Алеманида. Грёзы о войне

– Меня уведомила разведка Тигго. Да, ехала Фауста целый год, но ты ведь знаешь, как она любит посещать города Италии, дабы плебс утопил её в народной любви. Отец, если ты запретишь, я покину Рим по собственной воле.

Константин быстро прикинул возможные грядущие проблемы. Сын понадобится в Риме на случай отъезда на Восток, хотя военные таланты Криспа пригодились бы и в войне с Лицинием. В Риме укоренились мерзавцы наподобие Тиберия, Гракха и Септимия, которые сожрут парня, не жуя. Август пытался понять, кто для него важнее в данный момент.

Константин истосковался по Фаусте, её объятиям и ласке. Ныне от Криспа требовалась толика терпения и стойкости. Скоро они отправятся на Восток, и недоразумения между пасынком и мачехой исчезнут. С другой стороны, Константин не любил скрытые заигрывания Криспа с Фаустой. Иногда мачеха смотрела на пасынка таким похотливым, голодным взглядом, какой Константин желал бы видеть на себе.

Фауста была ненамного старше Криспа и при желании с легкостью могла соблазнить неопытного в любовных утехах парня. Август знал, что перед Венерой с изумрудными очами не устоит ни один смертный. На плаху отправилось уже несколько мужчин, которые посмели ответить взаимностью на игривый взгляд Фаусты. Константин знал, что жена просто утверждалась за счёт почитания своей божественной персоны. Взгляд супруги на сына становился всё опаснее, но царь понимал несерьёзность намерений Фаусты. Не мог же он казнить собственного царевича за подобную глупость.

– Не надо принимать поспешных решений, – подвёл итог Август. – Фауста отдохнёт и отправится на какую-нибудь прибрежную виллу. Она ненавидит суету Рима. Ей хочется пристального внимания, но её пыл, как правило, весьма краток. Как только эго насытится, Фауста уедет. Она обожает Медиолан. Приезд в Рим лишь повод покрутиться промеж матрон и знати.

Крисп не ответил. Константин подошёл к окну и посмотрел в городские дали.

– Грядёт праздник. Ты обязан на нём присутствовать, иначе что подумают люди? Ты – мой наследник, моя кровь. Как я передам тебе власть, если чернь увидит разногласия в царской семье? Праздник через пять дней, а до той поры не попадайся Фаусте на глаза. Если подобное недоразумение всё же произойдет, прошу тебя, не подначивай её. Она – дочь Максимина. В их дурном семействе интриги впитываются с молоком матери. Я скажу ей, что ты слишком занят конными тренировками на Марсовом поле. Однако вам следует поздороваться. Это моё требование!

Крисп поджал губы, подумав о том, что Фауста найдёт его и на Марсовом поле, и в когтях Аида. Он солдат и в первую очередь мужчина. Простой смертный не может долгое время противостоять козням такой женщины, как Фауста.

– Большой грех – перечить родителю. Прости, что отнял время, отец. Я пойду, Тигго ждёт меня. На днях обязательно увижусь с мачехой. Обещаю.

Юноша поклонился и вихрем покинул тронную. Константин бросил тревожный взгляд на развевающийся сагион Криспа и снова уставился в окно.

Крисп быстро покинул Семипалатинский дворец, молясь Митре, дабы не встретиться с Фаустой. Отец так ничего и не понял. Фауста и не думала совращать Криспа. Коварными речами и взглядами она добивалась отстранения царевича от власти.

***

В последний день декабря Константин устроил празднества в честь объединения префектур Галлии и Италии. По сути, указы и декреты Августа Константина не имели силы, ибо оставались ещё Августы Лициний и Максимин Даза, которые их не принимали. Даза навязывал христианам Экбатаны и Армении эллинское язычество, обвиняя тех в ворожбе и науськивании чумы, а Лициний готовил армию для вторжения в пределы неугомонного соседа.

Римский владыка всё равно решил отметить событие праздником. Август долго ждал сего дня, но разочаровался его итогами. Плебс и квириты[106 - Квириты (лат. Quirites) – в Древнем Риме эпохи республики название римских граждан, употреблявшееся обычно в официальных обращениях.] ожидали игр и состязаний, бесплатную раздачу хлеба и масла, изнасилования христианских девственниц на арене Флавиевого амфитеатра[107 - Флавиев амфитеатр – находится в Риме, в низине между Эсквилинским, Палатинским и Целиевым холмами. Современный Колизей.] и безудержного веселья на всех площадях и агорах. Да только безумств не было, ибо нынешний правитель понимал всю тяжесть ситуации и обошёлся хлебом без зрелищ.

Празднество началось с речи гаруспиков[108 - Гару?спик – жрец в Древней Этрурии, позже – в Древнем Риме, гадавший по внутренностям жертвенных животных, особенно часто – печени.] и авгуров. Выпустили голубей, прочитали давно забытое пророчество и прикатили вино в бочонках.

Закончился праздник шествием к садам Мецената, что располагались в северо-восточной части города. Туда вела широкая аллея, по обеим сторонам которой высадили кипарисы. В саду было намного прохладнее, чем на Палатине. Как заметил Евтихиан, люди повеселели, когда ушли от городской духоты.

Аттик оставил гвардию охранять сады, а ненужных людей из свиты отправил во дворец на Семипалат. Константин, Крисп, несколько советников и почётный гость праздника – посол Парфии – отправились в ротонду Пифагора, дабы продолжить разговор в тесном кругу.

Людям, уставшим от праздничной суеты, не воспрещалось покинуть сады. Септимий откланялся, сказав, что сегодня он пресытился насущными проблемами. Советник направлялся к выходу из сада, когда его окликнули:

– Все патриции в одном месте, а ты сбежал! Не пристало выходцу из знатного рода избегать общества божественного Августа, Далмат.

Септимий не видел женщины, которой принадлежал звонкий голос. В саду присутствовало множество людей всех сортов и мастей, и он решил, что это была очередная матрона или гетера с Семипалата, но ошибся. К нему подошла супруга императора. Советник поклонился.

– Да хранят боги благословенную Августу.

– Муж ещё не пожаловал сию регалию пред моим именем. Он скорее наречёт так свою мать – Елену, нежели меня. Так ты и есть тот самый Септимий? – Фауста ходила вокруг мужчины и разглядывала с ног до головы. – Молва гласит, ты самый умный советник при дворе моего мужа. Люди говорят, что твои титулы затмевают заслуги бога Аполлона. Стоит ли упрекать чернь во лжи или возблагодарить их за ясную правду?

Септимий не был знаком с Фаустой, ибо супруга императора большую часть жизни провела в Медиолане. Он частенько флиртовал с разного рода матронами, но в нынешней ситуации это могло закончиться плачевно. С супругами царей Септимию ещё не доводилось разговаривать.

Фауста облачилась в пурпурную столу[109 - Стола – у древних римлян одежда матроны: туника, которая надевалась поверх исподней туники и доходила до лодыжек.] и нацепила броский угольный парик. Септимий четко видел её соски и старался не обращать внимания на влажные губы царицы и опьяненный взор. За короткий миг он представил, как Фауста царапает ему спину ногтями, словно плёткой из воловьих жил, и принимает его в себя.

– Благодарю за лестные слова. Глубоко уважаю вашу порфироносную персону… Я спешу.

– Ты говоришь с императрицей! – повысила голос Фауста. – Неужели ты поставишь свои никчемные делишки выше меня?

Она указала рукой на скамью. Как только они сели, Фауста изменилась в лице. Септимий так и не понял, для чего требовалась мнимая театральная постановка с упоминанием титулов и регалий. Каждый человек в империи знал, кем была Фауста, но она любила об этом напоминать.

– Туллия, принеси ещё вина и чашу для господина.

– При всем уважении, моя царица, я не буду, – отмахнулся Септимий.

– Я сказала чашу! Туллия! Быстрее. Если это не фалернское, я прикажу подарить тебе триста розог.

Пока служанка разливала вино, Фауста не сводила глаз с Септимия. В любой придворной драме советник чувствовал себя, точно рыба в воде, но сейчас спасовал. Он был не только расчётлив, но и осторожен. Они находились в саду, переполненном сенаторами, советниками и придворными дамами. К тому же в каких-то ста шагах от него находились Домициан и Аттик, а в ротонде сидел сам Константин. Септимий уже подумал, что путешествие до носилок, которые принесут его домой в поместье, способно превратиться в хождение по всем темницам Вечного города.

– Неужели ты не хочешь выпить с самой красивой женщиной Рима? Я редко кого удостаиваю такой чести, мой скользкий собеседник.

Септимий пригубил порцию и ощутил приторную широту вкуса фалернского вина неразбавленное. Ещё один такой кувшин и Фауста опьянеет, и он вместе с ней. А после жди беды.

– Расскажи, что происходит в Риме и префектурах? Ты приближен к Августу и знаешь много интересных вещей. Мне он ничего не говорит. Я ведь женщина, – она захохотала. – Константин считает политику неприемлемой вещью для женщин.

Септимий украдкой бросил на неё взгляд и сделал вид, будто пьёт вино. Фауста выглядела настолько хорошо, что первые гетеры Рима блекли в одном ряду с ней. Септимий отводил глаза от сочных грудей, ждущих его прикосновений, и отгонял мысль о прелюбодеянии. Он поставил полупустую чашу и уселся поудобнее.

– Рим пребывает в расцвете сил. Август провел неплохие преобразования…

Фауста в пантомиме изобразила Септимия, а потом закатила глаза.

– Расцвет, преобразования – не пудри мне голову. Скажи, какой правитель обладает наибольшим могуществом? Скажи, будет ли война? Я хочу правду, Далмат. Я не желаю слушать лесть из твоих уст. И почему тебя прозвали Далматом? Видимо, ты далеко не гражданин Рима.

– Нет, моя царица. Я не римлянин и родом с Далмации. Какой правитель сильнейший? Война закончилась, Максенций проиграл.

– Я говорю на гортанном наречии или похожа на галльскую порнаи[110 - Порнаи – проститутки самого низкого разряда.]? Твоя голова станет хорошим украшением в моих покоях, – Фауста ущипнула Септимия за руку и резко посуровела.

Она приложилась к вину, а после поманила пальцем Туллию, молча указывая на чаши.

– Советник, не принимайте меня за пустоголовую крестьянку. Я царская дочь и супруга императора! Не строй из себя умника, думая, что политика является для женщины чем-то неприемлемым. Ты думаешь, наставники учили меня лишь искусству обольщения? Если так, ты глубоко заблуждаешься. Я не политик и не люблю напыщенных речей, – она водила руками и случайно запятнала платье вином. – Не говори мне про моего обезглавленного братца и конец войны. На востоке живут два тетрарха и они в добром здравии, на западе – Аттал и тысяча тысяч племен. Мы со всех сторон окружены врагами. Они есть даже в душном саду Мецената, а ты мне талдычишь про преобразования и великое будущее. Не обманывай меня, Септимий. Ты знаешь всё. Лицо выдает тебя. Оно скользкое, точно тело угря, – она засмеялась. – Туллия! Ещё вина.

Туллия подошла и опустила голову. Тихим голосом она пробормотала:

– Моя госпожа, царь будет недоволен, если Вы снова напьётесь.

– Заткнись! Ещё слово, и я прикажу тебя выпороть. Я сама разберусь с супругом. Кто-то же должен его усмирять в постели. Кто, как не я, – она ткнула себя в грудь пальцем и засмеялась.

– Госпожа, вы пьяны, – Септимий поддержал Туллию. – Позвольте ей проводить Вас до покоев.

– Тебе пора домой, матушка!

Фауста вмиг протрезвела. Она посмотрела на человека, посмевшего ей дерзнуть.

– Кто так говорит, не обратившись как должно к моему великолепию?

Это был Крисп. В день праздника юноша оделся, подобно простому гражданину. В кои-то веки стащил с себя солдатскую кирасу.