Алеманида. Грёзы о войне

Домициан отошёл к столу и взглянул на карту. Почти три десятка легионов были разбросаны на холсте, в том числе и принадлежащие Лицинию. Пропретор знал, что Кустодиан управлял центурией, которая преимущественно состояла из ланциариев. Они не являлись преторианцами, но по уровню подготовки приравнивались к элите.

– Особая гвардия? Почему кругом подменяются понятия? С каких это пор следопыты превратились в ланциариев? Посмотрел бы я на этих юнцов, которые огрызаются с тупым клинком на столб, а о войне слышали только издалека. Они всего лишь твои ученики, Кустодиан. Их мастерство значительно уступает твоим навыкам учителя. Ты сказал, что любой из бойцов побьёт кого угодно, но так ли это? Теренций! – Домициан обратился к трибуну. – Докажи мне, что даже сенат не назначает трибунов по воле случая. Кустодиан! Если победишь Теренция, то я рассмотрю твою просьбу. За мой произвол меня следовало бы выпороть и на крест повесить, а тебя напоить вином и член зашнуровать. Но я добр, Кустодиан. Слишком добр, чтобы отказывать в просьбе, которая не вяжется ни с кодексом, ни с укладом легиона.

Домициан позвал Теренция Флавия Мената, о котором так нелестно выражался Василиск. Это был не только самый молодой трибун в армии, но и, по словам солдат его легиона, один из лучших мечников. Некогда Домициан служил с отцом Теренция, который перед смертью взял с пропретора обещание защищать его сына как родного. Домициан данное слово сдержал. В какой-то степени пропретор даже считал Теренция сыном и срывался на него только тогда, когда тот проявлял непокорство.

Он происходил из даков и являлся тыловым трибуном. Его солдаты копали рвы, доставляли продукты, закапывали трупы и охраняли пути. Кустодиан слышал разные истории о навыках Теренция и его выходках, однако не имел к нему никаких претензий, ибо обязанности снабженца армии тот выполнял безукоризненно.

Собственное мастерство Кустодиан оценивал сдержанно. Он выжил в огромном количестве сражений, а значит, биться действительно умел. Тем более, теперь Кустодиан обучал молодое поколение, а наставник – учится вдвойне.

Теренций небрежно извлёк из ножен гладий и вышел из строя легатов. От уха до уха на его физиономии расплылась придурковатая улыбка. Кустодиана раздражали гримасы трибуна.

Присутствующие отошли к краю шатра. Бойцы остались вдвоём. Кустодиан смотрел на ухмыляющегося соперника, но клинок не обнажал.

– Теперь мне понятно, почему тебя прозвали Безрассудным, – крикнул Домициан.

Теренций сделал выпад, Кустодиан отскочил в сторону. Чтобы ещё больше унизить врага, центурион скрестил руки за спиной и с безмятежным лицом уставился на Теренция. Тот страшно разозлился. Он вопил, точно женщина, которая терпела удары плетей во время луперкалий[70 - Луперка?лии – один из древнейших римских праздников, пастушеский праздник очищения и плодородия в честь бога Луперка, который отождествлялся с Фавном. Женщины подставляли себя под удары плетей, т.к. верили, что это поможет им родить ребенка здоровым.]. Теренций бросился на Кустодиана и принялся нелепо размахивать мечом.

– Ну, хватит! Не пристало спартанцу так себя вести, – процедил Кустодиан.

Во время очередной атаки Теренция центурион вытащил руки из-за спины и сблокировал удар. Трибун выпучил глаза, увидев, что не способен противостоять колоссальной силе соперника. Он больше не улыбался.

Одной рукой Кустодиан схватил врага за запястье, а второй нанёс крепкий удар в печень. Теренций охнул и отпрыгнул в сторону. Он схватился за ребра и только сейчас понял, что его клинок остался в руке Кустодиана.

– Дайте меч! – обратился он к легатам. – Кто-нибудь, дайте мне меч!

Домициан достал из ножен гладий, расписанный узорами, и швырнул под ноги Теренцию. Кустодиан улыбнулся, увидев странный жест пропретора. Домициан в очередной раз подтвердил, что звание трибуна в армии покупали знатным происхождением и золотом. Именно это и пытались искоренить Константин с Лицинием.

Теренций снова вооружился, однако ситуация никоим образом не поменялась. В три блока Кустодиан выбил меч соперника и умелым броском швырнул его на землю. Центурион сел Теренцию на грудь и приставил к горлу меч.

– Довольно! – рявкнул Домициан. – Ты победил! Будь по-твоему. Новым легатом назначается Филипп Македонец. А ты, Кустодиан, отправляйся в Коринф. До первого приказа можешь делать всё, что вздумается. Только в пределах разумного и в рамках закона. Когда гвардейцы, – он заострил внимание на последнем слове, – вольются в ряды армии, я должен увидеть каждого. Лично.

Кустодиан слез с Теренция и отсалютовал Домициану. Филипп смотрел на происходящее с широко разинутым ртом и не до конца понимал, что случилось.

– А теперь вон отсюда, центурионские шавки! – прорычал Домициан. – Совет пройдёт без вашего участия.

Филипп посмотрел на Кустодиана и кивнул, указывая на дверь. Тот поддержал, и они ретировались из шатра пропретора.

– Зря ты ему дерзишь, – сказал Филипп. – Он на дурные речи в свой адрес никогда не закрывает глаза.

– Ладно тебе, это же Домициан. Ждал от него чего-то другого? Ты теперь легат! Есть повод порадоваться.

– Без твоего вмешательства я бы так и остался маленьким центурионом, – Филипп взъерошил кудрявую шевелюру. – Боги, как так вышло? Ух! Ну и ляжет проблем на мою голову. Что собираешься делать дальше? Поплывёшь в Грецию?

– Скорее всего, да, – ответил Кустодиан, – я слышал, послезавтра в Никомедию отплывает киликийская посудина. Поговорю с Домицианом и отправлюсь к ребятам. Они, наверное, уже устали от гнёта Агесилая.

– Не думаю, что после сегодняшней заварушки с Теренцием пропретор тебя отпустит. Сейчас он сказал да, завтра – отойдёт в сторону. Ты ведь его любимчика поколотил. Выслушай Домициана. Вдруг предложит что-то дельное. Через неделю в Фессалоники пойдёт торговое судно. Вот на нём и двинь!

– Нет, лишняя неделя порушит планы. К тому времени я уже должен быть в Коринфе. А что до пропретора? Полагаю, сегодня он дал добро на реформирование моей центурии. Завтра отправлюсь к нему и в очередной раз удостоверюсь в правоте собственных слов. Пусть подкрепит слова испачканным пергаментом.

Они подошли к палатке Кустодиана и остановились.

– Что ты задумал, Кустодиан? Я думал, у тебя в Коринфе гладиаторская школа, а ты, оказывается, следопытов готовишь. Сколько их всего?

– Двадцать шесть человек. На самом деле, задумка принадлежит не мне, а Антигону. Ты ведь знаешь, он когда-то был моим наставником.

– Знаю, Кустодиан. У тебя на такое мозгов не хватит. Первого человека, которого ты приволок в будущий отряд лазутчиков, одобрил я! А куда делся Антигон? Был же с нами.

– Думаю, щеголяет в тоге, отдыхает после горного перехода. Антигон многое сделал для победы Августа и создал хороший задел на будущее. Если бы не он, всё было бы по-другому.

– То есть его помощь ты запомнил, а про меня забыл? Ведь надежда галльских следопытов собрана моими руками!

– Я вообще-то служил в легионе, пока ты подрабатывал вередарием у Эпихарида и искал ублюдков.

– Но искал я их для тебя, – Филипп ткнул соратника в фалеру на груди. – Они и в самом деле так хороши? Кто подает надежды?

– Увидишь, – Кустодиан улыбнулся. – Ну, легат Филипп, иди, проверяй свой легион. Научи их биться, как бьются ахейцы.

Филипп выкатил глаза, словно услышал несусветную глупость.

– Точно! Я ведь теперь начальник легиона! Ладно, я пойду, мой дорогой друг. Кстати, пропретор ещё не подписал вступление в должность. Сатурн его подери!

Он пожал руку товарищу и отправился восвояси. Кустодиан долго смотрел ему вслед, не понимая, как центурион перескочил чин трибуна и стал руководить целым легионом? Такое частенько бывало раньше, но на памяти Кустодиана случилось впервые. Он бы мог оказаться на месте Филиппа, но предпочёл высокому жалованию любимое дело.

К тому же должность легата сковывала в действиях: их переводили на Восток, а легата ланциариев, среди которых была центурия Кустодиана, пока не трогали, и у его подчиненных имелось множество привилегий. Кустодиан считал, что лучше заниматься вещами, которые действительно по душе. Он уже давно ушёл от заветов предков, когда изменил методы воспитания молодняка, и к золоту по-прежнему относился равнодушно. Кустодиан стремился к внутренней гармонии со своими принципами и канонами Лакедемона.

На следующий день центурион явился к пропретору. Тот сидел за столом, как обычно уплетая за троих. Быт Домициана отличался от солдатского. Кустодиан даже удивился, почему первое лицо армии по-прежнему находилось в лагере, а не в теплом гнезде Зеленой улицы Семипалата. Пропретор не переносил поску и жаловался, что в Галлии выхлебал целую реку проклятого уксуса. Сейчас Домициан баловал себя исключительно мессанскими и фалернскими винами. Вода в его понятиях существовала исключительно для умывания.

– Я прошу перевода в Галлию, – сказал Кустодиан. – Перед походом на Рим Август сказал, что нам придётся вернуться, ибо Аттал не отступит. Вести с Запада вопиют о беззакониях конунга.

Домициан неторопливо жевал и раскладывал хрящи на тарелке.

– Галлия? Коринф осаждают усипеты[71 - Узипеты, усипеты – древнегерманское племя. Жили между Липпе и Рейном. Известны по сочинениям Юлия Цезаря, Тацита и других древних авторов.] или я что-то упустил?

Кустодиан смутился, не понимая, к чему клонит пропретор.

– Ведь твоя бравая команда находится в Коринфе, верно? Зачем же ты просишь перевода в Галлию?

– Да, они в Греции, но это временно. Моим ученикам нужны время и опыт, чтобы освоиться, и Галлия – самое подходящее место. В Парфии слишком непростые условия, и легионы там матерые. Как бы Рим ни бахвалился военными достижениями, с нынешней Парфией и ктесифонскими наёмниками нам ещё не тягаться.

– Но, насколько я знаю, Балканы находятся в полном владении Августа Лициния. Почему же элита, которая должна принадлежать нам, прозябает на территории потенциального врага империи?

– Вы правы, – согласился центурион, – но Константин и Лициний подписали договор об усилении власти, посему никто и не думал нас трогать. О казарме легионеров в северной части Коринфа никто не знает. Там находится не легион, не центурия, а что-то вроде контубернии[72 - Контуберний – мельчайшая тактическая единица в структуре вооруженных сил Древнего Рима. Комплектовался контуберний 8—10 солдатами.]. Лицинию нет дела до жизни простого люда в Коринфе.

– Что это за гвардейцы? – прошипел Домициан. – Что за слово такое? Есть императорские гвардейцы, куда набирают легионеров из преторианских когорт. Точнее, набирали. А твои чем заслужили столь высокий ранг?

– Они впитали в себя муштру легиона, навыки парфянских следопытов и спартанский прагматизм. Это обычные дети, у которых нет родителей. Чада, вскормленные страхом и воспитанные войной. Грязные, голодные и никому не нужные. Повадками они походят более на зверей, нежели на нас, но мой соратник всё же умудрился сделать из них граждан империи. Если не обуздать пороки, то их будущее пропитается трактирной кровью и пустым насилием в лупанариях[73 - Лупана?рий (также лупана?р) – публичный дом в Древнем Риме, размещенный в отдельном здании.]. Какой прок обществу от горстки смутьянов? А в легионе они принесут пользу. Они воспитывались как лазутчики и спартанские гоплиты[74 - Гопли?т древнегреческий тяжёловооруженный пеший воин.], хотя неплохо знают систему легиона.

– Ты же из Спарты, Кустодиан?