Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– Да я не спорю. Смиренiе доходитъ даже то того, что Удашевъ поручилъ ему жену въ Л?тнемъ Саду, какъ самому близкому знакомому.

И NN весело расхохоталась.

– Можно ли такъ вид?ть все см?шное. Онъ чудесный челов?къ, – говорила она, но см?ялась и не возражала больше.

Въ середин? зимы посл? праздниковъ Алекс?й Александровичъ особенно дурно спалъ ночь и, напившись кофею, зашелъ къ сыну передъ отъ?здомъ въ Министерство. Было рожденье Саши. Онъ зашелъ потому еще, что вчера сестра сов?товалась съ Алекс?емъ Александровичемъ, можно ли напоминать о матери и дать Саш? подарки, которые Анна прислала сыну къ рожденью.[1349 - Рядом и ниже на полях написано: [1] Стальныя стали формы жизни. [2] Св?ча потухаетъ, читая книгу. [3] Воспоминанiе, какъ плакалъ Саша, разлучаясь съ матерью.] Онъ засталъ Сашу еще въ постел?. Онъ только проснулся и былъ еще въ постельк?.

Богданъ Васильичъ, Н?мецъ, былъ уже од?тъ и разставлялъ на стол? подарки.

– Ну-ну, Заша, время, время, ужъ и папа пришелъ, – говорилъ онъ, св?жiй, выбритый, чистый, какъ бываютъ н?мцы.

Саша жъ поднялся въ одной рубашонк? въ спутанной кроватк? и, еле глядя заспанными глазами сквозь огромныя материнскiя р?сницы, держась за спинку кровати, гнулся къ отцу, ничего не говоря, но сонно улыбаясь.

Какъ только Алекс?й Александровичъ подошелъ ближе, Саша перехватился пухлыми рученками отъ спинки кровати за его плечи и сталъ прижиматься къ его щек? и тереться своимъ н?жнымъ личикомъ о его щеку, обдавая Алекс?я Александровича т?мъ милымъ соннымъ запахомъ и теплотой, которые бываютъ только у д?тей.

– Папа, – сказалъ онъ, – мн? не хочется спать. Нынче мое рожденье. Я радъ. Я встану сейчасъ, – и онъ засыпалъ, говоря это. – Я вид?лъ во сн? мама. Она подарила мн? будто бы большу-ую.

«Вотъ и скрывай отъ него», подумалъ Алекс?й Александровичъ.[1350 - Зачеркнуто: и тутъ же сказалъ ему, что мама прислала ему подарки.] Но сказать, что она прислала подарки, вызвало бы вопросы, на которые нельзя отв?чать, и Алекс?й Александровичъ поц?ловалъ сына, сказалъ, что подарки ждутъ его, тетя подаритъ.

– Ахъ, тетя! – Такъ вставать. А ты когда прi?дешь?

Все было хорошо у сына, чисто, акуратно, обдуманно, но не было той живой атмосферы, которая была при матери, и Алекс?й Александровичъ чувствовалъ это и зналъ, что сынъ чувствуетъ тоже, и ушелъ поскор?е отъ него.

– Ну что нашъ ангелъ, – сказала сестра встр?чая его въ столовой. Сестра была нарядна, но все было не то.

«Опять министерство, опять тоже, но безъ прелести, безъ сознанiя пользы д?ла, – думалъ Алекс?й Александровичъ, подъ?зжая къ большому дому у моста на канал?. – Странно, – думалъ онъ, – прежде т?же условiя д?ятельности казались мн? сд?ланными мною, а теперь я себя чувствую закованнымъ въ нихъ». Но несмотря на эти мысли о тщет? своихъ трудовъ по министерству, Алекс?й Александровичъ находилъ лучшее ут?шенiе своей жизни тамъ, въ этомъ министерств?. Какъ только онъ вступалъ въ него, онъ забывалъ свое горе и любилъ находить прелесть въ работ? и во всемъ окружающемъ. Онъ чувствовалъ себя на остров?, на корабл?, спасеннымъ отъ жизни, онъ чувствовалъ себя б?лкой въ привычномъ колес?.

Швейцаръ знакомый, 17-л?тнiй съ той же отчетливостью отворилъ дверь и мигнулъ другому. Тотъ также ловко снялъ пальто и встряхнулъ на в?шалк?; таже л?стница, т?же безъ надобности, только въ знакъ уваженiя, сторонящiяся чиновники. Тотъ же кабинетъ и шкапъ съ мундиромъ и т?же письма и бумаги на стол?, покрытомъ сукномъ. Секретарь пришелъ докладывать. Доложилъ, что П. И. не будутъ, а остальные члены собрались. Алекс?й Александровичъ, над?въ мундиръ, вошелъ въ присутствiе; движенье креселъ, рукопожатiя, частный разговоръ, молчанiе и офицiальное выраженье лица, и началось присутствiе. Докладъ, т?же длинноты, ненужныя и неизб?жныя, и таже работа, запоминанiе нужнаго и составленiе мн?нiя. Т?же сов?щанiя. Возраженiя желчныя, по характеру, возраженiя изъ приличiя и р?шенiе предвид?нное. Тоже приятное ощущение, окончанiе трехъ, 4-хъ нумеровъ, которые не могутъ возвратиться, и сознанiе непрерывности безконечности д?ла, какъ текущей р?ки. И, главное, то сознанiе важности совершаемаго д?ла, которое, несмотря на сомн?нiя, теперь находившiя на Алекс?я Александровича вн? присутствiя, сознанiя великой важности совершаемаго д?ла, которое по привычк? обхватывало Алекс?я Александровича, какъ только онъ вступалъ въ Министерство; куренье другихъ членовъ (Алекс?й Александровичъ не курилъ) во время отдыховъ; разговоры въ т?хъ особенныхъ границахъ, которыя установились для присутствiя, о наградахъ, внутреннихъ политическихъ новостяхъ, о канцелярскихъ чиновникахъ и дальн?йшее отступленiе; шутки старыя о горячности В., кропотливости С., осторожности Д. и т. д.; опять д?ла, потомъ просители и посл? 4 часовъ усталость, апетитъ и сознанiе совершеннаго труда – это все испыталъ Алекс?й Александровичъ, и это было лучшее его время жизни, кром? вечернихъ зас?данiй комиссiй, которыхъ онъ былъ членомъ и которыя также возбуждающе д?йствовали на него.

Въ этотъ день была прекрасная погода, и Алекс?й Александровичъ хот?лъ зайти въ игрушечную лавку самъ купить что нибудь Саш?. Онъ вьшелъ изъ кареты и пошелъ п?шкомъ по Невскому. Это было дооб?денное бойкое время Невскаго. Онъ себ? сказалъ, что онъ зайдетъ купить игрушки, но въ глубин? души у него была другая причина, по которой онъ сошелъ на тротуаръ Невскаго и шелъ, разглядывая групы. Съ т?хъ поръ какъ онъ зналъ, что Удашевъ съ женой своей и его зд?сь, его, какъ бабочку къ огню, тянуло къ ней. Ему хот?лось, нужно было вид?ть ее. Онъ зналъ, что встр?ча будетъ мучительна для нея и для него; но его тянуло. Молодой челов?къ, аристократъ, говорунъ и горячiй умственникъ, поступившiй недавно на службу къ нему, встр?тилъ его и шелъ съ нимъ, много говоря, видимо щеголяя своимъ усердiемъ и простотой. Все это давно знакомо было Алекс?ю Александровичу. Онъ шелъ, слушая однимъ ухомъ, и осматривался. Издали навстр?чу шла женщина элегантная въ лиловомъ вуал? подъ руку съ низкимъ чернымъ мущиной. Филип[пъ][1351 - Так в подлиннике.] А[лександровичъ] шелъ [1 неразобр.]. Коляска щегольская ?хала подл?. И походка, и движенье, и видъ мущины заставили Алекс?я Александровича угадать ее. Гораздо прежде ч?мъ онъ увидалъ его и ее, онъ почувствовалъ свою жену. Онъ почувствовалъ ее по т?мъ лучамъ, которые она распространяла, и эти лучи издалека достали его, какъ св?тъ достаетъ бабочку, и тревога, томность и боль тупая наполнили его сердце. Ноги его шли, уши слушали, м.[?] ч.[?], глаза смотр?ли, но жизнь его остановилась. Она шла, сiяя глазами изъ подъ р?сницъ и улыбкой. Она потолст?ла, она блестящ?е была, ч?мъ прежде. Но вотъ она узнала его. Удашевъ узналъ Ф[илиппа] А[лександровича], взглянулъ на него, и произошло волненье во вс?хъ лицахъ, сомн?нье, кланяться или н?тъ, попытка поднять руку и отнятiе рукъ, неловкость мучительная съ об?ихъ сторонъ, и оба прошли мимо другъ друга.

Безпокойство бабочки стало еще больше. Въ этотъ вечеръ Алекс?й Александровичъ по?халъ на вечеръ къ Голицынымъ. Онъ сказалъ себ?: «в?рно, я тамъ не встр?чу ее», но въ сущности онъ только того и хот?лъ. На вечер? говорили о немъ, когда онъ вошелъ.

– Taisez-vous, mauvaise langue,[1352 - [– Замолчите, злой язык,]] – Алекс?й Александровичъ!

Когда онъ ушелъ, тоже онъ чувствовалъ, что онъ прошелъ сквозъ строй насм?шекъ!

– Ее принять н[ельзя?].[1353 - Зачеркнуто: Она была у меня.] Я не приняла.

Дома Алекс?й Александровичъ нашелъ сестру раздраженною. Анна прi?зжала, хот?ла вид?ть сына. Она не пустила ее. Во время об?да принесли письмо. «Милостивый государь, Алекс?й Александровичъ. Если вы найдете возможнымъ мн? вид?ть сына, то устройте такъ, чтобы свид?ться. Я сочту это новымъ благод?янiемъ».

Алекс?й Александровичъ опять въ нер?шительности, что д?лать. Онъ р?шилъ отказать. Матрена Филимоновна была у барыни.

– Какъ хорошо. Спрашивали, гд? гуляютъ. Объ васъ тоже спрашивали.

Связанъ чувствомъ.

Глава[1354 - На полях написано: [1] Театръ, блескъ, афронтъ. [2] Она чувствуетъ, что на нее смотрятъ не чисто.]....

Молодые, если можно ихъ назвать такъ, Анна и Удашевъ, ужъ второй м?сяцъ жили въ Петербург? и, не признаваясь въ томъ другъ другу, находились въ тяжеломъ положенiи. Можно сид?ть часы спокойно въ карет? или вагон? не передвигая ногъ, если знаешь, что ничто не пом?шаетъ мн? протянуть ноги, куда я хочу. Но мысль о томъ, что я не могу протянуть ноги, вызоветъ не вымышленныя, но настоящiя судороги въ ногахъ. Такъ и можно жить спокойно безъ св?та, безъ знакомыхъ, если знать, что св?тъ всегда открытъ для меня, но если знать, что закрытъ св?тъ, вызоветъ судороги тоски, одиночество. Еще хуже то, что испытывали Удашевъ и Анна, – сомн?нiе въ томъ, закрытъ или незакрытъ св?тъ и насколько. Для обоихъ – людей, находившихся всегда въ томъ положенiи, что и въ голову имъ никогда не приходилъ вопросъ о томъ, хочетъ или нехочетъ тотъ или другой быть знакомымъ, это положенiе сомн?нiя было мучительно. Мучительно т?мъ, что оно было унизительнымъ. Прi?хавъ въ Петербургъ и устроившись на большую ногу на Литейной, товарищи, прiятели, братъ Удашева сейчасъ же побывали у него и представились его жен?. Но уже въ мужскомъ обществ? оба супруга почувствовали тотчасъ отт?нокъ различныхъ отношенiй женатыхъ и неженатыхъ. Женатые не говорили о своихъ женахъ и р?же ?здили. Старшiй братъ Удашева, женатый, не говорилъ о жен?. Удашевъ объяснялъ это т?мъ, что это д?лалось подъ влiянiемъ матери, съ которой онъ разорвалъ сношенiя всл?дствiи женитьбы. Обычные выбравшiеся пос?тители были тотъ же Марковъ, другой такой же великосв?тскiй [1 не разобр.], и другъ Грабе. Д?ло, повидимому, пустое, только забавное – приготовленiе туалета, шляпы, росписанiе адресовъ, д?ло первое визитовъ для Удашева было такимъ д?ломъ, о которомъ мужъ съ женой боялись говорить, и Анна красн?ла отъ волненiя, когда говорила. Когда наступилъ день, Удашевъ мелькомъ спросилъ списокъ, и Анна показала. Ея другъ Голицына Б?лос?льская. Его belle soeur.[1355 - [свояченица.]] Онъ невольно покачалъ головой, и сейчасъ же Анна поняла и высказала свою мысль.

– Я по?ду, а ужъ ея д?ло будетъ....

Онъ не далъ договорить.

– Ну да, разум?ется. – И заговорилъ, хваля вкусъ ея новаго туалета.

Случилось то, что они ждали оба, хотя не признавались. Голицына не приняла и отдала не визитъ, а прислала карточку, но на сл?дующiй раутъ приглашенiя не было. Сестра приняла – желчная, морфиномъ заряженная, и наговорила непрiятностей и не отдала. Она хот?ла излить свою злобу. Сестра Грабе отдала визитъ, но она была чудачка и видно, что она совершила геройскiй поступокъ. Остальные не приняли и не отдали. Положенiе стало ясно. Ногъ нельзя было вытянуть, и начались судороги. Кром? того, Алекс?й Александровичъ встр?чался, казалось, везд?, какъ больной палецъ. Матрена Филимоновна приходила разсказывать о сын?, и безпокойство Анны все усиливалось. Хуже всего было то, что Удашевъ ?здилъ изъ дома не въ св?тъ, хотя онъ два раза былъ на бал?, но въ клубъ, къ старымъ знакомымъ, и Анна чувствовала, что, какъ въ кошк?-мышк?, передъ нимъ поднимались и передъ ней отпускались руки, и онъ ужъ не выходилъ изъ круга и мучался.

О разстройств? д?лъ, здоровья, о недостаткахъ, порокахъ д?тей, родныхъ – обо всемъ можно говорить, сознать, опред?лить; но разстройство общественнаго положенiя нельзя превуаровать.[1356 - [предвидеть.]] Легко сказать, что все это пустяки, но безъ этихъ пустяковъ жить нельзя; жить любовью къ д?тямъ, къ мужу нельзя, надо жить занятiями, а ихъ не было, не могло быть въ Петербург?, да и не могло быть для нея, зная, что ногъ нельзя протянуть. Сознаться она не могла и билась, путаясь больше и больше. Привычка св?та, нарядовъ, блеска была таже, и она отдавалась ей.

Было первое представленiе Донъ-Жуана съ Патти. Театръ былъ полонъ цв?томъ Петербургскаго общества. Она сид?ла во 2-мъ бенуар? въ черномъ бархатномъ плать? съ красной куафюрой, блестя красотой и весельемъ. Ложа ея была полна народа, и у рампы толпились. Женщины старались незам?тно лорнировать ее, притворяясь, что разсматриваютъ Персидскаго посланника рядомъ, но не могли оторвать отъ нее биноклей. Прелестное добродушiе съ ея особенной грацiей поражало вс?хъ. Удашевъ не могъ налюбоваться своей женой и забывалъ ее положенiе. Онъ принесъ ей букетъ. Посланникъ [?] подошелъ къ ней. Голицына кивнула изъ за в?ера (она была въ дух?), и, когда онъ вошелъ къ ней въ ложу, она попрекнула, что Анна только разъ была у ней. Казалось, все прекрасно.

Въ антракт? онъ вышелъ съ ней подъ руку; первое лицо, носъ съ носомъ, столкнулась съ ней въ желтомъ бархат? Карловичъ съ мужемъ. Анна съ своимъ тактомъ кивнула головой и, зам?тивъ, что вытянулъ дурно лицо Карловичъ, заговорила съ Грабе, шедшимъ подл?. Мужъ и жена, вытянувъ лица, не кланялись. Кровь вступила въ лицо Удашева. Онъ оставилъ жену съ Грабе. Карловичъ была жируета[1357 - [флюгер]] св?тская, онъ былъ термометръ св?та, показывая его настроенiе.

– Бонюи,[1358 - [Доброй ночи,]] Madame Caren[ine].

– Monsieur, – сказалъ онъ мужу, – ma femme vient de vous saluer.[1359 - [Сударь, моя жена только-что поклонилась вам.]]

– A я думалъ, что это М-ме Каренинъ.

– Вы думали глупость!

Карловичъ заторопился, покрасн?лъ и поб?жалъ къ Анн?.

– Какъ давно не им?лъ удовольствiя вид?ть, Княгиня, – сказалъ онъ и, красн?я подъ взглядомъ Удашева, отошелъ назадъ.

Анна все вид?ла, все поняла, но это какъ бы возбудило ее, она не положила оружiя, и, вернувшись въ ложу, она стала еще весел?е и блестящ?е. Толпа стояла у рампы. Она см?ялась, бинокли смотр?ли на нее. Удашевъ былъ въ первомъ ряду, говорилъ съ дядей Генераломъ[1360 - Здесь и ниже на полях написано: [1] Ребенокъ умираетъ, измученный докторами.[2] Смерть не такъ бы под?йствовала, еслибы не на больное м?сто.[3] Роды Кити.[4] Умираетъ ребенокъ. Не причемъ жить.] и, вдругъ оглянувшись, увидавъ бинокли дамъ, блестящее лицо Анны, мущинъ противъ нее, онъ вспомнилъ такiе же ложи дамъ голыхъ съ в?ерами, М-ме Nina, и, когда онъ вернулся, онъ не разжалъ губъ, и Анна вид?ла, что онъ думаетъ. Да, это становилось похоже на то, и онъ и она знали это. Она над?ялась, что онъ пощадитъ ее, не скажетъ ей этаго, но онъ сказалъ.

– Ты скученъ отчего? – сказала она.

– Я? Н?тъ.

– A мн? весело было, только… – Она хот?ла сказать, что не по?детъ больше въ театръ; но онъ вдругъ выстр?лилъ.

– Женщины никогда не поймутъ, что есть блескъ неприличный.

– Довольно, довольно, не говори ради Бога.

Губа ея задрожала. Онъ понялъ, но не могъ ее успокоить.

Съ т?хъ поръ она перестала ?здить и взялась за дочь, но дочь напоминала сына. Матрена Филимоновна приходила, разсказывала. И она уговорила мужа у?хать въ Москву. Она р?шилась прямо высказать, что везд? имъ можно жить, только не въ Петербург?, тамъ, гд? живетъ Алекс?й Александровичъ.

–

Въ Москв? уже она не хот?ла и пытаться знакомиться. Алабинъ ?здилъ, но р?дко, и Анненковъ, Юрьевъ. Въ Москв? бы было хорошо, но Удашевъ сталъ играть. И другое – Грабе влюбленный перешелъ въ Москву…[1361 - Здесь и ниже на полях написано:[1] Св?тъ мн? все равно, св?тъ посл?днее д?ло; но если бъ св?тъ принялъ, еще хуже. Такъ ей было у Голицыныхъ. Д?ти потеряны. Уваженiе къ себ? потеряно. «[2] Дарья Александровна учитъ, пуговица.[3] Вронскiй съ Кити говоритъ и съ М. H., дочерью.[4] Разговоръ умныхъ людей съ Левинымъ, и Левинъ спокоенъ, и Степанъ Аркадьичъ ужъ не можетъ жить умственной жизнью. Семья Левина.]

Она сид?ла вечеромъ, разливая чай. Анненковъ, Юрьевъ, студентъ курилъ, говоря о новой теорiи [1 не разобр.]. Не благодарилъ за чай. Но она построила другую высоту либерализма, съ которой бы презирать свое паденiе, и казалось хорошо. Многое коробило, но это было одно,[1362 - Зачеркнуто: пьянство] заставлявшее забывать. Былъ новый писатель комунистъ, читалъ. Удашевъ прi?халъ за деньгами. Онъ много проигралъ. Папиросный дымъ, слабый лепетъ [1 не разобр.], звучные фразы, и онъ въ презр?нiи ее за чай не бл[агодаритъ]. Онъ у?халъ опять и, вернувшись, заставъ ее съ открытыми глазами, по привычк? того времени говоритъ: «ужъ поздно», а думалъ: «это нельзя». Онъ несчастливъ. А дьяволъ надъ ухомъ говоритъ: Грабе любитъ.