей жизни, которая начнется после их смерти. Так говорила его бабушка. И она была права. Но в то время Борис не верил ни в саму смерть, ни тем более в жизнь после смерти, ни в ангелов. Он не верил во многое, в том числе и в духов природы. А сейчас ссорится с эльфийкой, как будто это самая естественная вещь в мире.

Подумав об этом, Борис вспомнил и то, как бабушка Алевтина говорила ему: «Не трать время на обиды и ссоры, ведь человеческая жизнь так коротка». Борис почувствовал стыд и раскаяние. Он перевернулся на живот и поплыл к берегу, резко и часто выбрасывая руки над водой.

Он уже вышел из моря, когда вдруг услышал в своей голове приглушенный, словно звучавший издалека, голос Катрионы, который произнес: «Борис! Мне плохо без тебя!» Забыв одеться, он бросился со всех ног в пещеру.

Катриона сидела на охапке высохшего вереска и слепыми невидящими глазами смотрела на него, когда он вошел. Крохотные слезинки стекали по ее щекам вниз, на обнаженную грудь, уже проложив две белесые соленые дорожки. Борис почувствовал их горький вкус, когда приник губами к глазам, а потом к груди Катрионы, пытаясь высушить поцелуями зримое воплощение ее горя.

– Не уходи от меня никогда, – шептала Катриона, закрыв глаза. – Я умру без тебя.

Борис покрывал поцелуями все ее тело, утешая ласками вместо слов. Но это мало помогало.

– Мы умрем без тебя, – продолжала Катриона, словно в бреду. – У нас нет никого, кроме тебя. А мир такой огромный и жестокий. Кто защитит нас?

– Не бойся, моя девочка, – сказал Борис. – Я сумею защитить эльфов, кто бы вам ни угрожал!

– О чем ты? – Катриона услышала его и от удивления даже открыла глаза. – При чем здесь эльфы?

– А разве ты не о них говоришь? – Борис уже ничего не понимал. – Я подумал… Ты говорила…

– Я говорю о нашем с тобой ребенке! Он будет только наполовину эльф, если для тебя это важно.