Человэльф

– Почему?

– Потому что это преступление. Судно пойдет не тем курсом и разобьется о скалы или пропорет днище о риф. Оно пойдет на дно, а люди могут погибнуть.

– Вот и замечательно! – ударил своим громадным кулаком по камню млит, едва не раздробив его на куски. – Если мы, поменяв секторные огни, направим «Летучий Голландец» на скалы, он неминуемо потерпит крушение, а мы возьмем его голыми руками. И даже если не возьмем – пусть его идет на дно. Нам хлопот меньше.

Огромный млит радовался как ребенок своей выдумке. Глядя на него, начал сомневаться и Борис. Совершить преступление ради благой цели уже не казалось ему таким ужасным поступком, хотя еще за минуту до этого он с негодованием отверг бы даже мысль об этом.

– Это надо хорошенечко обдумать, – сказал он. – Нельзя с бухты барахты принимать такое решение.

– Думай, – недовольно буркнул млит. – Только не очень долго. А то этот француз тоже хотел подумать на досуге. Да не успел. Видимо, кто-то его передумал.

– Вы считаете, что его смерть не случайна? – взглянул на него озадаченно Борис. Млит уже не казался ему обычным туповатым хамом, каким выглядел. Он явно играл какую-то роль, с далеко идущей целью, а то, что его персонаж выглядел примитивным, только добавляло ему шансов получить то, что он хотел. Выражаясь на морском слэнге самого млита, «приз».

– Я ничего не считаю, пока у меня нет фактов и доказательств, – отрезал млит. – А ты держи язык за зубами. И мысли тоже. Живее будешь. А то мелькаете, как мотыльки над лампой…

– Кто мелькает? – не понял Борис.

– Да вы, люди, главные смотрители маяка Эйлин Мор. Добро бы еще только крылышки обжигали. Так ведь мрете, как чумные крысы. Этак мы из-за вас весь род людской переведем. И ради чего, спрашивается?

Вопрос был явно риторический, не требующий от Бориса ответа. Млит, несомненно, знал, ради чего главный смотритель маяка на острове Эйлин Мор должен был рисковать своей жизнью. Ради достижения его, млита, цели. А его целью был «Летучий Голландец». Корабль-призрак, внушающий ужас всем, кто выходит в море.

А потому Борис не стал отвечать. В глубине души он был даже согласен с млитом, что в данном случае цель оправдывает средства.

– Пойдем, человек, – хлопнул его по плечу млит. – Попью чего-нибудь горяченького на дорожку – и снова в море, будь оно проклято! Я-то ведь родился в лесу. В море меня укачивает. Но, правда, только когда штормит

Глава 22

На маяке царила идиллия, которую с радостью воспел бы древнегреческий поэт Феокрит, прославленный родоначальник этого жанра поэзии, так и не издавший своих стихов при жизни и потому забытый всеми после смерти. Катриона, успевшая принять ванну и переодеться в домашний халат, который ей дала Скотти из своих запасов, пила за столом чай, заваренный на травах. Она походила на милого пушистого котенка, лакающего с блаженным урчанием молоко из блюдца. Сама Скотти сидела напротив и предугадывала все ее желания. Крег, расположившись, по своему обыкновению, на дальнем краю стола, что-то чертил пальцем на столешнице и шевелил губами, споря сам с собой. Аластер увлеченно махал кистью, стоя у мольберта. Картина, которую он недавно начал, поражала буйством красок. На холсте уже проступали очертания трёх мраморных башен, стоявших на основании из массивных каменных блоков. Появление млита нарушило очарование тихого безмятежного уюта.

– Да у вас тут по-домашнему, – рявкнул млит, одним взглядом оценив ситуацию. – Отвык я уже от всего такого. Плесни-ка и мне чайку, прелестница, – бросил он Скотти. А сам подошел к Аластеру. – Все малюешь, старичина? Что на этот раз? Сотворение мира или апокалипсис? Что-то не могу разобрать.

– Ты мог бы запомнить, повелитель Сибатор, что на всех моих картинах я изображаю только маяки, – с достоинством ответил маленький художник. Ему приходилось высоко задирать голову, чтобы разговаривать с млитом. – И я никогда не изменю этой теме.

– Что мне в твоих картинах нравится, так это их размеры, – одобрительно заявил млит. – Одного только не пойму – как ты умудряешься взгромоздить холст на мольберт. Или ты только с виду такой хилый, а? Признайся, Скотти на тебя не жалуется?

Вместо ответа Аластер яростно нанес еще один мазок на холст.

– Ты собираешься разместить свой отряд на маяке? – спросил он.

– А хотя бы и так, – ответил млит, усмехнувшись. Ему явно нравилось поддразнивать маленького домового. – Что с того?

– Маяк Эйлин Мор совершенно не годится для этого, – заявил Аластер. – Это тебе не Фаросский маяк, где были специальные комнаты для рабочих и солдат, которых селили там для охраны маяка. Время было тревожное, не то, что нынешнее. Солдаты жили в основании башни, имеющую прямоугольную форму, и никогда не поднимались в расположенную выше восьмиугольную башню. Она была предназначена исключительно для нас, смотрителей. А далее спиральный пандус вел в верхнюю, цилиндрическую, часть. Это была святая святых. Здесь горел огонь, который было видно на расстоянии шестидесяти километров. Когда его зажигали, это было прекрасное и поистине величественное зрелище! Восемь колонн несли купол, увенчанный восьмиметровой бронзовой статуей Зевса Спасителя. Да ты можешь все это увидеть на моей картине. Хочешь взглянуть?

– Упаси меня Зевс, – искренне ужаснулся тот. – Ты мне скажи, правда ли это, что луч света, идущий от Фаросского маяка, мог поджигать вражеские корабли?

– Только в солнечные дни, – ответил Аластер неохотно. – Для этого использовалось специальное зеркало из бронзовых пластин, которые отражали солнечные лучи, и те воспламеняли деревянные суда. Поэтому маяк и венчал Зевс Громовержец, повелитель молний.

– Жаль, что на Эйлин Море нет такой солнечной пушки, – хмыкнул млит.

– И с кем ты собираешься воевать, повелитель Сибатор? – спросила Скотти. Она внимательно прислушивалась к разговору, одновременно успевая подливать чай в кружки Катрионы и Бориса.

– Ни с кем, прелестница, – равнодушно ответил тот. – Но ведь известно: хочешь мира – готовься к войне. Тот, кто вооружен до зубов, спит намного спокойнее остальных.

– Если те, остальные, не вооружены по самую макушку, – тихо сказал Борис. Его услышала только Катриона и поощрительно улыбнулась. До этого они вели свой безмолвный разговор одними глазами, но иногда в него врывался мощный, как океанский прибой, голос млита.

– А напомни мне, старичина, что произошло с Фаросским маяком? – пророкотал млит. – Кажется, взорвались пороховые погреба или кто-то подложил под него мину?

– И вовсе нет, – Аластер повернулся к млиту спиной и начал наносить мазок за мазком на холст. – Его разрушило обычное землетрясение. Но к тому времени, а это был уже двенадцатый век по человеческому летоисчислению, Александрийская бухта стала настолько илистой, что корабли не могли заходить в нее. И даже бронзовые пластины, служившие зеркалами, переплавили на монеты. А спустя еще пару веков обломки маяки пошли на постройку крепости. Все имеет свое начало и свой конец, повелитель Сибатор.

– Не будь того землетрясения, ты бы, верно, и по сей день служил на Фаросском маяке? – спросил млит равнодушно.

– Это вряд ли, – ответил еще более равнодушным тоном Аластер. – Мы со Скотти ушли с маяка задолго до того, как он был разрушен землетрясением.

– И по какой причине?

– Человеческая жизнь слишком коротка. А мы пробыли там достаточно долго, чтобы начать вызвать у людей удивление своим долголетием. За прошедшие столетия по этой причине мы сменили много маяков, повелитель Сибатор. К нашему великому сожалению.

– И все они так же плохо кончили, как Фаросский?

– Я как-то не задумывался об этом. Но все они запечатлены на моих картинах. Показать?

– Я уже сказал нет, – буркнул млит, отходя и присаживаясь за стол. Он явно устал от затянувшегося разговора. Или узнал все, что хотел. – Где мой чай, прелестница?

– Прошу тебя, повелитель Сибатор, – кротко сказала Скотти, подавая ему вместо обычной кружки глиняную чашу вчетверо большего размера. – Как ты любишь, настоянный на лигустикуме шотландском. Только что зацвел.

Млит шумно отхлебнул из чаши и блаженно закатил глаза.

– Головную боль как рукой сняло, – прорычал он намного тише. – С утра голова раскалывалась. В следующий раз приготовь-ка мне салатик из этой травки. Пиршество богов, скажу я вам! Где ты ее собираешь, Скотти?

Млит был так доволен, что даже впервые назвал ее по имени.

– Как обычно, на берегу, у подножия скал, – ответила Скотти. – Специально для тебя, повелитель Сибатор. Мой Аластер ее не уважает.

– Глупец он, твой Аластер, – безаппеляционно заявил млит. – Когда ты от него уйдешь, я возьму тебя к себе экономкой.

– Никогда, повелитель Сибатор, – улыбнулась Скотти. – Я буду с ним, пока смерть не разлучит нас.

– И ты тоже глупа, – буркнул млит. – Впрочем, чему я удивляюсь? Как говорят люди, муж и жена – один сатана. Иногда мне приходится с ними соглашаться. И все из-за таких, Скотти, как ты и твой блаженный муженек. Так что мой грех лежит на тебе.

– А почему вы все время говорите о людях так, будто противопоставляете себя им? – с досадой спросил его Борис. Когда млит подсел к столу, он был вынужден прервать свой немой диалог с Катрионой, чтобы тот ничего не заметил. И теперь злился. – Это зачатки мании величия или детская обида на все человечество?

– А как я должен говорить о людях? – удивленно воззрился на него млит.

– Ну, я не знаю… В конце концов, ведь вы тоже человек.

– Кто? Я?! Человек? – млит был так поражен, что даже не рассердился.

– А что вас так удивляет, адмирал? – недоуменно улыбнулся Борис. – Вы смотрите на меня так, как будто я сморозил какую-то несусветную чушь.