Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Они жили такъ 3 м?сяца. Анна вид?ла, что эта новая роль, принятая на себя Вронскимъ, удовлетворяла ему, и ревниво сл?дила за т?мъ, что могло разрушить его довольство своимъ положенiемъ.

Вронской написалъ портретъ Анны, который вс? очень хвалили, но не кончилъ его, предполагая, что онъ отложилъ окончанiе до другаго времени, въ сущности же потому, что онъ чувствовалъ, что портретъ нехорошъ и его нельзя кончить. У него было столько истиннаго пониманiя искуства, что онъ вид?лъ, что это не то, что нужно, хотя и не могъ найти, въ чемъ ошибка, и зналъ, что стоило окончить портретъ, для того чтобы вс? недостатки, видные ему одному, бросились въ глаза вс?мъ. Онъ оставилъ портретъ неоконченнымъ, писалъ подъ руководствомъ Профессора живописи этюды съ натуры и готовилъ матерьялы для задуманной имъ исторической картины «Смерть Мономаха». Он выписалъ много книгъ и читалъ ихъ и рисовалъ эскизы.

Голенищевъ пришелъ рано и принесъ новыя, полученныя имъ изъ Россiи, газеты и журналы. За кофеемъ дома, т. е. въ маленькой гостиной, сид?ли, разговаривая о русскихъ новостяхъ, почерпнутыхъ изъ газетъ. Въ одной изъ газетъ была статья о русскомъ художник?, жившемъ во Флоренцiи и оканчивавшемъ картину, о которой давно ходили слухи и которая впередъ была куплена. Въ стать?, какъ и всегда, были укоры правительству и Академiи за то, что зам?чательный художникъ былъ лишенъ всякаго поощренiя и помощи.

– Да ты вид?лъ его картину? – спросилъ Вронской.

– Вид?лъ, – отв?чал Голенищев. – Разум?ется, онъ не лишенъ дарованiя; но фальшивое совершенно направленiе. Все то же Ивановско-Штраусовско-Ренановское отношенiе къ Христу и религiозной живописи.

– Что же представляетъ картина? – спросила Анна.

– Слово къ юнош?, который спрашивалъ, ч?мъ спастись. Христосъ представленъ Евреемъ со вс?мъ реализмомъ новой школы и умнымъ дипломатомъ, который знаетъ, ч?мъ зад?ть юношу, – отдай им?нье. Я не понимаю, какъ они могутъ такъ грубо ошибаться. Во первыхъ, искуство не должно спорить. А Христосъ уже им?етъ свое опред?ленное воплощенiе въ искуств? великихъ мастеровъ. Стало быть, если они хотятъ изображать не Бога, a революцiонера или мудреца, то пусть берутъ изъ исторiи Сократа, Франклина, но только не Христа. Мы привыкли соединять съ понятiемъ Христа Бога, и потому, когда мн? представляютъ Христа какъ начальника партiи – челов?ка, у меня является споръ, сомн?нiе, сравненiе. А этого то не должно быть въ искуств?. Они берутъ то самое лицо, которое нельзя брать для искуства.

* № 121 (рук. № 77).

То, что это соображенiе было одно изъ милiоновъ другихъ соображенiй, которыя Михайловъ зналъ, вс? бы были в?рны, онъ полюбилъ Голенищева за это зам?чанiе, и тотчасъ же вся картина его предстала опять въ томъ глубокомъ значенiи, которое онъ самъ приписывалъ ей. Если бы челов?къ былъ въ состоянiи сд?лать существо, которое говоритъ, двигается и живетъ, судьи стали бы разсматривать это существо и, открывъ ему ротъ, нашли бы, что у этого существа есть маленькiй язычекъ въ конц? неба и сказали бы: «однако какъ в?рно онъ сд?лалъ это, даже и маленькiй язычекъ не забытъ». Подобное же чувство испытывалъ Михайловъ, слыша зам?чанiе Голенищева. Онъ хвалилъ за то, что не забытъ былъ язычекъ. Язычекъ же не могъ быть забытъ, потому что сд?ланное существо должно говорить.

* № 122 (рук. № 77).

Михайловъ волновался, но не ум?лъ ничего сказать въ защиту своей мысли, потому что не могъ и не хот?лъ сказать единственнаго несомн?ннаго довода – того, что если онъ художникъ, а это онъ зналъ твердо, то онъ не можетъ выдумывать такъ для своихъ произведенiй, а ему открываются произведенiя, которыя онъ выводитъ готовыя со вс?ми условiями ихъ жизни и что когда онъ выдумываетъ произведенiя, что онъ пробовалъ, то эти выдуманныя произведенiя до того безобразны и жалки въ сравненiи съ настоящими, которыя онъ знаетъ, что онъ уже не можетъ принимать одно за другое и не можетъ проходить т?хъ, которыя открываются ему.

И потому онъ написалъ эту картину только потому, что ему такъ надо было. Онъ горячился, особенно, можетъ быть, именно потому, что чувствовалъ справедливость гоненiя Голенищева. Но онъ долженъ былъ сд?лать эту ошибку и не могъ не сд?лать ее.

Анна съ Вронскимъ уже давно переглядывались, сожал?я о умной говорливости ихъ прiятеля, и наконецъ Вронской перешелъ, не дожидаясь хозяина, къ другой небольшой картин?.

– Ахъ, какая прелесть, какая прелесть. Прелестно! Какъ хорошо! – вскрикнули они въ одинъ голосъ.

«Что имъ такъ понравилось?» подумалъ Михайловъ. Онъ и забылъ про эту, три года тому назадъ писанную, картину. Забылъ вс? страданiя, восторги, которые онъ пережилъ съ этой картиной, весь сложный ходъ чувства и милiоны соображенiй, которыя онъ о ней д?лалъ, когда она неотступно, день и ночь, занимала его, забылъ, какъ онъ всегда забывалъ про оконченныя картины. Онъ не любилъ даже смотр?ть на нее и выставилъ только потому, что ждалъ Англичанина, желавшего купить ее.

– Это такъ, этюдъ давнишнiй, – сказалъ онъ.

– Какъ хорошо! – сказалъ Голенищевъ,[1423 - Зачеркнуто: Вотъ это безъ идей.] тоже, очевидно, искренно подпавшiй подъ прелесть картины.

Итальянская красавица крестьянка сид?ла на порог? и кормила ребенка грудью. Она одной рукой придерживала осторожно его ручку, которую онъ сжалъ у б?лой груди, другой не прикрыла, a хот?ла прикрывать обнаженную грудь и смотр?ла спокойно и восторженно на мущину, остановившагося съ косой передъ нею и любовавшагося на ребенка.

Мужъ ли онъ былъ, любовникъ, чужой ли, но, очевидно, онъ похвалилъ ребенка, и она была горда и довольна.

* № 123 (рук. № 77).

Вронской, Анна и Голенищевъ, возвращаясь домой, были особенно оживлены и веселы. Она очень легко отзывалась о Михайлов? и его картин?, признавая только способность техники, но вид?ла, что таланта настоящаго н?тъ и, главное, необразованiе полное, которое губитъ нашихъ русскихъ художниковъ; но Итальянка съ ребенкомъ запала въ ихъ памяти, и, н?тъ н?тъ, они возвращались къ ней. «Что за прелесть. Какъ это удалось ему. Вотъ что значитъ техника. Онъ и не понимаетъ, какъ это хорошо. Да! надо не упустить и купить ее». Вернувшись домой, Анна прошла къ своей д?вочк? и никогда такъ долго не сид?ла съ ней и такъ не любила ее, какъ въ этотъ день. Она даже раскаивалась въ своемъ охлажденiи къ д?тямъ, въ особенности къ Сереж?, котораго она такъ давно не вид?ла.

Вечеромъ Голенищевъ ушелъ, и Вронской пошелъ провожать его.

– Какъ славно мы провели нынче день, – говорилъ онъ. – А знаешь, я зашелъ къ себ? въ atelier, и мн? посл? Михайлова, признаюсь, многое непонравилось. Техника, техника.

– Это придетъ, – ут?шалъ его Голенищевъ, въ понятiи котораго Вронской им?лъ большой талантъ и, главное, образованiе, дающее возвышенный взглядъ на искуство.

Возвращаясь одинъ домой, Вронской р?шилъ, что онъ перед?лаетъ всю свою картину, и мысль о новомъ план?, какъ всегда, возбуждала его.

Вернувшись домой, онъ засталъ Анну въ слезахъ. Это были первыя съ т?хъ поръ, какъ они оставили Петербургъ.

Анна призналась, что она тосковала объ сын?. Вронской предложилъ ей ?хать въ Петербургъ, чтобы вид?ть сына, но она отказалась. Она отказывалась потому, что вид?ла Вронскаго увлеченнаго работой и жизнью зд?сь, при которой онъ весь принадлежалъ ей, а это ей теперь было дороже всего.

Но этому настроенiю Вронскаго суждено было разрушиться всл?дствiе знакомства съ Михайловымъ и приглашенiя писать портретъ Анны.

На 3-й день Михайловъ пришелъ и началъ работу. Въ чужомъ дом? и въ особенности въ палаццо у Вронскаго Михайловъ былъ совс?мъ другой челов?къ, ч?мъ у себя въ студiи. Онъ былъ непрiятно почтителенъ, какъ бы боясь сближенiя съ людьми, которыхъ онъ не уважалъ. Называлъ Вронскаго ваше сiятельство и Анну ваше превосходительство и никогда, несмотря на приглашенiя Анны и Вронскаго, не оставался об?дать и не приходилъ иначе какъ для сеансовъ. Вронской былъ съ нимъ учтивъ и даже искателенъ, но Михайловъ оставался холоденъ и ни однаго слова не сказалъ о картинахъ Вронскаго, которыя, противъ желанiя Вронскаго, показала ему Анна.

Портретъ Анны съ пятого сеанса поразилъ вс?хъ, въ особенности Вронскаго, необычайной правдивостью и красотой особенной, которую странно было какъ могъ найти Михайловъ въ ея превосходительств?, какъ шутилъ Голенищевъ. «Надо было знать годами, любить ее, какъ я любилъ, – думалъ Вронской, – чтобы найти это самое ея, самое милое духовное выраженiе. А онъ посмотр?лъ и написалъ». Вронской съ этаго же 5 сеанса пошелъ къ себ? и изр?залъ написанный имъ портретъ Анны и пересталъ заниматься живописью. Не только неодобренiе Михайлова его попытокъ, не только этотъ чудный портретъ, сколько близость сношенiй съ этимъ страннымъ, сдержаннымъ челов?комъ въ голубыхъ панталонахъ и съ вертлявой походкой показали Вронскому, что для искуства, для того чтобы найти въ немъ ц?ль и спасенье, нужно что то такое, чего у него не было. Онъ, разум?ется, не признавался себ? въ этомъ. Онъ говорилъ, что онъ не въ дух? вс? эти дни, говорилъ, что техника ему трудно дается и что онъ боится, что Анна скучаетъ зд?сь. Анна же вид?ла это съ самаго начала; съ той самой минуты, какъ она увидала Михайлова, она поняла, что увлеченiе Вронскаго не прочно. Теперь она вид?ла, что продолжать прежней роли нельзя, что все вышло. Дворецъ сталъ старъ и грязенъ, и, получивъ письмо о томъ, что все готово для разд?ла между братьями, Вронской и Анна по?хали въ Апр?л? въ Петербургъ, онъ – съ т?мъ чтобы сд?лать разд?лъ, она – чтобы повидаться съ сыномъ.

* № 124 (рук. № 79).

Ч?мъ больше она узнавала Вронскаго, т?мъ больше она любила его и[1424 - Зачеркнуто: т?мъ больше боялась за потерю его любви, которая, она чувствовала, одна оставалась. У ней не было теперь въ жизни ничего, кром? его любви. Она чувствовала это. Она чувствовала, что была рабой его, но знала, что опасно было показывать ему это. Онъ былъ также любовенъ, почтителенъ къ ней, какъ и прежде, даже бол?е, ч?мъ прежде. Она вид?ла что] т?мъ больше совершенствъ она находила въ немъ. Все, что онъ ни думалъ, ни д?лалъ, все было возвышенно и въ ея глазахъ невыразимо словами, прекрасно. Онъ былъ честолюбивъ (она знала это) – это было доказательство сознанiя его призванiя къ власти. Онъ пожертвовалъ честолюбiемъ для нея, никогда не показывая сожал?нiя, – это былъ признакъ горячности его сердца. Онъ былъ бол?е, ч?мъ прежде, любовно почтителенъ къ ней, и мысль о томъ, чтобы она никогда не почувствовала неловкости своего положенiя, ни на минуту не покидала его,[1425 - Зач.: Она вид?ла, что онъ разъ навсегда р?шилъ, что ея воля будетъ для него закономъ и что онъ весь отдался ей; она знала, что поэтому ссоръ и столкновенiй между ними не можетъ быть и д?йствительно не бывало, но она чувствовала, что между ними не все открыто, и потому и ей не нужно открывать ему то, что онъ былъ для нея теперь все въ мiр?.Она чувствовала, что ей достаточно одной его любви, для него этого мало; что для него, какъ для мущины, необходимъ особый отъ нея мiръ, въ который бы могъ уходить и изъ котораго вновь къ ней возвращаться.Сначала она ужаснулась, подумавъ, что это было прельщенiе, но такъ какъ она вид?ла въ немъ теперь одно прекрасное и возвышенное, она р?шила, что эта только потребность служила д?ятельности, и, чтобы устроить эту д?ятельность такою, которая бы не могла нарушить ихъ счастiе, она напрягла вс? свои душевныя силы и этимъ сод?йствовала пристрастiю къ живописи.] – это было доказательство его благородства чувствъ. Онъ никогда не вспоминалъ о муж?, и, когда что нибудь наводило на воспоминанiя о томъ времени, онъ хмурился.[1426 - Зачеркнуто: и красн?лъ.] Она понимала, что онъ хмурился потому, что съ его великодушiемъ, ему трудно было переносить роль торжествующаго. Когда бывали между ними несогласiя, онъ посп?шно и покорно уступалъ. И она восхищалась необычной мягкостью, добротой его въ соединенiи съ энергiей и твердостью его характера. Онъ скучалъ иногда. Это было доказательство богатства его натуры, требовавшей д?ятельности. Онъ пытался читать ученыя и политическiя сочиненiя, писать статью, потомъ сталъ заниматься собиранiемъ гравюръ и живописью. И она вид?ла, что во всемъ ему стоило захот?ть, и онъ превзошелъ бы вс?хъ другихъ людей. Онъ покупалъ ненужныя вещи, бросалъ деньги, – она вид?ла въ этомъ щедрость. Онъ занимался своимъ штатскимъ костюмомъ, она любовалась его красотой въ новомъ плать?. Онъ говорилъ дурнымъ итальянскимъ языкомъ на улиц?, – она удивлялась его способности къ языкамъ.

Ея любовь къ нему и восхищенiе передъ нимъ часто пугало ее самою: она искала и не могла найти въ немъ ничего не прекраснаго и съ болью въ сердц? чувствовала свое ничтожество передъ нимъ.[1427 - Зач.: свое желанiе унизительное – рабою любить его.]

Она не см?ла показывать ему всего рабства своего чувства.[1428 - Зач.: передъ нимъ. Смутное чувство сознанiя того, что это надо,] Ей казалось, что онъ, зная это, скор?е можетъ разлюбить ее. И она ничего такъ не боялась, хотя и не было къ тому никакихъ поводовъ, какъ того, чтобы потерять его любовь. Она удивлялась сама на себя, на силу и униженiе своей любви, но страхъ передъ потерей его, не отдавая себ? отчета въ томъ, что, отр?завъ отъ себя все остальное въ жизни, у нее оставалась одна эта любовь.

* № 125 (рук. № 80).

Это все было серьезная и тяжелая сторона его жизни; но много было и счастливыхъ минутъ; онъ ожидалъ и предвид?лъ, но во вс?хъ лучшихъ минутахъ было отсутствiе спокойствiя, было излишество.

Въ начал? великаго поста случилось, какъ это постоянно бывало между ними приливами и отливами, вышелъ особенно счастливый и н?жный перiодъ ихъ жизни. Это былъ настоящiй медовый месяцъ. Самый же медовый м?сяцъ, т. е. м?сяцъ посл? свадьбы, былъ самый тяжелый м?сяцъ, оставившiй имъ обоимъ, и особенно ему, такiя тяжелыя, ужасныя воспоминанiя, что они никогда во всю жизнь уже не поминали про нихъ.[1429 - Рядом с первыми двумя абзацами на полях написано. [1] Л[евины] – медовый м?сяцъ. Онъ занимается, она сидитъ, и они думаютъ, что это настоящая жизнь. Изв?стiе о Никола?. Отъ?здъ. Она съ нимъ. [2] Другъ на друга глядятъ, какъ кончилось. Докторъ, беременна.]

Они только что прi?хали изъ Москвы и рады были своему уединенiю. Онъ сид?лъ въ кабинет? у письменнаго стола и писалъ. Она въ томъ темно-лиловомъ плать?, которое она носила первые дни замужества и нынче опять над?ла и которое было особенно памятно и дорого ему, сид?ла на диван?, на томъ самомъ кожанномъ старинномъ диван?, который всегда стоялъ въ кабинет? у д?да и отца Левина и на которомъ родились вс? Левины. Она сид?ла на диван? и шила broderie Anglaise.[1430 - [английскую вышивку.]] Это было ея занятiе, когда она бывала съ нимъ и занята имъ. Она шила и улыбалась своимъ мыслямъ. Онъ писалъ свою книгу. Занятiя его и хозяйствомъ на новыхъ основанiяхъ и книгой, въ которой должны были быть изложены эти основанiя, не были оставлены имъ; но какъ прежде эти занятiя и мысли показались малы и ничтожны въ сравненiи съ мракомъ, покрывшимъ всю жизнь, такъ теперь это занятiе, это д?ло, въ сравненiи съ той облитой яркимъ св?томъ счастья необъятностью жизни, казалось еще меньше и ничтожн?е. Онъ продолжалъ заниматься имъ, потому что вид?лъ, какъ и прежде, что это было д?ло новое и полезное, но онъ чувствовалъ теперь, вновь взявшись за него, что центръ тяжести его вниманiя перенесся на другое и что не такъ, какъ прежде, когда онъ чувствовалъ, что безъ этаго д?ла онъ жить не можетъ; онъ чувствовалъ, что можетъ заниматься и можетъ не заниматься этимъ. Онъ занимался теперь этимъ преимущественно потому, что ему хот?лось показать ей, что онъ трудится и д?лаетъ д?ло. Онъ писалъ теперь главу о томъ, что б?дность Россiи происходитъ только отъ неправильнаго разм?щенiя поземельной собственности и направленiя труда и что вн?шнiя формы цивилизацiонныя, какъ-то: банки, жел?зныя дороги и телеграфы, которыя являются нормально только тогда, когда весь нужный трудъ на землед?лiе уже положенъ, у насъ явились искуственно, преждевременно, прежде ч?мъ опред?лилась правильная форма пользованiя землей, прежде ч?мъ сняты преграды разумнаго пользованiя, какъ то: община и паспорты, и что потому эти сод?йствующiя развитiю богатства орудiя цивилизацiи —[1431 - Зачеркнуто: банки] кредитъ, пути сообщенiя – у насъ только сд?лали вредъ, отстранивъ главный очередной вопросъ устройства землед?лiя, и отвлекли лучшiя силы.

– Да, это справедливо, – пробормоталъ онъ, остановившись писать, и, чувствуя, что она глядитъ на него и улыбается, оглянулся. – Что? – спросилъ онъ, улыбаясь и вставая.

– Н?тъ, я сказала, что не хочу отвлекать тебя.

– Да в?дь я не могу, я чувствую, что ты на меня смотришь. Что ты думала?

– Я? я думала, что у тебя на затылк? волосы расходятся и косичка на бекрень.[1432 - Зачеркнуто: Посл? тебя братъ или] В?дь вотъ посл? тебя сестра. Какъ бы я желала…[1433 - Зач.: ее узнать.] Н?тъ, н?тъ, иди, пиши, не развлекай меня, – сказала она, показывая на свое шитье. – Мн? надо свои дырочки вышивать.

Она взяла ножницы и стала прор?зывать.

– Н?тъ, скажи же, что? – сказалъ онъ обид?вшись. – Брось свои дырочки, и я свои брошу. Что ты бы желала?

– Узнать твою сестру. Золовка. Какъ ты думаешь, мы сойдемся съ ней?

– Нав?рно, она прi?детъ л?томъ. Такъ какое же ты наблюденiе д?лала надъ моимъ затылкомъ? У кого косичка, то дочь. А у тебя косичка.

– Косичка. И была бы сестра. Ну, разскажи мн?, что ты писалъ.

Онъ сталъ разсказывать, но косичка ея больше занимала его. Онъ разсмотр?лъ эту косичку и поц?ловалъ ее.

– Ну вотъ ты все и испортилъ, – сказала она, взявъ его руку и ц?луя ее.

– Какъ мы хорошо занимались. И я такъ р?шила, что не буду теб? м?шать. Иди, иди, пиши, – повелительно шутливо говорила она ему.