Человэльф

– А сам Крег знает?

– Да. И он тоже стыдится этого. И не может меня простить. Поэтому он такой иногда. Но это ничего. Я понимаю его. Мне это все равно, лишь бы у него все было хорошо. Мой мальчик так настрадался! И вот сейчас его собираются казнить… Это несправедливо! Катриона, ты спасаешь человека, я знаю. Но ты спасешь и моего мальчика, да?

Скотти умоляюще смотрела на эльфийку. А та не знала, что ответить.

– Почему ты молчишь, Катриона? – спросила с тревогой Скотти.

– Потому что я не знаю, что будет после того, как мы освободим Бориса и Крега, – призналась Катриона. – Я солгала. Я вернулась с недобрыми вестями. Их обоих уже заранее осудили, а завтра Совет тринадцати вынесет свой приговор. Но это будет всего лишь формальность. Сержант Дерек, даже не дожидаясь официального приговора, приведет его в исполнение сегодня ночью.

– А потом я казню сержанта Дерека, – глухо произнесла Скотти. – Даже ценой собственной жизни. Зачем она мне без моего мальчика?

Скотти уже не плакала, глаза ее высохли, и в них зажглись два крохотных, но ярких огонька ненависти. Катриона впервые видела ее такой. Она подошла и обняла маленькую старушку.

– Мы спасем их, – пообещала она. – Но потом каждый сам за себя. Я не смогу взять с собой Крега. Только Бориса.

– И не надо, – радостно заверила ее Скотти. – Мы спрячем его. Сначала на острове, а затем…

– Не говори мне ничего, – попросила Катриона. – И я не скажу тебе, куда мы направимся с Борисом. Это на тот случай, если Совет тринадцати найдет кого-нибудь из нас и допросит с пристрастием. А он будет искать, и очень старательно. Ты должна это знать, Скотти.

– Пусть, – глаза Скотти мрачно блеснули. – Они не найдут моего мальчика.

– А вы с Аластером? Может быть, вам тоже следует бежать?

– Нет, мы никуда не уйдем с маяка. Мы уже сроднились с ним. Возраст у нас не тот, чтобы искать новый дом. Да и Аластер не сможет взять с собой свои картины. А он умрет от горя уже через несколько дней, если его лишить его картин. Иногда мне кажется, что он любит их больше, чем меня!

– Это не правда, Скотти! – улыбнулась Катриона. – И ты это знаешь.

– А как проверить? – философски заметила старушка. – Лучше не рисковать. Поэтому мы останемся на маяке. Даже если его разрушит землетрясение, как Александрийский маяк. Мы будем жить в развалинах. Это все же лучше, чем скитаться по белу свету.

– Для домовых, наверное, да, – сказала Катриона. – А вот и Аластер!

Домовой вошел, открыв дверь спиной. К груди он прижимал с дюжину бутылок рома, покрытых пылью и паутиной. Он продолжать что-то недовольно бормотать себе под нос.

– Поторопись, Скотти, – попросила Катриона. – Солнце скоро зайдет. Сержанта Дерека мучает жажда.

– Он утолит свою жажду, – сказала Скотти и высыпала весь пакетик в чан с кипящей жидкостью. – Я обещаю.

Катриона не видела этого. Она смотрела в окно. Отряд моряков во главе с сержантом входил в брешь каменной ограды.

– Я приглашу их, – сказала она и вышла во двор.

Сержант Дерек, увидев ее, нахмурился. Катриона, напротив, заулыбалась, словно встретила лучшего друга.

– Сержант Дерек, у меня для тебя хорошие новости, – крикнула она, помахав рукой. – Премьер-министр Лахлан высоко оценил твои действия в сложившейся ситуации. Он собирается просить Совет тринадцати о повышении тебя в чине. Считай, что вопрос уже решен. Капитан Дерек, поздравляю тебя!

Гном был сражен наповал этим известием. Он и верил, и не верил своему нежданному счастью. Блаженная улыбка на его лице то появлялась, то исчезала, как будто солнце скрывала грозовая туча, носимая ветром по небу. Но Катриона продолжала наступление, не давая ему опомниться.

– Я приглашаю тебя и всех твоих доблестных воинов отметить это радостное событие, – заявила она. – Пустим заздравную чашу по кругу, как это принято в нашем славном флоте!

Моряки за спиной сержанта трижды радостно прокричали «Ура! Ура! Ура!», а затем крикнули еще раз, намного громче: «Ура славному капитану Дереку!». И исход сражения был предрешен. Гном не смог противостоять натиску Катрионы и сдался. Он даже забыл о взятых под стражу смотрителях, мысль о жестокой казни которых лелеял весь день.

– Но только одну чашу, – стараясь казаться невозмутимым, сказал он. – Мы на службе. И мы не будем пить в доме. Разопьем ее здесь, под открытым небом, как настоящие солдаты.

– Как скажешь, капитан Дерек, – не стала спорить Катриона. – Горячий пунш на свежем воздухе становится только вкуснее.

Она ушла в дом. Моряки составили карабины в козлы и окружили котел с благоухающим напитком, который из дома вынес, кряхтя, Аластер и поставил прямо на землю. Пренебрегая стаканами, они черпали пунш большим ковшом, поданный Скотти, и вливали его в свои глотки, даже не давая остыть кипящей жидкости. Здравицы в честь гнома перемежались солдатскими шутками.

– А по какой команде можно почесаться, капитан Дерек? – вдруг спрашивал кто-то, и все замолкали в ожидании ответа.

– По команде, – ухмыляясь, отвечал гном, и от громогласного хохота испуганно взлетали олуши, присевшие было на крышу башни маяка

Затем вступал сам сержант.

– Вы что думаете: вы все дураки, а я один умный? Вот кто из вас знает, салаги, чем вы отличаетесь от баранов?

– Чем, капитан Дерек? – подыгрывал ему кто-нибудь, заранее давясь от едва сдерживаемого смеха.

– Да ничем! Барану скажешь: «Молчи!», а он все равно разговаривает, так и вы, – радостно отвечал гном. – А я стою здесь попугаем и на вас каpкаю. Водку пьянствуете, девок развратничаете, а у самих в кубрике столько дерьма, что в голове не укладывается.

Сержант Дерек был старым служакой и мог шутить подобным образом часами, получая от этого истинное удовольствие. Сейчас он был поистине счастлив. Обычно он пил, пока было вино, и оставался хотя бы один собутыльник. И все это время сохранял здравый ум. Но, видимо, сваренный домовыми пунш был слишком крепок, потому что с каждым новым глотком голова его становилась все тяжелее, язык уже начинал заплетаться, мысли путались. Взвод также нес потери. Моряки один за другим отходили от котла и падали посреди двора в самых живописных позах. Кто-то еще пытался затянуть песню, но быстро смолкал, сраженный усталостью.

Из дома вышел совершенно трезвый моряк, который охранял комнату с запертыми в ней смотрителями. Он подошел к гному и с обидой сказал:

– А обо мне забыл, сержант? Или я взводу чужой? Спасибо, старуха сказала, чем вы здесь занимаетесь, пока я один за всех службу несу.

– Пей, Алехандро, – приказал ему опьяневший гном, подавая полный ковш. – В твоем возрасте я себе сапогами ноги до задницы уже стер, но никогда ни одним словом не попрекнул своего сержанта.

– Я тебя не попрекаю, сержант, – ответил моряк, осушив ковш. – Но все-таки мне обидно.

– Вот ты обижаешься, Алехандро, а знаешь ли ты главное правило службы? – невнятно пробормотал сержант Дерек. И, зачерпнув со дна котла, протянул моряку еще один ковш с пуншем.

– Много их, этих правил, все разве упомнишь, – ответил тот, жадно приникая к ковшу.

– Много, но ты запомни одно, и всегда будешь на хорошем счету у начальства, – заявил сержант Дерек. – Оно простое: необходимо отдавать честь каждому дереву, начиная с меня.

С этими словами он упал на землю и, как ни пытался, не смог встать. Немного повозившись, он свернулся клубочком, закрыл глаза и заснул сном младенца, блаженно улыбаясь. Вскоре к нему присоединился Алехандро. Он был последним из отряда сержанта Дерека, кто еще оставался на ногах. Двор маяка напоминал поле боя после жестокой битвы. Моряки лежали вповалку, кто-то хрипел или храпел, но большинство оставались неподвижными, и мертвенная бледность уже покрыла их лица.

Из дома вышла Катриона и огляделась. Увиденная картина вызвала улыбку на ее лице. Она взглянула в сторону моря. Солнце уже почти скрылось, виднелся только его крошечный багровый краешек.

– Как мы и договаривались, сержант Дерек, – сказала она. – Я успела до заката.

Глава 39

Катриона в сопровождении Скотти подошла к комнате, где находились Борис и Крег. К двери был прислонен карабин, оставленный самовольно покинувшим пост часовым. За дверью было тихо. Катриона отворила ее и увидела встревоженное лицо Бориса. Крег лежал на кровати с закрытыми глазами.

– Вы свободны, – сказала эльфийка.

На самом деле она хотела произнести не эту банальную выспренную фразу. Она много раз представляла себе, что скажет, когда вновь увидит Бориса. Придумала множество разных нежных слов. Но все они вдруг куда-то улетели из ее головы, будто стая встревоженных птиц. Преступление, которое ей пришлось совершить, чтобы освободить Бориса, охладило ее пыл. Сейчас ее заботило только одно – как можно быстрее скрыться с острова и так далеко, чтобы погоня, которую отправит за ними Совет ХIII, потеряла их след.