Человэльф

– И у меня тоже, – прошептала Катриона. Она приложила ладонь Бориса к своей груди. – Послушай, как бьется мое сердце. Каждый его стук – это слова «я люблю тебя». Слышишь, как часто оно произносит их?

Борис нежно погладил ее грудь. Катриона сама сняла блузку, чтобы ничто не мешало Борису ласкать ее. Они не заметили, как оказались обнаженными. Она приникла к нему всем телом. Он приподнял ее и нежно овладел ею. Она чуть слышно застонала от наслаждения. Он не торопился, чтобы продлить мгновение, когда их настигнет сокрушающая все остальные чувства волна экстаза. И прошла целая вечность, прежде чем она захлестнула их, обоих одновременно. И в мелодию, которую рождала пещера, добавились новые звуки, превратив ее в чудесную симфонию вселенской любви…

Глава 7

Все сорок дней, прошедшие со дня заседания Совета ХIII, Грайогэйр старался не попадаться премьер-министру Лахлану на глаза. Но и эльбст Роналд не допускал его до себя. Грайогэйр метался, как затравленная крыса, между островом Эйлин Мор, Парижем и Берлином. В Берлине он обивал порог резиденции эльбста. На острове держал в постоянном страхе чету престарелых домовых, то пугая их жестокой расправой в том случае, если маяк, который снова начал работать в автоматическом режиме, вдруг погаснет, то расспрашивая о том, куда могли бежать смотрители маяка и Катриона. В Париже почти все свое время он проводил в подземной темнице, расположенной под зданием посольства Эльфландии. Здесь было более десятка камер, но Грайогэйр посещал только одну и подолгу в ней задерживался. Он строго запретил входить в эту камеру кому-либо из надзирателей, а ключ от нее всегда носил с собой, не забыв наложить на дверь заклятие.

Однако, как будто все сговорились, нигде и ни от кого он не получал утешительных вестей. В резиденции главы Совета ХIII ему сначала вежливо, а потом уже и довольно грубо отвечали, что повелитель Роналд чрезвычайно занят, и если он, Грайогэйр, ему понадобится, его вызовут. Перепуганные старички домовые забивались в угол при его появлении, но упорно твердили, что ничего не знают. А из таинственной камеры подземной темницы он выходил мрачнее тучи, видимо, так и не получив желаемого ответа. А время шло. И хуже всего была неопределенность, в которой Грайогэйр сейчас жил. Он не понимал, что происходит, а, главное, что ждать в будущем.

Только однажды некий отдаленный свет истины забрезжил перед ним. Это случилось, когда в одну из своих очередных поездок в Берлин он неожиданно увидел возле резиденции главы Совета ХIII рыжеволосую Алву, жену премьер-министра Лахлана. Она, соблазнительно виляя своими роскошными бедрами, входила в проем ограды, которая предупредительно перед ней распахнулась. И это в то самое время, когда он, Грайогэйр уже давно был вынужден простаивать около серебряного дракона часами, в ожидании, пока ему неохотно ответит чей-то тоненький насмешливый голос, и всегда отказом. Грайогэйр сообразил, что Алва и была тем секретным оружием, на которое рассчитывал Лахлан, надеясь занять вакантное место в Совете ХIII.

Заручившись поддержкой эльбста через свою жену, Лахлан претендовал на это, даже в обход правила, что каждый народ мог иметь в Совете ХIII только одного представителя. Но следовало признать, что правило это было неписанным. В древние времена случалось и такое, что Совет ХIII состоял более чем наполовину из тех же гномов или водяных, в зависимости от того, кто побеждал в беспрерывных войнах, которые вели между собой духи, тогда разобщенные и бессмысленно воинственные. А, следовательно, он, Грайогэйр, совершил непростительную ошибку, когда пошел против Лахлана, вместо того, чтобы принять его предложение. И цена этой ошибки была его, Грайогэйра, карьера, а то и жизнь. Если Лахлан станет членом Совета ХIII, он рано или поздно найдет возможность отомстить своему бывшему подчиненному, который, будучи начальником охраны посольства Эльфландии, отступился от него, а по сути, предал, в трудную минуту.

Но даже не страх сильнее всего терзал, подобно гиене, Грайогэйра в эти дни, а обманутая надежда. Страх был ему привычен, с детства, которое он провел на серебряных рудниках в Мексике. Но надежда зародилась в нем впервые за всю его жизнь. И она была так сладостна, что Грайогэйр даже забыл о своем страхе, благодаря которому только и сумел вырваться из мрака рудника и достичь невиданных прежде для любого из членов их семьи высот, если, конечно, не считать его настоящего отца.

Сколько себя помнил Грайогэйр, он всегда боялся своего отца, работавшего надзирателем на одном из рудников, которые принадлежали Совету ХIII. Тот был злобен, жесток и очень плохо к нему относился, а свою жену и его, Грайогэйра, родную мать часто бил смертным боем. Грайогэйр долго не мог понять, в чем причина, пока однажды не подслушал разговор родителей во время их очередной ссоры. Отец обвинял мать в былой неверности, в результате которой появился на свет Грайогэйр. Так он узнал, что его настоящим отцом был не низкорослый и отвратительный, с постоянно грязной бородой до пояса, гном, а здоровяк-млит, бывший начальником рудника. Мать Грайогэйра полюбила его до беспамятства, потеряв разум и стыд, но млит без сожаления бросил ее, когда его перевели на другой рудник, где-то в Канаде. Она уже была беременна и считала отцом своего будущего ребенка млита, не сумев скрыть это от мужа. Но избавляться от плода супружеской неверности было поздно, слишком опасно для жизни матери. Так на свет появился Грайогэйр, никому не нужный и никем не любимый, кроме матери, которой приходилось это скрывать, чтобы уберечь себя и его от зверских побоев мужа…

Это открытие дорого обошлось жестокому гному. Спустя некоторое время Грайогэйр без сожаления и малейших сомнений проломил ему голову железным топором, который висел на стене в родительской спальне, как память о былых подвигах их предков-гномов. А сам Грайогэйр сбежал почти на другой конец света, в Шотландию, не дожидаясь суда или хотя бы известия, жив тот или мертв. Здесь он переменил много профессий, пока не остановился на ремесле охранника. Видимо, долголетнее общение с надзирателем-гномом не пропало для него даром, и наследственная предрасположенность к этому роду деятельности была ему передана если не по крови, то по духу. Из простых охранников он выбился в начальники маленького охранного агентства, а потом случайно познакомился с Лахланом, произвел на него впечатление своей грубостью, силой и преданным блеском в глазах, и когда тот получил свой высокий пост премьер-министра, то занял место начальника охраны посольства. Это был головокружительный взлет в карьере Грайогэйра. Но ему захотелось большего. Видимо, на этот раз во всем была виновата кровь – кровь, которая досталась ему в наследство от его родного отца. Когда погиб млит Сибатор, он, Грайогэйр, впервые вдруг почувствовал себя млитом и подумал – а почему бы и нет? Как оказалось, на свою беду. Когда-то млит сгубил его мать, а спустя много лет – погубил его, Грайогэйра.

Его подвели самоуверенность и наследственность – вот о чем думал Грайогэйр спустя несколько недель после того, как завершилось памятное заседание Совета ХIII и пришло время очередного, о котором предупреждал эльбст Роналд.

Грайогэйр, чувствуя, что погиб, все-таки не смог не прийти в этот день в резиденцию главы Совета ХIII, в которую ему долгое время не было доступа. Он сопровождал премьер-министра, а тот был необычайно оживлен и весел, и даже не смотрел на начальника охраны посольства с холодным презрением, как это было все последние дни. Судя по всему, новости, которые ему сообщила накануне Алва, вернувшись из очередной поездки в Берлин, были обнадеживающими.

Зато Фергюс был еще более хмур, чем обычно. Все его попытки разыскать бывшего главного смотрителя маяка и Катриону не увенчались успехом.

Дом в отдаленной приморской деревеньке, доставшийся Борису Смирнову в наследство от его давно умершей бабки, стоял пустой, с выбитыми окнами и прохудившейся крышей, внутри гулял ветер и бегали одичавшие мыши. По прежнему месту работы о нем после того, как он уволился, ничего не слышали и не знали, где он может быть. Говорили, что уехал во Владивосток, да там и пропал, как это бывает в мегаполисах, где никто не знает друг друга и ничего друг о друге. Хозяин квартиры, которую Борис недолго арендовал, только развел руками. Таких квартирантов-однодневок у него перебывало много, город-то портовый, люди, не имеющие своего жилья, приезжают и уезжают часто. Фергюс перевернул весь Владивосток верх дном, его подручные облазили все закоулки и притоны, и даже близлежащий остров Русский, с недавнего времени соединенный мостом с городом, но нигде не нашли даже следа Бориса Смирнова. Как бы то ни было, но в родные места после бегства с острова Эйлин Мор он не вернулся.

С Катрионой было не проще. Никто из эльфов ее не видел и не слышал о ней. А дом ее матери, Арлайн, неожиданно оказался пепелищем, и соседи ничего не знали ни о пожаре, ни о судьбе самой Арлайн, а уж тем более о Катрионе. Фергюс даже преодолел свое отвращение и спросил о ней у Алвы, которая считалась ее подругой, но та только пожала плечами, глядя на него своими бессмысленными совиными глазами, в которых читались лишь усталость и скука.

Разумеется, Фергюс понимал, что мир велик, и невозможно за столь короткий срок вывернуть его наизнанку, как собственный карман. Но он понимал также и то, что эльбста Роналда не удовлетворят такие вести. А, главное, он сам был разочарован. Его душа пылала местью, и с каждым днем пламя только разгоралось. Может быть, свою роль в этом играло и таинственное исчезновение Арлайн. Фергюс, после долгих лет забвения неожиданно снова услышавший о ней, опять не знал, где она находится, и это неведение его изводило, как неутихающая зубная боль. Помнится, когда-то ему понадобилось много времени и сил, чтобы забыть Арлайн. К новой попытке он был не готов, и он чувствовал, что у него нет, и уже не будет, ни времени, ни сил на это.

На этот раз в конференц-зале находились не только члены Совета ХIII, но и другие духи, принимавшие участие в предыдущем заседании. Были приглашены премьер-министр Лахлан и начальник охраны посольства Эльфландии Грайогэйр, а также никому не известный безобразный краснокожий карлик кобольд, смотревший на всех настороженно и исподтишка, и сразу же прятавший взгляд, как только на него кто-то обращал внимание. Всем было немного не по себе от его скользких крошечных бегающих глазок.

Эльбст Роналд не стал размазывать кашу по тарелке и сразу перешел к сути дела.

– Миновало сорок дней со дня гибели адмирала Сибатора, – сказал он, сурово глядя на окружающих, словно обвиняя их в чем-то, однако упорно не замечая Фергюса – единственного, к кому эльбст мог обратить свои претензии. – Отомщен ли млит? Пойманы ли те, кто предал его, по чьей вине он погиб? Я не получал таких известий. Что скажет член Совета Фергюс, которому было поручено свершить возмездие?

– Я не нашел предателей, – сказал, опустив голову, Фергюс. – Мне нужно еще время.

– А духу млита Сибатора нужен покой, но он не может его обрести по твоей вине, – завил Роналд. – Я уверен, что будь он на твоем месте, Фергюс, мы услышали бы сегодня другой ответ.

Реакция главы Совета ХIII была предсказуема, однако дело принимало неожиданный оборот. И все это почувствовали. Грозовая туча нависла над головой Фергюса. И вот-вот из нее должна была ударить молния, которая могла испепелить эльфа.

– Что скажете вы, члены Совета? – обратился Роналд к собравшимся духам.

Но все молчали в ожидании, что кто-то другой заговорит первым, не желая обращать гнев эльбста на себя. Да и что они могли сказать? Почти все они уже забыли не только о каком-то неведомом человеке и никому не известной эльфийке, которые сбежали с острова Эйлин Мор, но и о самом млите Сибаторе. Слишком давно это было, и на это событие наслоились другие, более важные для них. Млита никто из духов не любил и не уважал. И они не понимали, из-за чего разъярился эльбст Роналд. Разумеется, все знали о его неприязни к эльфу Фергюсу, причиной которой был все тот же пресловутый маяк на острове Эйлин Мор, черной тенью вставший между ними. Но если это и было истинной причиной, то предлог был выбран явно не удачно. Человек того не стоил, чтобы из-него карать такого эльфа, как Фергюс. А вот это понимали все члены Совета ХIII без исключения, даже простодушная гамадриада Дапн и глуповатая красавица ундина Адалинда.

Без сомнения, понимал это и сам эльбст Роналд. Но он дал слово Алве и, вопреки своему обыкновению, на этот раз собирался его сдержать. За последнее время она сумела околдовать его своими чарами и своей безропотной покорностью его зверским прихотям. И, признавался эльбст сам себе, заслужила награду за все те мучения, которым он ее подвергал. Этой наградой было место члена Совета ХIII для ее ничтожества-мужа эльфа Лахлана. Но чтобы он получил это место, его должен был освободить единственный эльф в Совете – Фергюс.

Все было очень просто, как восход и закат солнца. Если в Совете ХIII появятся два эльфа, то возмутятся другие духи. Каждый из народов заявит о своем праве на двух прдставителей. И он, эльбст Роналд, будет вынужден подчиниться и расширить состав Совета, либо восстать против единого мнения духов природы. А это было бы неразумно, даже ради Алвы. Вернее, ради какой-то там Алвы, одной из многих любовниц, которые у него были и еще будут, чем бы ей ни приходилось платить за его нынешнее расположение.

Итак, судьба Фергюса была решена. Свой единственный шанс он не сумел использовать. Если бы эльф нашел человека и эльфийку, виновных в смерти адмирала Сибатора, то, пожалуй, он, эльбст Роналд, все-таки нашел бы в себе мужество снова нарушить данное Алве обещание – в память о млите, который был ему предан, как никто другой из членов Совета ХIII. Но этого не случилось.

Эльбст Роналд был уже готов произнести свой приговор, но неожиданно подал голос леший Афанасий.

– А этот, как его, главный смотритель маяка, – произнес леший. – Он из чьих стран-народов будет?

– Из России, – ответил Фергюс. – Русский по национальности.

– Тогда его в лесах искать надо, – убежденно сказал леший. – Я русских знаю, тыщу лет с ними бок о бок живу. Они чуть что – в лес бегут. Там и спрятаться надежно можно, и от голода не помрешь.

– Где же его найдешь в твоем-то лесу? – хмыкнул очокочи Бесарион. – Вот если бы в моих горах…

– Или в моих горных озерах, – мечтательно произнесла юда Бильяна. – А он красивый, этот главный смотритель маяка?

– Нет, в лесу проще найти, – возразил пэн-хоу Янлин. – В лесу тебе каждое дерево подскажет, где спрятался человек.

Гамадриада Дапн закивала, соглашаясь с пэн-хоу. А туди Вейж неожиданно возразил:

– Ничего не знаю насчет деревьев, но в городе или деревне нигде не спрячешься от духов домашнего очага.

– Леса, горы, озера, города, селения, – перечислил, загибая пальцы, Фергюс. Посмотрел на сжатый кулак и сказал: – На земле нет столько эльфов, чтобы осмотреть все эти места за столь короткое время.

– А почему только эльфы? – удивился Афанасий. – Мои лешаки охотно помогут. Уж очень они злы на людей. В последнее время те начали вырубать леса подчистую. Скоро одна степь да пустыни по всей земле и останутся.

– А мои очокочи чем хуже? – возмутился Бесарион. – Все горы облазят, только скажи!

Одинокие голоса слились в общий гул. Почти все духи предлагали Фергюсу свою помощь. Молчали только гном Вигман и рарог Мичура. Они смотрели на эльбста. А тот недовольно хмурился и едва сдерживал раздражение. Заметил это, примолкла и ундина Адалинда. Однако остальные были настроены решительно.

– Предлагаю навалиться всем миром, – перекрыв все голоса, закричал леший. Его голое, без бровей и ресниц, лицо сияло от удовольствия. – А если мы и тогда не найдем человека…

– И что тогда? – зловеще произнес эльбст Роналд.

– Тогда я сниму перед людьми шапку и поклонюсь им в пояс, – пообещал Афанасий. – По старинному русскому обычаю. А потом всенародно признаю, что род леших выродился за то время, что я живу на белом свете. И пусть люди делают со мной, что хотят!

Сказав это, он шумно и насмешливо заухал, как филин, давая понять, что сам не верит в подобное. Его поддержали Бесарион и Бильяна, один громовыми раскатами хохота, другая – мелким и частым, как град, смешком.

– Принимаю пари, – вмешался рарог Мичура. – Кто ставит против лешего? Вигман, делаешь ставку?

Гном презрительно фыркнул.

– Баста! – разъяренно зарычал эльбст. – Шутки в сторону!

– Это не шутка, – с вызовом посмотрел на него Афанасий, прекратив ухать. – Фергюс, поставишь на меня?

– Да, – не раздумывая ответил эльф. – Сто к десяти.

– Идет! – закричал Мичура. – Гном?