Человэльф

Все закончилось слишком быстро, и Борис не успел это осознать. Он все еще продолжал судорожно сжимать в кулаке камень, когда к нему подошла, мягко ступая по земле, словно грациозная дикая кошка, Катриона. В руках она держала арбалет.

– Да бросьте вы камень, Борис, – произнесла она. – Если вы хотите быть похожим на Давида, который собрался поразить Голиафа, то вам недостает пращи.

– А вы кто? – настороженно спросил Борис. Пережитый только что страх начисто вычеркнул у него из памяти изображение в медальоне, которое он часто рассматривал. Да и сумерки почти стерли черты лица девушки.

– Я Катриона, – ответила она. – Если помните, это я звонила вам в ночь на Ивану Купалу и предложила должность главного смотрителя маяка на острвое Эйлин Мор.

Спокойный и немного насмешливый голос девушки вернул Борису способность соображать. Он понял, что опасность ему уже не угрожает. Разжал кулак, и камень упал на землю. По ладони Бориса стекала кровь – он порезался об острые края камня, и даже не заметил этого. Он подошел к краю обрыва, с опаской посмотрел вниз. Но ничего не увидел, кроме кипящей, как в каменном гигантском котле, воды. Если существо и упало на камни, то волны уже утащили его в море, смыв с камней кровь. Если, конечно, у него была кровь. Борис в этом не был уверен.

– Во всяком случае, теперь я точно знаю, как погибли смотрители маяка в декабре тысяча девятисотого года, – сказал он. – Я разгадал тайну, которая волновала людей более века. Эта тварь, или подобные ей, просто сбросили их со скалы. А затем море скрыло следы преступления. Когда я расскажу об этом, мне никто не поверит.

– А поэтому вам лучше не рассказывать, – произнесла Катриона. – Чтобы вас не сочли сумасшедшим и не упрятали в психушку. Насколько я знаю людей, они поступят с вами именно так. И, кроме того, в вашем контракте записано, что вы обязаны хранить в тайне все, что связано с вашей работой на маяке.

– А это тоже как-то связано с моей должностью главного смотрителя маяка? – спросил Борис, показав выразительным жестом на пропасть. – Вы меня об этом не предупреждали. И, кроме того, я еще ничего не подписывал.

– Ну, не будем же мы спорить из-за таких мелочей, – примирительно сказала Катриона. – Не подписывали, так подпишете. Вы же не передумали из-за такого пустяка, как драка с рарогом?

– Так это был рарог? И только? – язвительно спросил Борис.

– Ну да, обыкновенный рарог.

– А позвольте узнать: рарог – это его имя или классификация? Прошу извинить, если мой вопрос покажется вам глупым, но дело в том, что я таких существ раньше не встречал.

– У людей это называется национальностью. А то, что не встречали… «Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось вашим мудрецам».

– Шекспир к этому не имеет никакого отношения. Такая тварь, как этот ваш рарог, может привидеться только в страшном сне.

– Во-первых, он не мой. Прошу не смешивать рарогов с эль… Ну, это не важно. А, во-вторых, когда вы читаете Шекспира, вас же не смущает, мне кажется, что принц датский общается с призраком. Почему же вы восстаете против существования рарогов?

– А действительно, почему? – усмехнулся Борис. Этот спор начал забавлять его. А еще больше – та искренность, которая сквозила в словах девушки. Она как будто и в самом деле верила в существование призраков и прочих представителей потусторонних сил. – Сам не пойму. Может быть, потому что у нас, в России, они не водятся.

– Зато у вас есть лешие, русалки, домовые… Да мало ли кто! Поверьте, разницы нет.

– Так уж и нет разницы? – рассмеялся Борис. Он уже откровенно подтрунивал над девушкой, но она этого не понимала.

– Нет, конечно, есть, – смутилась Катриона. – Рароги – профессиональные убийцы. Они убивают за деньги. Но что это доказывает?!

– Ничего, кроме моей неблагодарности, – пошел на попятный Борис. – Вы спасли мне жизнь, а я, как последний идиот, веду с вами диспут на религиозную тему. Извините меня.

– Я не обиделась, – ответила девушка. – Просто вы мало знаете. И видите, как и все люди, только одну сторону Луны.

Вдруг Борис хлопнул себя все еще кровоточащей ладонью по лбу, оставив на нем отпечаток, похожий на клеймо, которым в былые времена на Руси метили каторжников.

– Какой же я болван! – воскликнул он. – Ваш голос! Как я мог забыть! Это все он, ваш проклятый рарог! Совсем лишил меня разума.

– Я вынуждена снова напомнить, что рарог вовсе не мой.

– Пусть не ваш. Но голос-то несомненно ваш! И с этим вы не будете спорить, надеюсь. Вы пели как ангел!

Девушка покраснела от смущения. А, быть может, от досады. Борис не мог понять.

– Вы ошибаетесь, – сказала она. – Или вам почудилось в ночном бреду. И вообще, я никогда не…

Но Борис не дал ей договорить. Он достал из кармана джинсов медальон, раскрыл его и показал изображение девушке.

– А вот это мне тоже почудилось? Или скажете, что это не вы?

Катриона радостно вскрикнула, узнав свой потерянный, ей казалось, навсегда медальон – единственное, что осталось на память о матери.

– Откуда он у вас? – воскликнула она. – Впрочем, я догадываюсь…

Она замолчала. Было очевидно, что когда Борис целовал ее, перед тем, как потерять сознание, он оборвал цепочку, свесившуюся с шеи через вырез блузки, и рефлекторным движением зажал медальон в руке. А она этого не заметила.

Но Борис понял ее молчание по-своему. Он подумал, что девушка, припертая к стене зримым доказательством, своим возгласом окончательно разоблачила себя. И сама сообразила это.

– Что, узнаете себя? И эта же девушка пела прошлой ночью на берегу. Я не мог ошибиться. Ведь это вы, правда? Только не лгите.

– Нет, не я, – грустно ответила Катриона. – Это моя мама. Она погибла вчера ночью.

Борис ошеломленно смотрел на нее, не зная, что сказать.

– Не надо ничего говорить, – сказала Катриона, как будто прочитав его мысли. – Ведь вы сами знаете, что словами горю не поможешь.

– Когда у меня умерли мама и папа, бабушка много разговаривала со мной, – тихо произнес Борис. – Рассказывала, какие они были добрые и хорошие. И как любили меня. Говорила, что я еще встречусь с ними – не в этой, а в другой, вечной жизни. Я думаю, что именно это помогло мне пережить то страшное время и не умереть с горя. Я был совсем крошечным. А мир – таким огромным и пугающим. В первые дни я даже отказывался от еды. Кусок не лез в горло. Лежал, свернувшись клубочком, на своей кровати и плакал. Я угасал как свечка. Так что если бы не бабушкины слова…

– А что с ними случилось? С вашими родителями?

– Никто не знает точно. Они возвращались домой на автомобиле по горной дороге, тот сорвался в пропасть. Кажется, мама была за рулем. Она была плохим водителем, но очень любила быструю езду. Предполагают, что на повороте солнце ослепило через лобовое стекло водителя… С тех пор я не люблю солнечный свет.

– И я тоже, – сказала Катриона. – Когда светит солнце, я становлюсь безобразной.

Они помолчали, думая каждый о своем горе.

– Меня зовут Катриона, – вдруг сказала девушка.

– Меня Борис, – ответил он. – Да вы и так знаете.

– Еще полчаса назад мне казалось, что я знаю о вас все, – призналась Катриона. – Но сейчас я поняла, что не знаю ровно ничего. И мне еще предстоит вас узнать по-настоящему.

– А вы этого хотите? – спросил, чувствуя, как у него замирает сердце, Борис.

– Да, – ответила Катриона. – А вы?

– Очень, – сказал он. – Впервые в жизни.

– И я тоже, – сказала она.

Он взял Катриону за руку.