Алеманида. Грёзы о войне

– В Галлии назревает большая угроза, – сказал Валериан. В отличие от Лициния, почтенный Август Константин не имеет права на ошибку. К сожалению, мы не можем проигнорировать и выпад на Востоке. Нигде не можем. В противном случае через год увидим триумф Лициния. С другой стороны, угроза Запада потенциально выглядит более жизнеспособной, нежели зубоскальства Августов в восточных провинциях. Галлия бунтует, но Аттал слишком рано возомнил себя воплощением отца. У галлов есть наёмники, способные причинить ущерб не меньший, чем орды. Что мне сказать? Пока Аттал объединяет племена, мы отразим удар Лициния. Зачем ждать опасность, ежели можно устранить недоразумения до её появления?

Константин задумался. Затем приказал:

В Виндобону нужно отрядить тыловой легион, Домициан. Солдаты там не справляются с осушением болот, а уйти нельзя – гунны. У тебя вроде есть отличный тыловик? Его и сплавь. Бог нам поможет.

– Марс уже однажды помог великому Августу, но второго раза может и не быть, – выговорил Антигон. – Ни для кого не секрет, что Аттал поставил под меч несколько сотен племен. Галльские легионы могут не совладать с растущим давлением, а сирийские – не успеют вовремя вернуться из Дамаска, чтобы усилить западный рубеж.

– К сожалению, мы не узнаем наверняка, как всё сложится, мудрейший Антигон, – пожал плечами Септимий. – Может, заплатить наёмникам из Ктесифона? Они в два счета уберут Аттала.

– Ублюдки с Аваним Афарот[90 - Аваним Афарот – школа, где готовили телохранителей шаха Ктесифона. Впоследствии переделана под школу наёмников. Школа является вымышленной (прим. автора).] дерут три шкуры, а толку от них – ноль, – насупив брови, ответил Валериан. – Ты ещё к христианам сходи. От них столько же пользы.

– Я слышал, они ещё едят плоть и пьют кровь, – съехидничал Евтихиан.

– Так они называют хлеб и вино, – пояснил император. – Если бы ты хоть раз увидел их обряды, то понял, что про них сочиняют много несусветных глупостей.

Советники смутились. Они не могли взять в толк, почему Константин потворствовал христианам.

Римская империя, словно ковёр, была соткана из сотен пестрых лоскутов. После слияния с греческой культурой символические фигуры приобрели наружность бородатых мудрецов и прекрасных женщин. В самом Вечном городе прекрасно уживались культы Сераписа и Юпитера, Вотана и Залмоксиса, Исиды и Астарты, Вакха и Весты. Большинство патрициев прилюдно поминали Капитолийского громовержца[91 - Другое название Юпитера.], а по ночам проводили оргии во славу Ваала. В ларариях[92 - Ларарий – в римском доме культовое помещение или место поклонения домашним богам – ларам, пенатам. Название «ларарий» известно с императорского периода, прежде алтарь называли sacrarium, sacellum или aedicula.] по-прежнему дымился фимиам, посмертные маски украшали атриумы[93 - В Древнем Риме посмертные маски или скульптурные портреты умерших родственников, изготовленные из воска, которые хранились в специальных шкафах в атриуме.]. Солдаты приносили жертвы Митре, а легаты устраивали тавроболиум[94 - Тавроболиум (таурилии) – римский ритуал, при котором посвящаемый спускался в яму для омовения и распития бычьей крови.] перед решающими сражениями.

Ещё при императоре Тиберии набирало популярность учение Назаретского Пророка. Чудовищные гонения Диоклетиана и Галерия не искоренили секту из Иудейской провинции. Христианство крепло и набирало последователей, и его влияние было весьма трудно оспорить. Во всей империи христиан насчитывалось чуть более одной десятой от общего числа жителей, но Константин по неизвестным причинам встал на сторону меньшинства и наделил его равными правами наряду с обычными гражданами.

Нынешний Август считался безумцем, чьи прикосновения превращали бронзу в золото. Сенат не понимал, как он смог выиграть битву при заведомо проигрышных условиях? Год назад Домициан не верил в победу над Максенцием и частенько возражал Константину. Однако после разгрома узурпатора патриции и сенаторы соединили враждующие мировоззрения язычества и христианства, отдавая дань введенной Августом моде. Пока Константин одерживал победы, его необычные решения поощряли. Лишь в решающих моментах дух древнего сплетенного язычества побеждал, и Константин пасовал, моля о помощи у Митры.

После озвученных на совете мнений императора захлестнула волна мыслей. Ни одно из решений ему не казалось правильным, ибо враги придерживались хитроумной, выжидательной политики. Он понимал, что одну из границ придётся ослабить. Домициан с Септимием настаивали на Галлии, прочие советовали ударить по Лицинию. Август собирался с духом и никак не мог определиться. Константин склонялся к стороне большинства. Пока он не знал, где набрать необходимое количество легионеров, дабы разом заткнуть все дыры – получалось только одну.

Три года назад Август приложил бы все усилия ради союзного договора с Атталом. Но не сейчас. Константин получил от отца ценные уроки, но ещё больше опыта извлёк из непредсказуемости жизни. Знамя над Мильвийским мостом подтолкнуло его к невиданным доселе действиям. Сейчас царь надеялся на очередное чудо, как и в тот непогожий день возле Аримина.

«Едва Лициний узнает, что граница ослабла, так сразу же после победы над Максимином Дазой двинет армию на Рим, на меня. Придётся перебрасывать несколько легионов из Галлии, дабы оказать достойный отпор проклятому любителю капусты[95 - Считалось, что Лициний увлекался выращиванием капусты. В Риме специально распространялись подобные слухи, чтобы показать плебейские увлечения Августа Лициния.]. Но тогда Галльская префектура останется в беззащитном меньшинстве. Императорская разведка никак не доберется до Аттала, ведь перехватчики конунга сильны как никогда».

Два года назад римляне выступили из Галлии и совершили дерзкий бросок к стенам Вечного города. Константин балансировал на лезвии ножа, когда нападал на Максенция малым числом, и сейчас ситуация вновь повторялась.

Август вышел вперёд и задержал взгляд на террасе с гиацинтами. Какое-то время он простоял в ступоре, прежде чем заговорил:

– Два легиона перебросить к Арелату и ещё один – в Виндобону, – распорядился Август. – Аттал не станет лезть слишком далеко, зная о виндобонском легионе, и на Рим он не пойдёт, не разобравшись с тылом в виде массильской цитадели. Эпихарида назначить пропретором в Галлии. Пусть пока поверит на слово вередариям, указ я подготовлю позже.

– У нас нет столько трирем, Ваша Степенность, чтобы перебросить легионы в Массилию, – осторожно произнёс Домициан.

– Надо найти, – ответил Константин. – Напрямую через Альпы, быть может, и быстрее, зато морем надёжнее. Ещё на западную границу нужно отправить опытного легата. Домициан, у тебя есть на примете кандидат?

– Филипп Македонец, – вмешался Теренций. – На мой взгляд, приемлемый вариант.

– А как же Кустодиан? – спросил Антигон. – У Македонца ещё губы от молока не обсохли, а вы его в легаты пожаловали! Домициан, неужели звания раздаешь любимчикам, а настоящих рубак игнорируешь?

– С каких это пор ты вмешиваешься в дела армии? – недовольно ответил пропретор. – Филипп не получал звание за близость к шатру начальника пехоты.

– Я вмешивался в дела армии, когда ты ещё был сосунком. Забыл, кто тебя сделал знаменосцем? Антигон стрельнул глазами. Если добрался до пропретора, то не надо считать себя Филоктетом[96 - Филоктет (др.-греч. ??????????) – в древнегреческой мифологии сын Пеанта и Демонассы. Участник Троянской войны.]. Я наслышан о честолюбивых военачальниках Лициния, но лучшие – произрастают у славного доминуса Константина. Никто не сравнится с Кустодианом. Хорошо, что Спарта не так амбициозна, как Рим. Иначе мы бы сейчас жрали собственные испражнения. Мой царь, отправьте в Галлию Кустодиана – не прогадаете. У него есть подготовленные бойцы и необъятный галльский опыт.

– Недавно эта тема оговаривалась между нами, – ответил Домициан, стараясь не думать об осведомленности старика. – Но Кустодиан обычный центурион! Какой прок Веспасиану от простого центуриона?

– Ты умный муж, Домициан, – сказал Валериан. – Твоя голова думает за троих, и она не станет глупее, ежели тебя разжалуют до легионера. Если центурион, то априори идиот, а если легат – то управляет упряжкой самого Нептуна? Так награди Кустодиана титулом легата, в чём проблема?

– Он отказался! – сквозь зубы прошипел пропретор.

– Тогда напиши табулу Эпихариду, – сказал Антигон. – Развяжи Кустодиану руки. От него многое зависит. Ты пропретор или пьяный Сильван в лесу, Домициан? Опытный боец, а ведёшь себя, точно дитя. Решил повысить легионера – так делай, а не трепли языком. Стоило раньше издать декрет о назначении Кустодиана легатом, и мы бы не отвлекали Августа пустой болтовней.

Константин будто не слышал их прений. Он погрузился в размышления, рассматривая палатинские паникеллии.

– Дать легата только потому, что он служил у тебя? – переспросил Домициан. – Не слишком ли много чести спартанскому выродку?

– Когда ты назовёшь кандидата лучше, кликни меня, – пробасил Антигон. – Поставь его хотя бы префектом каструма[97 - Префе?кт ла?геря (лат. Praefectus Castrorum) – третий по старшинству офицер римского легиона. На должность назначались обыкновенно из числа старых, испытанных центурионов. Префект лагеря принимал на себя командование легионом, если отсутствовал легат или трибун латиклавий. Он был в основном административным руководителем легиона и следил за исправностью разбивки лагеря, лазаретами и обозами, а также за лагерной дисциплиной.].

– Я городской магистр или Август? – в разговор вклинился Константин. – Вы так и будете спорить до скончания веков? Антигон, не подтрунивай над пропретором, а ты его не задирай, Домициан. Решение за тобой, но старая добрая подсказка старшего не испоганит результат. Я полагаюсь на всех вас, иначе бы не созывал консисторий[98 - Консисторий – совет императора, куда избирались советники из состава Сената.]. Орёте про единство и тут же ругаетесь из-за чепухи. Я усилю галльские гарнизоны, но не разожгу войну. Оставляю это право за Атталом. И ради всех богов, пусть солдаты его не провоцируют. Меций, всё записал?

– Да, господин, – прозвенел вольноотпущенник.

– А если Аттал отобьет крупный гарнизон? – спросил Септимий.

– Пусть Веспасиан смотрит по ситуации, – сказал Август. – Я напишу ему письмо.

– У нового наместника колени дрожат от ответственности, – произнёс Евтихиан.

– Я не жалею о принятом решении, – отрезал Константин. – Не желаю слышать об этом! Домициан, не вижу смысла повторяться. Я всё решил. Послезавтра озвучу волю перед полным собранием сената. Валериан, собери всех квесторов, работников магистратов и прочую мракобесию. Полагаюсь на тебя.

Советники поклонились Августу и отправились к выходу из парка.

IV

К дворцу на Семипалатинском холме шествовала пышная делегация из Медиолана. Торговцы покидали лавки, мальчишки из субурских трущоб мчались наперегонки, матроны останавливали паланкины и осторожно приоткрывали шелковые занавески, патриции обращались к ремесленникам и спрашивали о случившемся. Горожане мечтали воочию узреть человека, прибытие которого собрало воедино несколько агор.

По Эвксинской улице маршировали солдаты императорской гвардии. Аттик по приказу Августа отправил в сопровождение делегации две сотни палатинов. Домициан услужливо предоставил Константину центурию ланциариев и алу галльских кавалеристов. Шествие смахивало на снежный ком, катящийся с горы. Полководцы бы завистливо сравнили праздник с чьим-то триумфом.

Бойкие мальчуганы заползали на крыши и махали руками черни, бегущей за царским паланкином. Толпа кричала и улюлюкала. Люди жаждали получить благословение от первой женщины империи – божественной Августы. Начальник стражи громко крикнул на вульгарной латыни, и солдаты плотнее сомкнули щиты вокруг паланкина и обоза. Вигили[99 - Вигили – рабы-стражники.] из германцев стояли с угрюмыми лицами, разглядывая преторианские плащи.

Кавалькада остановилась возле стереобата[100 - Стереобат – в античной архитектуре цоколь храма или колоннады.]. Из-за малиновой шторы показалась изящная бледная рука. Быстро подлетевшая служанка мягко ухватилась за ладонь и помогла госпоже выбраться из стесняющего паланкина.

Едва Фауста выпрямилась в полный рост, как толпа разразилась аплодисментами и свистом. Супруга императора облачилась в аметистовый пеплум[101 - Пеплум – в Древней Греции и Древнем Риме женская верхняя одежда без рукавов, надеваемая поверх туники] и золотистые сандалии. Она жеманно смеялась, манерно помахивала рукой и посылала воздушные поцелуи счастливым плебеям. Фауста улыбнулась всем и каждому, стараясь никого не обделить вниманием.

Царицу, в отличие от римских матрон, сопровождала лишь одна служанка – Туллия, которая сочетала в себе навыки швеи, врача, спальника, слуги триклиния и капсариуса[102 - Личный слуга, человек, который носил за господином его вещи.]. Вольноотпущенница из приюта Тиберия знала самые потаённые секреты своей госпожи.

Фауста обернулась и увидела императора, яростно отбивающего ладони. На миг царица забыла, что являлась порфироносной особой: подобрала платье и побежала по ступенькам, точно деревенская простушка. Спустя миг она утопала в объятиях мужа.

– Тебе не следовало приезжать сюда, – Константин приобнял жену за талию и повёл во дворец. – Я не ручаюсь за безопасность Медиоланского тракта. Арелатские алеманны совсем обезумели. Но как же я рад тебя видеть, о святое воплощение!

– Мой горячо любимый муж, – Фауста прижалась к плечу Константина. – Я не могла сидеть в одиночестве, ожидая известий из Рима. Едва я узнала о поражении Максенция, тысячекратно возблагодарила богов. Я распорядилась устроить игры и пиршества в твою честь и во славу великого имени Константина из рода Констанция. Я принесла дары во все храмы и алтари, где пролегал мой путь. Ты победил, мой дорогой супруг, и ты – истинный сын отца. О великий Константин – орудие в руках Юпитера и Митры! Мне всё равно, сколько побед ты одержал или одержишь впредь! Лишь бы боги хранили твою жизнь, ибо успехи царя продлевают мои годы и красоту.

Фауста крепко обняла и поцеловала мужа. В редкие минуты слабости Константин забывал обо всех бедах и клялся исполнить любую прихоть жены. Август распорядился, чтобы слуги подготовили ванну.

Чета направилась в царские покои, которые находились возле тронной залы. Зала, как и весь дворец, утратила часть роскоши, ибо Константин, в отличие от Максенция, не чествовал внешний блеск. Фауста заглянула внутрь атриума, но Константин потянул её в соседнее помещение.