Человэльф

Комната, которая оказалась сразу за дверью, была небольшой и уютной. Из мебели в ней были только дощатый стол, несколько грубо сколоченных стульев, пара шкафов в углу. Скудость обстановки несколько скрадывали яркие пятна картин на стенах. Значительную часть комнаты занимал мольберт, установленный у окна. Около мольберта стоял худенький невзрачный старичок, заросший редкими, но длинными волосами, которые немытыми прядями спускались до его хрупких плеч. Он держал в руке кисть и изредка наносил ею мазки на огромный холст, в сравнении с которым сам он выглядел пигмеем. Несоразмерность холста и художника могла показаться Борису смешной в любое другое время, но сейчас ему было не до этого. Словно блудный сын, вернувшийся домой после долгих скитаний, он стоял у порога и ждал, когда на него обратят внимание.

Но прошло несколько минут, а художник, увлеченный своей работой, так и не обернулся к Борису, словно даже не заметил его появления в этой комнате. Борис прошел к столу и присел на один из стульев. Ситуация начала забавлять его. Он сам порой увлекался, занимаясь чем-нибудь, но старичок превзошел все мыслимые пределы. Казалось, начни его сейчас переносить вместе с мольбертом из дома во двор, он продолжал бы наносить кистью мазки на картину. Как будто он был Господом Богом и творил вечность, а все остальное вокруг него было сиюминутным, нереальным и несуществующим.

Невольно Борис начал рассматривать картины на стенах. Сюжет их был однообразен – маяки. Большие и маленькие, круглые и квадратные, установленные в воде и на суше. Была здесь и американская статуя Свободы с факелом в вознесенной над головой руке. Увидел Борис и изящную белую башню маяка с красной головкой-маковкой, установленного на мысе Эйр в Уэльсе, который обеспечивал прохождение английских судов с 1776 года по сей день. Когда Борис, рассматривая маяк с мыса Хаттерас в Северной Каролине, встал со стула и подошел ближе к картине, старичок все-таки заметил, его. Он растерянно захлопал глазами и с видом полнейшего недоумения воскликнул:

– И давно вы здесь?

– Это не важно, – невольно улыбнулся Борис. – Я не скучал. Прекрасные картины!

Польщенный художник радостно улыбнулся.

– Вы явно разбираетесь в живописи, – сказал он одобрительно. – А это не часто встречается. Вот моя жена, например. Замечательная, не скрою, но ничего не понимает в искусстве. Вот уже добрую тысячу лет пытаюсь ее научить – и все без толку. За это время испанцы открыли Америку, и эта дикая страна стала величайшей державой мира – после Шотландии, разумеется. Гунны разрушили великий Рим, а затем сами исчезли с лица земли. Татаро-монголы захватили Русь и правили ею несколько столетий. Чума и мировые войны едва не уничтожили людей, но они опять размножились и расселились по всей планете. А моя бедняжка Скотти по-прежнему девственна в этом отношении. Представляете?

– С трудом, – пробормотал Борис. Он с опаской подумал, что старичок помешан не только на живописи, но, кажется, действительно сошел с ума. И это не так уж удивительно. Того и гляди, он сам потеряет остатки своего разума, который за минувшие сутки подвергся слишком тяжелым испытаниям.

– Взять хотя бы вот эту картину, которую вы рассматривали, – увлеченно продолжал старичок. – Ведь это не просто маяк, установленный возле крохотной деревушки Хаттерас. Он освещает «кладбище Атлантики»! Да-да, именно так называют этот район Атлантического океана, где сталкиваются холодное Лабрадорское течение и теплый Гольфстрим. А в результате – исключительно сложные условия для навигации из-за мелей, изменчивых течений и штормовых ветров. Более тысячи кораблей за последние пятьсот лет нашли здесь свой последний приют. А сколько человеческих жертв! Ни одному рарогу такое не под силу, я вас уверяю!

«Ну вот, опять, – с тоской подумал Борис. – Понесло старика по кочкам! И за что только мне все это?»

– Этот маяк должен быть запечатлен на полотне не чета моему, – взволнованно говорил старичок, махая кистью, как шпагой, словно пронзая ею невидимого врага. – Уверен, вы понимаете это, как любое разумное существо. А что моя Скотти?! Она говорит, что этот маяк не только не следовало рисовать, его надо разрушить. Дескать, он приносит беду, потому что на нем лежит проклятие. И еще она смеет утверждать, что эта моя картина тоже однажды доставит нам много неприятностей. И все по той же самой причине. Вы слыхали когда-нибудь подобный бред, юноша? И она еще называет себя…

– Эльфландкой, – произнес за спиной Бориса чей-то ласковый голос. – Ведь мы теперь – жители Эльфландии, Аластер. Надеюсь, ты не забыл, о чем говорила нам Катриона?

Борис не заметил, когда и как в комнату вошла эта старушка. Возможно, подумал он, неслышно ступая, она прошла через дверь за его спиной. Солнце уже взошло и, проникая через открытое окно, ярко освещало ее. Кожа старухи от старости приняла иссиня-бледный оттенок и казалась почти прозрачной. Тем не менее, она все еще сохранила красивые и очень густые волосы, которые непокорными прядями выбивались из-под низко надвинутого на лоб чепца. А глаза ее по юному озорно блестели, когда она выговаривала своему мужу.

– Точно, Катриона! – воскликнул Аластер, так взмахнув кистью, что капли краски с нее разлетелись по всей комнате, попав даже на чепец его жены. – Вспомнил! Она мне велела сходить на берег и притащить какого-то человека, который там валяется, точно дохлый дельфин. Я еще должен был позвать на помощь Крега… Это наш техник, – пояснил он Борису. – Но как только Катрина ушла, ко мне пришла идея, как придать фону на моей картине изумительный лиловый оттенок. И все остальное сразу же вылетело у меня из головы.

– Аластер! – укоризненно покачала головой старуха. – Как же ты мог!

– Сам не понимаю, – честно сказал тот. – Но я немедленно схожу за Крегом, и мы тут же вдвоем…

– Можешь не торопиться, – остановила его жена. – Он уже сам пришел.

– Кто?

– Человек, о котором говорила Катриона.

– И где он? – продолжал искренне недоумевать Аластер.

– Стоит перед тобой, – терпеливо, как ребенку, пояснила ему Скотти. – Разговаривает с тобой. И ужасается тому, какой ты бестолковый. А еще эльфландец!

– Пусть будет по-твоему, – миролюбиво заметил Аластер. – Эльфландец так эльфландец. Хорошо еще, что не человек. От Катрионы всего можно ожидать…. Она нам почти как дочь, и я ее очень люблю, – опять доверительно сообщил он Борису. – Поэтому я терпеливо сношу все ее выдумки и капризы. – Он кивнул на жену. – И ее, кстати, тоже.

– Шел бы ты лучше… За Крегом! – обиженно поджала губы Скотти.

– А это еще зачем? – возмутился Аластер. – Человек уже здесь. Жив-здоров, да еще и ухмыляется, как будто ему сам домовой пятки щекочет.

– А разве ты не должен предупредить Крега, что его ждет новый главный смотритель маяка?

– Кто? – опять непонимающе воззрился на нее Аластер.

Борис подумал, что ему пора выступить на сцену, иначе объяснение старичков может затянуться. Он церемонно поклонился.

– Разрешите представиться – Борис Смирнов. Каких-либо верительных грамот, сredentials, если вам так более понятно, у меня нет. Но я слышал, здесь прозвучало имя Катрионы. Сутки тому назад она предложила мне занять должность главного смотрителя маяка на острове Эйлин Мор. Я дал согласие. И вот я здесь. Прошу любить и жаловать. Но все остальные вопросы – к Катрионе. Я ничего не знаю.

– Зато мы знаем, – успокоила его Скотти. По всей видимости, она была мозгом в их семье, и заодно управляла всеми делами на маяке. – Катриона здесь была и дала нам все необходимые инструкции. Так что надобности в верительных грамотах нет. Кстати, мы прекрасно понимаем по-русски. Поэтому можете продолжать говорить с нами на своем родном языке.

И Борис только сейчас понял, что все это время говорил по-русски, и даже не обратил на это внимания. Равно как и на то, что далеко не всегда, когда Аластер что-то произносил, у него открывался рот. Вероятнее всего, он общался с Борисом телепатически, и тоже этого не замечал. Скотти была более осторожной, и ни разу не позволила себе такой небрежности в общении с ним. Но Бориса уже ничто не удивляло. За последние сутки он навидался и натерпелся такого и столько, что ему нужно было время, чтобы осознать все это. Пока же он просто говорил и действовал, будто во сне, когда воспринимаешь как самое естественное явление любые чудеса.

– Кстати, о Катрионе, – вдруг вспомнил он. – Если, вы говорите, она была здесь этой ночью, то не ее ли я видел на берегу моря часа два-три тому назад? Она сидела на валуне и пела ангельским голосом. Но при моем появлении вдруг куда-то исчезла. Как будто испарилась в мгновение ока.

– Едва ли это была она, – глядя на Бориса честными глазами, ответила Скотти. – Катриона не привидение. А вам, скорее всего, это просто привиделось.

– И прислышалось, вероятно, – заупрямился Борис. Он достал из кармана джинсов медальон, открыл его и показал изображение старухе. – Это Катриона?

– Откуда у вас этот медальон? – удивилась Скотти.

– Хотел бы я сам это знать, – буркнул Борис. – Так это Катриона или нет? Именно эта девушка пела, когда я подошел. Аластер, взгляните вы тоже. Это она?

– Может быть, и Катриона, не знаю, – заявил Аластер, посмотрев мельком на медальон. – Для меня все девушки, которым меньше пятисот лет, на одно лицо. Но то, что на берегу вы будто бы видели Катриону – это нет, ручаюсь.

– И кого же тогда? – попытался настоять на своем Борис. – Или ваш остров кишмя кишит девушками, поющими по ночам ангельскими голосами?

– Это вы в самую точку попали, – заявил Аластер. – Вот именно – кишмя кишит. Особенно в дни равноденствия. Если проживете на острове до осени, то сами убедитесь в этом. А насчет сегодняшней ночи… Быть может, это была моя Скотти? Разве я вам не говорил, что она изумительно поет? И танцует. Куда там эльфийкам, что бы о них ни говорили! Дождитесь ближайшего дня равноденствия – и сможете убедиться в этом собственными глазами.

– Аластер! – зарделась от смущения Скотти. – Ты, как всегда, преувеличиваешь. Наш новый главный смотритель может и в самом деле подумать…

– Все, с меня хватит, – разъярился Борис. – Не хотите говорить – не надо. Но накормить меня и показать мне мою комнату вы можете?

– Это моя обязанность, – обиженно поджала сморщенные губки Скотти. – Пойду приготовлю вам завтрак и открою комнату, в которой вы будете жить. С вашего позволения!

Не успела за Скотти закрыться дверь, как Аластер приблизился к Борису и прошептал ему почти в самое ухо, возбужденно блестя неожиданно ярко-синими глазами:

– А вы знаете, молодой человек, что я был смотрителем Фаросского маяка?

Глава 17

До острова Барра Катриона добралась без приключений, как и Борис. В аэропорту, после долгих бесплодных расспросов, ей удалось найти того, кто навел ее на след. Это был полный улыбчивый мужчина средних лет, который работал здесь агентом по организации обслуживания пассажирских авиаперевозок, как он с важностью представился. Звали его Эндрю МакКензи. От него Катриона узнала, что одного из пассажиров рейса, прилетевшего несколько часов назад, встречал какой-то хмурый тип, настороженно зыркающий во все стороны глазами из-под огромного козырька кепи. В руках он судорожно сжимал кусок ватмана с надписью от руки. Что там было написано, Эндрю МакКензи не знал, зато он запомнил автомобиль, на котором этот тип увез пассажира, молодого высокого парня с тощим рюкзаком за плечами.

– Такой тарантайки я раньше на нашем острове не видел, наверное, этот чудак прибыл на пароме с Льюиса, – заявил ее словоохотливый собеседника, презрительно ухмыляясь. – Крошечный двухместный кабриолет, весь помятый, в царапинах, да еще и бурого цвета, который, возможно, раньше был красным. И как они в него втиснулись, не представляю! Машина явно не для мужчин. Да и не для приличной женщины, да еще такой красивой, как вы. Кстати, не хотели бы вы как-нибудь прокатиться на моем автомобиле? Уверяю вас, вы не пожалеете!

– Может быть, – обворожительно улыбнувшись, ответила Катриона и ушла, оставив толстяку на память приятный аромат своих духов и воспламеняющие воображение эротические мечты.

Отыскать сам бурый кабриолет ей не удалось. Но его, как и Эндрю МакКензи, запомнили многие жители острова, настолько экстравагантной была манера езды водителя, да и сама машина бросалась в глаза, как неопрятный и небритый бродяга на светском рауте. Так, расспрашивая, Катриона дошла по следам, которые оставил кабриолет, до заброшенного причала, а здесь они словно канули в море. Было уже темно, когда Бориса подобрала рыбацкая лодка, и никто этого не видел. Но Катриона о дальнейшем развитии событий догадалась сама. Вариантов могло быть только два – неизвестные похитители либо утопили Бориса здесь же, у берега, рискуя тем, что их кто-то заметит и помешает, либо отвезли подальше, с намерением утопить в море, где его тела уже никто и никогда бы не нашел, благодаря вечно голодным акулам и прочим морским обитателям.

Катриона опечалилась. Несмотря на то, что она Бориса никогда в глаза не видела, ей понравился этот не глупый парень, который старался держаться гордо и независимо, даже разговаривая по телефону, а сам смущался, словно юная гамадриада, при каждом удобном случае. Поэтому Катриона, вместо того, чтобы повернуть обратно, понадеялась на русское «авось» и продолжила поиски. Она взяла на прокат большую, военного образца, резиновую лодку с мощным мотором и прожектором, установленным на носу, и вышла в море. Шанс найти Бориса, да еще живым и здоровым, был один на бесконечность, как при игре в рулетку в подпольном казино. Но она решила рискнуть.

Лодка, тихо урча мотором, словно сытый довольный кот, рыскала между маленькими островками, которых здесь было слишком много для безопасного судоходства больших морских судов, а ночь становилась все непрогляднее и таинственнее. В любое другое время Катриона получила бы несомненное удовольствие от этой морской прогулки, хмурой луны, мрачных туч, раздраженных волн, обдающих ее солеными брызгами. Она всегда ощущала себя частью окружающей ее природы, какой бы та ни была – ласковой или сердитой. Опасность, которая в эту ночь явственно витала в воздухе, ее не пугала, наоборот, волновала и бодрила. Но сейчас Катриона воспринимала все эти природные явления с точки зрения безопасности человека. И уныло думала, что ее надежды тщетны.