Штрихи к моему портрету. Рассказки смешные и не очень

потом, на стыке горя и побед.

В любом успехе их большая доля.

Так под какой счастливою звездою

они явились вдруг на белый свет?

Но никакого тут секрета, вроде:

всё дело в приближении к природе,

когда нагляден лишь её пример,

а в городе, в трущобах и высотках,

сдаётся мне, что даже воздух соткан

из паутины всяческих химер.

И тонем мы в той непонятной буче,

нас ничему, как надо, не научат,

и на устах – давно одна хула,

а не какой-то взвешенный анализ…

Куда же вы, сержанты, подевались —

ребята из сибирского села?

2016, г. Нижний Новгород

Борис привез кедровых орешков. В Сибири, особенно в деревнях, их щёлкают наподобие семечек. Причем, есть такие виртуозы, которые засыпают орешки горстями, в итоге фонтаном вылетает шелуха, а орешки идут в желудок. Борис погиб в 1966 или 67 году, разбившись на мотоцикле. Года три или четыре назад меня нашла в соцсетях его дочь Валентина Степанова, родившаяся уже после его смерти и взявшая фамилию Степанова после развода с мужем. Она долгое время жила в Тольятти, сейчас – в Питере, ей 58 лет, она пишет для детей, опубликовала уже несколько книг.

В то время Ставрополь был городом совсем небольшим. Он возник из казачьей станицы. Здесь проживало меньше 150 тысяч человек. И даже трудно было представить, что в годы гражданской войны это была столица Ставропольской советской республики.

В городе жили и живут сейчас довольно много армян, греков, азербайджанцев, татар, есть и представители других национальностей. И здесь сложился свой, особый говор. Меня удивляли, к примеру, вопросы «Где ты идёшь?» вместо «Куда идёшь?», глухое «гэ», больше похожее на «хэ» и многое другое. Но потом я перестал удивляться, но на глухое «гэ» так и не перешёл, и меня часто принимали за москвича, хотя я и не «акал».

25-я школа

Меня определили в школу, которая была рядом с домом. Я учился тогда в восьмом классе. Но здесь уже определились свои лидеры. Их было двое: Боря Жогин и Юра Орлов. Отец Бориса преподавал в пединституте, он хотел, чтобы его сын стал интеллектуалом. Боря с раннего детства занимался с репетитором. Он уже тогда владел английским языком и получал пятёрки по всем предметам. Юра же был из рабочей семьи. Он был очень силён физически, и свой авторитет упрочил с помощью кулаков.

Таня Кулешова была первой красавицей в школе. И Борис, и Юра были в неё влюблены. И однажды подрались. Борис, несмотря на то, что находился с Юрой в разных весовых категориях, довольно успешно отражал его атаки, и поединок закончился вничью. Драчунов разняли. С той поры в классе было как бы двоевластие. Одна половина поддерживала Юру Орлова, другая – Борю Жогина.

Я был новенький и стал приманкой и для Юры, и для Бори. За меня велась подковёрная борьба, смысл которой я поначалу не улавливал.

Борис дружил с Сашей Гейдеко, отец которого был журналистом. Старший брат Саши, Валерий, учился в литературном институте и публиковал в толстых журналах свои критические статьи. Я был с ним знаком. Валерий женился на москвичке – она работала экскурсоводом, но супружеская жизнь не заладилась. Кончилось это тем, что Валера повесился. Его тело нашли много дней спустя, как тело Гапона, в шкафу на даче.

Увлечением Саши была фотография. Его снимки уже тогда печатали местные газеты. И мы сошлись с Сашей и Борисом. Разговорились

– Ты читал Сэллинджера? – спросил Борис. Это была проверка на «вшивость».

Я действительно читал «Над пропастью во ржи» – этот роман печатался в журнале «Иностранная литература».

– Ну и как?

Я сказал, что ещё никто так не говорил от имени подростка, у которого куча проблем.

Этого было достаточно для того, чтобы мы подружились.

Ведьма, которая Лера

Лера была брюнеткой с чёрными глазами. Она была постарше и училась в техникуме. Бабушка, увидев её, хотела перекреститься, но, вспомнив, что отец мой ей постоянно делает внушения за то, что она не перестаёт верить в Бога (отец мой был воинствующим атеистом), притормозила руку у лба.

– Ведьма! – приговорила она. – Держись от неё подальше.

Я думал, что бабушка ошиблась, и не придал её словам значения. Но когда Лера смотрела мне в глаза, я невольно отводил взгляд. Возникало такое ощущение, словно подвергаюсь гипнозу.

Лера показала себя весьма продвинутой во многих вопросах. Она была единственной из моих знакомых, кто пользовался косметикой. Если другим это запрещали делать родители, то ей, похоже, всё сходило с рук.

Один раз мы вдвоём сидели на лавочке в её саду и ели черешню (Лера жила в частном доме, который вплотную примыкал к нашим многоквартирным жилым домам). Неожиданно она спросила меня:

– Хочешь выпить?

Я растерялся, но хотелось показать Лере, что я – настоящий мужчина. Я уже покуривал украдкой – соблазнил мой двоюродный брат, который смолил едва ли не с третьего класса.

Лера принесла графин с какой-то наливкой. Она была сладкой и довольно крепкой. Уже после трех рюмок я поплыл.

– У меня дома никого нет, – сказала Лера.

Намёк был весьма прозрачен. Я попытался встать, но не смог – много ли надо подростку, чтобы окосеть? И «настоящий мужчина» позорно уснул, сидя за столом в саду. После этого с Лерой я предпочитал не видеться, мне было очень стыдно.

Вскоре я убедился, что бабушка, наверное, была права. На мою голову посыпались сплошные неприятности. В меня основательно вгрызлась болезнь Шляттера, деформируя кости и порождая глухую тоску – мечту о футбольной карьере теперь нужно было забыть навсегда. Вдобавок ко всему я потерял взятую в библиотеке книгу, потом замучила зубная боль – пришлось вырвать зуб…

– Это всё она, твоя ведьма, – сказала бабушка. – Она на тебя порчу навела.

– Что же теперь делать? – спросил я.

– Давай тебя в церковь свожу, – предложила бабушка. – Хоть ты и некрещёный, помолимся, авось, всё и наладится.

– Ты что бабуля! Какая церковь! Меня ведь в комсомол не примут. Это тебе всё до лампочки.

– Как это всё до лампочки? – возмутилась бабушка. – О тебе ведь забочусь.

– А ты сама молитву прочитай, – нашёлся я. – Когда сплю, вроде бы я и ни причём тут.

Не знаю, как было на самом деле. Наверное, молитву бабушка всё-таки прочитала. Потому что неурядицы после этого прекратились.