Человэльф

– Катриона! – закричал он, шумно выдохнув. – Ты жива!

– Еще сама не знаю, – ответила Катриона, силясь улыбнуться. При свете звезд она была необыкновенно привлекательна, несмотря на кровоподтеки и ссадины на лице. – Я так испугалась, когда услышала, что к пакетботу пристает какая-то лодка. Нырнула в воду и спряталась. А когда увидела тебя, то побоялась крикнуть – а вдруг кто услышит? Но так обрадовалась!

Признание девушки вызвало в Борисе прилив сил и любви. Впервые со дня их знакомства Катриона выглядела беззащитной и слабой, и такой она была ему намного милее, чем в образе бесстрашной воительницы амазонки, в котором представала раньше. Борис почувствовал, что мог бы ради нее совершить любой безрассудный поступок. И никогда об этом не пожалеть.

Единственное, что казалось ему невозможным – это подойти к ней сейчас и обнять, чтобы утешить и приласкать, словно обиженного и настрадавшегося ребенка. Он вдруг заметил, что девушка полуобнажена, и это смутило его. Он отвел глаза от ее груди и ног, боясь оскорбить стыдливость Катрионы своим взглядом.

Но за него это сделала сама девушка. Она подошла к Борису и уткнулась головой ему в грудь, как будто прося сострадания и тепла. Борис обнял ее за плечи, прижал к себе, чувствуя, какая она хрупкая и нежная, и забыл обо всем, что было на свете плохого. Катриона жива! И это было единственное, о чем он мог сейчас думать.

Катриона испытывала похожие чувства. Когда она очнулась и увидела, что находится на палубе пакетбота, который медленно идет ко дну, а вокруг никого, и даже море, насколько можно видеть, совершенно пустынно, ее охватил невольный первобытный страх смерти. Она боялась утонуть, но боялась и того, что Грир вернется или пошлет кого-нибудь из своих подручных за ней. Ей было холодно, одиноко и страшно, как никогда в жизни. Иногда вокруг пакетбота начинали кружиться акулы, приподнимая свои тупорылые морды, словно принюхиваясь к ее запаху. Они как будто выжидали, когда судно затонет, чтобы добраться до нее. Катриона была так напугана, что даже не разобрала, что это был за вид – короткоперые колючие, атлантические сельдевые или синие. Впрочем, это не имело значения, для кого она станет ужином. Приближение невидимой в темноте лодки, о котором ее оповестил плеск соприкасающейся с веслами воды, только усилило ее ужас, превратив его почти в панический. Она, забыв об акулах, которые, на ее счастье, уже куда-то уплыли, бросилась с пакетбота в море и укрылась за его мачтой. Мимо проплыла большая черепаха, дотронувшись одной из ласт, которыми она загребала воду, до ее ноги. Катриона едва поборола искушение забраться на ее панцирь и уплыть подальше от этого места, все равно куда. Но когда она узнала Бориса, то почувствовала неимоверное облегчение и даже счастье, словно ее испытания закончились.

Внезапно Катриона поняла – если этот человек захочет, то она ответит на его любовь, чем бы ей это ни грозило в будущем. Он не только бросился на ее спасение в эту ночь, но мог ради нее – Катриона читала его мысли, как открытую книгу, – пожертвовать своей жизнью, не требуя ничего взамен. Глупый, бесстрашный, преданный рыцарь, готовый к беззаветному служению прекрасной даме. Дон Кихот, преклоняющий колени перед Дульсинеей Тобосской. Этот образ, который запечатлелся в ее сердце после прочтения одной старой книги, теперь ассоциировался для нее с Борисом.

Возможно, если бы сам Борис узнал об этом, то был бы разочарован. Несомненно, он предпочел бы казаться в глазах Катрионы одним из рыцарей Круглого стола, если не самим королем Артуром. К счастью, он был человек и не мог проникать в ее мысли.

Подумав об этом, Катриона тихо рассмеялась. Борис разочарованно взглянул на нее. Он только что набрался мужества, чтобы ее поцеловать, но теперь момент был упущен.

– Знаешь, о чем я думаю? – спросила она.

– Скажи, – попросил он.

– Вот мы с тобой стоим, обнявшись, на почти затонувшем судне, по колено в море, полном хищных рыб, готовых растерзать нас, гонимые, преследуемые – и, несмотря на все это, мы счастливы, согревая друг друга теплом своих тел и успокаивая своей близостью, – сказала Катриона. – Это необъяснимо, тебе не кажется?

– Мне кажется, что и не надо ничего объяснять, – ответил Борис. – Когда пытаешься выразить свои чувства словами, то очень часто они выходят блеклыми и невыразительными. Любовь Петрарки к Лауре наверняка была намного прекраснее, чем его сонеты, которые он ей посвятил.

– А кто они такие, Петрарка и Лаура? – спросила Катриона. – Ты был с ними знаком?

– Ах, ты, моя маленькая премудрая эльфийка, – улыбнулся Борис. – Оказывается, и ты не все знаешь.

– Все знать нельзя, – убежденно заявила она. – Вот ты, например…

Но Борис не стал дожидаться, что скажет Катриона. Он накрыл ее губы своими губами и не отпускал целую вечность, чувствуя их нежность и сладость. Это было непередаваемое ощущение. Он никогда не испытывал его раньше.

– Это потому, что я – эльфийка, – невинным тоном сказала Катриона, когда он оторвался от ее губ, чтобы перевести дыхание. – А ты до меня целовал только людей.

– Я целовал не людей, а женщин, – обиженно произнес Борис. – И перестань вламываться без спроса в мои мысли. В конце концов, это невыносимо!

– Прости, милый, – ответила с мнимой покорностью Катриона. – Но уж слишком велико искушение. Я тоже первый раз целуюсь… с человеком. Ты должен меня понять!

– Должен? Ты уверена?

– Судя по всему, за первым поцелуем сразу же последует первая ссора, – улыбнулась Катриона. – Ты не находишь, что наши отношения развиваются слишком стремительно?

Борис рассмеялся.

– На тебя невозможно сердиться, – заявил он. – Ты словно ребенок! Сколько тебе лет, Катриона?

– Лучше тебе об этом не знать, – сказала она, глядя на него ясными глазами. – Поверь мне, Борис. И вообще, было бы намного лучше, если бы мы с тобой не стали тратить время на подсчет прожитых нами лет, а подумали о возвращении на остров Эйлин Мор. Скоро рассвет, между прочим.

– Ты так боишься рассвета? – спросил он.

– Я боюсь только одного – что ты меня разлюбишь, – ответила она. – Так что, мой рыцарь, в обратный путь?

Борис без слов подхватил ее на руки и понес к катеру, осторожно ступая в воде, которая уже почти доходила ему до пояса. Усадил ее на скамейку. Сам сел напротив и взялся за весла. Но после первого же гребка не сумел сдержать болезненный стон. Волдыри на ладонях лопнули, обнажив кровоточащее мясо. Малейшее прикосновение вызывало невыносимую боль. Однако он прикусил губу и снова занес весла над водой.

– Постой-ка, мой милый, – остановила его Катриона. – Опусти весла и покажи мне свои руки.

Он показал. На глазах Катрионы выступили слезы.

– Тебе меня так жалко? – спросил он, чувствуя, как волна нежности омывает его сердце.

– Эти слезы от злости на твою глупость, – ответила она. – Почему ты не поставил парус? Впрочем, не отвечай, я знаю. Ты не яхтсмен. Так, кажется, называют люди тех, кто умеет управлять парусами?

– Как-то не приходилось раньше.

– Тогда уступи мне право доставить тебя на остров, не сопровождая наш путь стонами и охами.

Катриона поставила парус в считанные минуты. Затем поймала ветер. И направила катер в сторону Эйлин Мора. После чего закрепила парус и присела рядом с обиженным Борисом. Взяла его ладони, поднесла к своим губам и осторожно поцеловала. Было больно, но Борис не издал ни звука. Он чувствовал себя счастливым.

Глава 35

Маяк не светил. Мрак поглотил остров. Эйлин Мор выглядел зловещим и безжизненным. Несмотря на темноту, Катриона точно рассчитала маневр, и катер со спущенным парусом мягко прилепился бортом к деревянному остову причала.

– Что с маяком? – спросила Катриона. – Почему он не горит?

– Наверное, это из-за адмирала Сибатора, – сказал Борис, помогая ей выйти из катера на причал.

– А что не так с адмиралом?

– Возможно, он погиб, – пожал плечами Борис. – Говорят, что после того, как затонул пакетбот, он бросился в погоню за каким-то бригом. И его фрегат налетел на подводную скалу. Сержант Дерек не рискнул отправить в море спасательную экспедицию. Говорит, это очень опасно.

– Трус! – воскликнула Катриона. Она круто развернулась, чтобы вернуться на катер. – Мы с тобой немедленно…

– Ты немедленно идешь на маяк, где Скотти напоит тебя горячим чаем и даст во что-нибудь переодеться, – сказал Борис, удерживая ее за руку. – А я возвращаюсь в комнату Крега, где нас держит под стражей бравый сержант Дерек, чтобы утром повесить. Во всяком случае, с этой мыслью он лег спать.

– Повесить? За что?

– Меня и Крега подозревают в измене, – улыбнулся Борис. – Сержант Дерек заявляет, что мы нарочно отправили фрегат на скалу, поменяв светофильтры на маяке. То, что Крег был вынужден сделать это по его приказу, он, конечно, уже не вспоминает. Вернее, приказ отдал адмирал Сибатор, но он, скорее всего, погиб, а брать вину на себя сержант Дерек не хочет. Мы с Крегом лучшие кандидаты на виселицу. Домовой и человек – заклятые друзья. Я слышал, так говорил Дерек кому-то.

– Юмор висельника, – мрачно произнесла Катриона.

Она замолчала, задумавшись. Но через минуту, упрямо тряхнув головой, сказала:

– Мы сделаем так. С сержантом Дереком говорить бессмысленно. Мы немедленно отправляемся на катере на остров Льюис, а оттуда…

– Я уже сказал, что возвращаюсь в комнату Крега, – перебил ее Борис. – Но тебе, конечно, лучше добраться на катере до острова Льюис. Ты совершенно права в отношении сержанта Дерека. Он способен и тебя вздернуть на рее. Редкостный идиот!

– Но почему? – в отчаянии спросила Катриона. – Что за навязчивая идея насчет комнаты Крега? С каких это пор вы стали такими друзьями?