Человэльф

– С тех самым, как я дал ему слово, что вернусь, – Борис виновато взглянул на девушку. – Прости, Катриона! Но если бы не Крег, я не смог бы выбраться с маяка и поспешить к тебе на помощь.

– Но теперь помощь нужна тебе. И я могу… Нет, я должна! Я просто обязана тебе помочь!

– Вот и не спорь со мной. И это будет лучшая помощь. Или ты думаешь, я твердокаменный? Без нервов? Нет, это не так. Мне очень не хочется возвращаться на маяк. Но как вспомню, что там ждет меня один домовой, который рискнул своей жизнью, чтобы я смог спасти тебя… Пойми, Катриона, он очень боится. Однако пошел на это. А я? Что же я за человек такой буду, если предам его? Неужели ты сможешь меня после этого любить?

Катриона опустила голову. Ее грудь высоко вздымалась, кулаки были сжаты, но в глазах читалась растерянность. Она была на распутье. Вся ее природа противилась жертвенному порыву Бориса. Но та часть ее души, в которой уже пустила корни любовь к нему, где-то в области сердца, оправдывала его и восхищалась им.

– Дурак! Дон Кихот несчастный! – сказала она, но совсем не зло и не обидно. – Одно слово – человек!

– Надеюсь, ты не думала, что один-единственный поцелуй превратит меня в эльфа, – улыбнулся Борис. – Для этого надо что-то посущественнее, мне кажется. Но мы обсудим это позже, если не возражаешь. Скоро рассвет. Мне надо торопиться. Надеюсь, сержант Дерек не входил за время моего отсутствия в комнату к Крегу. А то наши с ним шансы дожить до утра упадут до абсолютного ноля.

– Я не возражаю, – глядя на него потускневшими глазами, сказала девушка. – Если…

– Никаких если, – заявил Борис. – Вверим себя судьбе и будем надеяться на лучшее. Вдруг утром явится адмирал Сибатор и прикажет нас с Крегом выпустить из-под стражи, а сержанта Дерека лишить нашивок и отправить… У людей это называется тюрьмой, а как у духов?

– Подземной темницей, – ответила Катриона. Она была очень бледна, ее не веселили шутки Бориса. – Ужасное место, поверь мне. Но для сержанта Дерека самое подходящее.

– Мне пора, – напомнил ей Борис, с тревогой взглянув на горизонт, который уже окрасился в легкий розовый свет. – Садись в катер, я оттолкну его от причала.

– Я не оставлю тебя одного на острове, – сказала Катриона. – Иди к своему разлюбимому домовому. Я пойду на свидание с сержантом Дереком.

– Я буду ревновать, – улыбнулся Борис. Но в глазах его появилась тревога.

– Только не беспокойся за меня. В конце концов, я правая рука премьер-министра Эльфландии, большая шишка для сержанта. Он не посмеет причинить мне вред. Адмирала Сибатора, его покровителя, уже нет. А премьер-министр Лахлан по-прежнему у власти. Я сумею объяснить это сержанту Дереку. Он не такой дурак, как ты думаешь. Хотя и гном.

– Да будет так. До встречи, Катриона!

– До встречи, Борис!

– Я могу тебя поцеловать на прощанье?

– Лучше не надо. А то я не смогу тебя отпустить.

– Хорошо. Только не плачь!

Катриона сердито махнула рукой, повернулась и почти побежала по причалу. Затем по тропинке, которая круто вела вверх, начала подниматься к маяку, мрачно темневшему на фоне звездного неба.

А Борис направился к валуну, где начинался лаз в подземный ход, по которому он мог вернуться в комнату Крега. Обратный путь оказался не легче. Но вместо размышлений о злой доле аббата Фариа его занимала мысль о Катрионе. И время пролетело намного быстрее.

Крег, который так и не сомкнул в эту ночь глаз, сразу услышал тихий стук в стену, раздавшийся из-под кровати. Он сдвинул кровать, открыл дверцу. Из темного зева норы, пахнувшей на него прелой землей и ледяным холодом, блеснули глаза Бориса. Крег помог ему выбраться. Борис брезгливо отряхнул комки грязи, приставшие к одежде, умылся из таза с водой, стоявшего в углу. Зевнул и прилег на кровать. За все это время они не обменялись ни словом.

Крег безучастно смотрел на человека. Когда тот лег, тоже опустился на свое прежнее место. Впервые почувствовал ледяную струю воздуха, дующую по полу через щель под дверью. Его начал бить озноб, и он закутался в одеяло.

– Зачем ты вернулся? – вдруг спросил он.

– Я же дал слово, – сонно ответил Борис.

– Я бы не вернулся, – сказал домовой после паузы.

– Да я тоже уже жалею, – отозвался человек. – Лучше бы выспался на берегу. Ты мне своим бормотанием мешаешь заснуть.

Они замолчали. Вскоре раздалось мерное похрапывание человека. Через какое-то время к нему присоединилось легкое дыхание домового.

Катриона неслышно вошла в дом. Обычно здесь было тихо, а сейчас тишину нарушали храп и тяжелое дыхание доброго десятка моряков, спавших вповалку в коридоре, подостлав под себя тюфяки, подушки и одеяла, которые они нашли на маяке. Каждый обнимал карабин, словно верную спутницу жизни, готовую нести вместе с ним все тяготы службы. В конце коридора светила одна-единственная свеча, едва освещая эту живописную картину. Катриона, тихо ступая, прошла между спящими, постучав, вошла в комнату, в которой жили Скотти и Аластер. Маленькие домовые сидели на стульях за столом, взявшись за руки, и испуганно смотрели на дверь. Но, увидев, что это Катриона, старики облегченно вздохнули.

Скотти всплеснула руками, рассмотрев, в каком истерзанном виде была эльфийка.

– Что случилось? – взволнованно спросила она. Робко кивнула на закрытую Катрионой дверь, спросила: – Они… что-то с тобой сделали?

– Нет, Скотти, – успокоила ее Катриона. – Они здесь не при чем. Ты не могла бы дать мне воды и какую-нибудь одежду? Мне надо смыть с себя грязь и принять более-менее приличный вид. Мне предстоит серьезный разговор с сержантом Дереком.

– Он спит в комнате главного смотрителя, – скорбным голосом сказала Скотти. – Развалился на его кровати прямо в сапогах. Я хотела ему сказать…

– И хорошо, что не сказала, Скотти, – вмешался Аластер. – Они бы и нас посадили под замок, как Крега. Мы для них все… заговорщики.

Последнее слово он произнес с плохо скрытым отвращением. Скотти виновато посмотрела на него и промолчала. По всей видимости, она все-таки успела что-то сказать сержанту Дереку по поводу его грязных сапог и бесцеремонности, но не хотела расстраивать мужа своим признанием.

– Он у меня не воин, – сказала она Катрионе, словно извиняясь перед ней за мужа. – Он художник. Мы ничем не можем помочь Крегу… И главному смотрителю тоже. Их держат в одной комнате!

Скотти произнесла последнюю фразу с нескрываемым ужасом. Возможно, именно это обстоятельство и пугало ее больше всего. Человек и домовой в одной комнате – это было непривычно и в чем-то даже непристойно, с ее точки зрения.

– Скотти, воды и одежду, – коротко распорядилась Катриона. Она устала, и у нее не было времени выслушивать все жалобы и страхи перепуганных старичков домовых. – И, если можно, горячий пунш. Мне надо согреться и прийти в себя.

Старички засуетились. Скотти быстро согрела воды и вышла из комнаты. Аластер поставил на огонь большую чашу, влил в нее полбутылки рома и что-то добавил еще. Вскоре комната наполнилась приятным, чуть горьковатым запахом. Он налил из ковшика в стакан ароматной горячей жидкости и подал его Катрионе.

– Барбадосский ромовый пунш, – сказал он с гордостью. – Готовится по старейшему рецепту, который уйдет в могилу вместе со мной.

– Чудесно, Аластер, – сказала эльфийка, отхлебнув глоток. Блаженство разлилось по ее лицу, вернув ему краски. – Жаль, что ты не поделишься со мной рецептом. Я бы всю жизнь вспоминала тебя добрым словом.

– А рецепт прост, – сказал польщенный Алаверт. – Я даже зарифмовал его, чтобы не забыть. «One of sour, two of sweet, three of strong, four of weak». Что значит: однa часть лимонного сока, две части сахара, три части рома, – разумеется, барбадосского, в этом главный секрет вкуса этого пунша. Четыре части воды. И непременно добавить ангостуры. Скотти изумительно делает эту настойку на основе пряностей и горьких трав, Тринидад и Тобаго. Не забыть мускатный орех. Поставить на огонь до кипения. И напиток богов и домовых готов!

– Лично я все-таки предпочитаю не Bajan rum punch, а Caribbean rum punch, – сказала вошедшая в комнату Скотти. В руках она держала свитер мужа, который сама же ему и связала. – Карибский ромовый пунш, на мой вкус, сильнее горячит кровь.

– Скотти, ты всегда со мной споришь, – огорченно произнес Аластер. – Мне иногда кажется, что это просто ради удовольствия не соглашаться со мной.

– Именно поэтому я с тобой и живу уже столько лет, – отпарировала Скотти. – Где ты еще найдешь подобный пример постоянства?

Она подошла к Аластеру и поцеловала его. Впервые она проявила нежность к мужу в присутствии посторонних. И Катриона поняла, насколько Скотти встревожена происходящими событиями. Они выбили ее из привычной колеи, и спор с мужем был всего лишь робкой попыткой вернуть все на круги своя.

Катриона допила пунш. Она уже умылась, и теперь натянула на себя широкий свитер, который Скотти связала мужу. Алаверту он был явно не по размеру, поскольку все художники по необъяснимой и им самим неведомой причине, любят наряжаться в слишком просторные одежды, а Катрионе пришелся впору. Только цветовая гамма свитера ее несколько смущала. Аластер предпочитал кричащие аляповатые тона, и Скотти угодила мужу. Но привередничать Катрионе не приходилось. Свитер был ей до колен, и вполне мог сойти за вязаное шерстяное платье, Катриона в нем выглядела очень мило. А именно это ей было сейчас и надо. Это могло стать ее секретным оружием в разговоре с сержантом Дереком.

В окно было видно, что над горизонтом показался краешек солнца. Надо было торопиться, если Катриона хотела воспользоваться своим тайным оружием. После того, как солнечные лучи проникнут в дом, это будет невозможно. Она поспешно вышла, не досмотрев сцену примирения Скотти и Аластера.

Глава 36

Дверь в комнату главного смотрителя, где эту ночь провел сержант Дерек, была не заперта. Когда Катриона приоткрыла ее, то услышала жалобное бомотание, изредка прерываемое тихими всхлипами. Гном спал, и ему снилось, как его распекает адмирал Сибатор за допущенные нарушения по службе.

Нарушений было много, и в сновидениях они совершались одно за другим, едва ли не злонамеренно. Но самым вопиющим из них оказалось то, что сержант Дерек не отдал воинскую честь адмиралу, пройдя рядом с ним чрезвычайно развязной походкой. Дерек был в увольнении, он это точно знал, но все равно это не давало ему права проявлять по отношению к адмиралу подобное неуважение. Он понимал это даже во сне. А потому он испуганно бормотал «слушаюсь, адмирал», «никак нет, адмирал», «виноват», пытаясь если не оправдаться, то хотя бы выказать свое искреннее раскаяние. Но признание вины не могло спасти его от гнева адмирала и справедливого возмездия. Адмирал Сибатор уже достал из нагрудного кармана своего мундира, словно он всегда носил ее там как раз для такого случая, веревку с петлей на конце и велел Дереку по собственной воле просунуть в нее голову. И сержант безропотно подчинился приказу. Он начал медленно просовывать голову в петлю. Это стоило ему неимоверных усилий и невероятных душевных и физических страданий. На лбу его выступила испарина, сморщенное личико было жалким, из-под закрытых век текли слезы.