Человэльф

– Неужели? – деланно удивился эльбст. – Тогда я ему не завидую.

Всем своим видом эльбст давал понять, что не проронит больше ни слова. И Катрионе пришлось уйти.

Как только девушка вышла, в комнату тенью проскользнул Грайогэйр. Он вопросительно смотрел на эльбста, ожидая приказаний.

– То, что мы о ней знаем, и что она хотела бы сохранить в секрете от всего мира – это лучшая гарантия ее верности в будущем, не так ли, Грайогэйр? – произнес эльбст.

– Истинно, повелитель Роналд, – ответил тот, понимая, что от него ждут ответа, подтверждающего мысли эльбста.

– Avis rаrа, – сказал эльбст, не глядя на него. – Эта эльфийка – поистине редкая птица, настоящее сокровище, ты не находишь?

И Грайогэйр кивнул в знак согласия.

– Fugit irrevocabile tempus, – с неожиданной тоской произнес едва слышно Роналд. – Бежит невозвратное время…

Но, сказав это, он тут же бросил на Грайогэйра быстрый подозрительный взгляд, в котором сквозила угроза. Никто не должен был и не смел знать истинных мыслей главы Совета ХIII.

Но тот сделал вид, что не услышал эльбста. Девизом Грайогэйра было «Fide, sed cui fidas, vide», что значило – будь осторожным. И он всегда был настороже.

Глава 19

Борис проспал весь день. Когда он проснулся, красное солнце уже нависло над горизонтом, окрасив его в багряный цвет. В открытое окно проникал свежий прохладный бриз, наполняя комнату запахами моря. Было непривычно не слышать рокота машин. Только равномерный гул, как будто невидимый музыкант по непонятной прихоти нажимал лишь одну басовую клавишу на органе. Борис потянулся всем своим длинным телом, разминая затекшие от долгого лежания мышцы. Кровать была узкой и жесткой, предназначенной не сибаритам, а для людей, закаленных походной жизнью. Одеяло, которым Борис укрывался, было тонким, словно ломтик сыра на бутерброде в дешевой закусочной. Однако все это не помешало ему хорошо выспаться. Он чувствовал себя свежим и бодрым. Вчерашний день безвозвратно ушел в прошлое, оставив по себе только воспоминания, и не только неприятные. Борис не забыл девушку, поющую ангельским голосом на непонятном ему языке. Потянулся за джинсами, сброшенными небрежно на стул возле кровати. Достал из заднего кармана медальон, открыл его. Долго задумчиво смотрел на изображение. Он был уверен, что это та самая Катриона, которая звонила ему в ночь на Ивана Купалу и поразила его воображение своими сверхъестественными способностями. Но тогда он еще не знал, как чудесно она поет. Несомненно, это была необыкновенная девушка.

Придя к такому выводу, Борис закрыл медальон. Опустил ноги с кровати, машинально отметив, что первой пола коснулась левая, а это, по народным приметам, сулило плохой день. Бабушка Алевтина была суеверна, и воспитала внука в твердом убеждении, что если случайно просыпать соль, то ссоры не избежать, перебежавшая дорогу черная кошка сулит несчастье, а залетевшая в дом птица может принести такие беды, что ночь после этого лучше провести в другом месте, и как можно дальше.

– Придет наша смертушка – а никого нет дома, – говорила бабушка, лукаво подмигивая внуку, словно вступая с ним в заговор против самой смерти. – Она и уйдет, несолоно хлебавши. А мы с тобой живехоньки останемся.

И маленький Боря радовался вместе с ней, звонко смеясь.

– В птицах живут души умерших людей, – таинственным шепотом продолжала бабушка Алевтина, часто и торопливо осеняя себя крестным знамением сложенными в щепоть морщинистыми пальцами. – Вот они-то, мертвые душеньки, и приносят заранее дурную весть живому еще человеку. Может быть, предупредить хотят, замаливая свои земные грехи…

Но детство и бабушка Алевтина были уже в таком далеком прошлом, что Борис сразу же забыл о плохой примете. Он подошел к окну. Полоска каменистой суши, на которой стоял маяк, была крошечной. Вокруг нее, до самого горизонта, простиралось море в белых барашках волн, украшавших его, как сережки ольху в пору цветения. Борис подумал, что достаточно одной большой волны, чтобы с острова были смыты все постройки и даже сама башня маяка, и остров снова приобрел прежний вид огромной каменной глыбы, поросшей бурой травой. И тогда ничто бы не портило величественную картину первозданной природы. Борис хорошо помнил, как некоторое время тому назад, в 2004 году, мир потрясло известие о цунами, которое прокатилось по Индонезии, Шри-Ланке, Индии, Таиланду и десятку других стран, омываемых Индийским океаном, и унесло жизни почти четверти миллионов людей. Смертоносная волна достигала тогда тридцати метров в высоту. Для острова Эйлин Мор было бы достаточно и пятиметровой волны-убийцы. Никому не удалось бы спастись. Подумав об этом, Борис машинально суеверно перекрестился и трижды плюнул через левое плечо. Выучка бабушки Алевтины давала о себе знать.

От созерцания моря он перешел к обозрению островных построек, которые мог видеть из окна. И пришел к выводу, что башня маяка, возвышающаяся над островом, словно уродливый гигантский гриб, была здесь явно не к месту, чужеродной, как бородавка на красивом лице. Тот, кто принимал решение о строительстве маяка на Эйлин Мор, судил, по всей вероятности, только по географическому положению острова, а сам остров видел лишь на карте. Иначе никогда не допустил бы такой грубой ошибки.

Борис любил маяки. Но он был против того, чтобы бездумно насаждать их по всей планете. Скотти была права, когда сказала, что есть места, откуда маяки необходимо убрать. Она считает, что маяки прокляты. Нет, это не так, мысленно возразил ей сейчас Борис. Дело не в маяках. Прокляты те места, где эти маяки были построены. А все остальное – простое совпадение. В конце концов, смотрители маяка пропадали не только на острове Эйлин Мор. В августе 1969 года так же бесследно исчезли два смотрителя маяка, построенного на острове Грейт-Айзек-Кей.

В тот день над Багамским архипелагом проходил ураган, непонятно почему названный милым женским именем Анна. Вероятнее всего, он и стал истинной причиной таинственного происшествия, а вовсе не леди Грей, как считают местные жители. Они бережно хранят предание о том, что в конце ХIХ столетия неподалеку от острова произошло кораблекрушение. Почти все пасажиры погибли, спасся только один младенец. С тех пор, утверждают жители Грейт-Айзек-Кея, утонувшая мать ребенка каждое полнолуние выходит на остров из морских глубин, страдая от горя и разлуки с выжившим чадом, стонет и зовет его к себе, в морскую пучину. Но Борис был уверен, что это красивая легенда, и не более того. Не говоря уже о том, что маяк не имеет ко всему этому ни малейшего отношения. Тем не менее, люди забросили его, даже сняли все лестницы, чтобы никто не мог подняться по ним наверх.

А были еще слухи, связанные с маяком на мысе Эйр в Уэльсе. Если им верить, то вокруг покинутого людьми более ста лет назад строения бродит дух человека, умершего от несчастной любви. И горе тому, кого он встретит в час, когда его душа рассталась с телом…

И таких историй Борис знал множество. Но ни одна из них не имела отношения непосредственно к маяку. Он не сомневался в этом. Жаль, что этой ночью он был настолько уставшим, что не смог ничего возразить Скотти.

«Ничего, у нас со Скотти еще будет время на разговоры», – подумал он, мысленно перебирая аргументы, с помощью которых собирался переубедить старушку.

Черная тень огромной птицы промелькнула в небе над маяком. Борис вздрогнул и выглянул из окна. Но ничего не увидел. Он подумал, что ему показалось. Слишком много он размышляет над всяческими суевериями, вот и начинает мерещиться самому всякая чертовщина. Пора одеваться, спускаться вниз и приступать к своим новым обязанностям главного смотрителя маяка Эйлин Мор. А для начала познакомиться с теми, с кем ему предстоит работать. С Аластером и его женой Скотти он уже встретился, милые старички, хотя и со странностями. Остается Крег. Вчера он так и не дождался, пока тот проснется и спустится вниз. Ничего, наверстает упущенное сегодня.

И Борис, насвистывая, умылся, поплескав на себя водой из допотопного медного умывальника, стоявшего в углу, натянул, за неимением других, запачканные после вчерашних приключений джинсы, пригладил встрепанные волосы ладонью и вышел из комнаты. У него не было ни документов, ни денег, ни одежды кроме той, что на нем – все это кануло в морской пучине, когда его лодку раздавило неизвестное судно, но зато он сохранил жизнь, бодрость духа и веру в будущее. А это было намного больше того, что он потерял.

Он вышел в полутемный коридор. В конце его была открытая дверь, в помещении горела свеча, отбрасывая на стены причудливые тени. Голосов не было слышно, но Борис все-таки заглянул и увидел, что за столом сидят Аластер, Скотти и неизвестный ему мужчина средних лет. По всей видимости, это был техник Крег, наконец-то спустившийся из своей комнаты, которая, как уже знал Борис, находилась где-то на самом верху башни. Они играли в лото. Перед каждым игроком лежали по четыре карточки с цифрами, которые они закрывали крупными жемчужинами. Мешочек с выточенными из дерева пузатыми бочонками был в руках у Скотти. Она доставала из него горстями бочонки и ставила их на карту или небрежно опускала на стол. Аластер и Крег закрывали цифры жемчужинами – один черными, другой белыми. Перед Скотти была кучка из розового, самого дорогого по стоимости, жемчуга. Аластер радовался, как ребенок, когда ему удавалось закрыть цифру. Крег играл, сохраняя на лице невозмутимость сфинкса.

Борис, войдя, радостно произнес:

– Добрый всем вечер!

И только услышав свой голос, прозвучавший, словно иерихонская труба, он сообразил, что игра велась в полнейшей тишине. Даже Скотти не открывала рта. Но предела способности удивляться Борис достиг уже давно. Да и Скотти тут же громко объявила, достав из мешка очередную горсть бочонков:

– Барабанные палочки!

Аластер радостно завопил:

– Квартира! Ссыпай все обратно, Скотти! Кричи по одному!

Крег привстал и слегка поклонился.

– Техник Крег, – церемонно представился он. – К вашим услугам.

Борис протянул ему руку. Рукопожатие у Крега было слабое, а ладонь мягкая, как у женщины. Да он и сам был невелик, едва доставая макушкой до подбородка Бориса, хотя и возвышался над Аластером и Скотти на целую голову.

– Присаживайтесь к нам, – предложила Скотти. – Вчетвером играть веселее.

– Я бы с удовольствием. Но, я вижу, игра идет по крупному. А у меня, как говорят, в одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи.

– И это вы называете игрой по крупному? – удивился Аластер. – Да, как измельчал народ! Помню, когда мы играли по вечерам на Фаросском маяке – так тогда золото действительно текло рекой. Птолемей, царь Египта, расплатился с Состратом золотыми слитками…

– Аластер, молодому человеку это не интересно, – перебила его Скотти. – Как и наше с тобой старческое развлечение. Я вижу это по его глазам.

Она незаметно подмигнула Борису, давая понять, что не надо воспринимать всерьез то, что говорил ее муж.

– Добро пожаловать в страну эльфов, молодой человек! – сказала Скотти весело, как будто в шутку. – В страну вечной юности, весны, беззаботности и беспамятства.

Но глаза ее смотрели серьезно, они были испытывающими и одновременно предостерегающими.

Однако Борис не заметил этого. Он все еще слышал только то, что говорили, и видел только то, что бросалось в глаза.

– А в этой стране кормят проголодавшихся людей? – спросил он в тон Скотти, подыгрывая ей.

– И даже очень обильно. Но помните, что отведав пищи эльфов, человек забывает о своей родине, о своем доме и о своей цели в жизни.

– Я так голоден, что согласен на любые условия, – рассмеялся Борис. – Только накормите меня поскорее! Кажется, целую вечность во рту не было маковой росинки. Слона бы съел. Даже не разрезая на маленькие кусочки.

Старушка пожала плечами с таким видом, как будто она сделала все, что было в ее силах, и умывает руки.

– Будете хаггис? – спросила она. – Мой Аластер его обожает.

– Боюсь показаться невеждой…, – замялся Борис. Упоминание об Аластере несколько смутило его. У этого странного старичка могли быть также слишком оригинальные кулинарные пристрастия. – Но что это?

– О, это превосходное по вкусу и сытности блюдо! Готовится из бараньих, овечьих или свиных потрохов, порубленных с луком, толокном, салом и приправами и сваренных в бараньем желудке. Подают его с гарниром «нипс и таттис» – это пюре из брюквы и картофеля.