Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– Письмо ничего не значитъ, значитъ ваше р?шенье.[1107 - Зачеркнуто: – Какое же мое р?шенiе?]

Онъ сказалъ это. Она понимала, что онъ хот?лъ, чтобы она поняла подъ этимъ; но въ его тон?, въ его покойной поз? посл? об?да было что то оскорбившее ее своей холодностью.

– Я понимаю, – началъ онъ, испуганный ее волненiемъ, – я все понимаю и потому…

– Тутъ нечего понимать, – сказала она съ грустной улыбкой. – Мн? неч?мъ гордиться, я погибшая женщина и больше ничего. И д?лай со мной что хочешь.

– Такъ надо оставить…

– Н?тъ, только не это. Я завтра по?ду въ Петербурга и увижу его и завтра вечеромъ приходи.

Не смотря на попытки его вернуться къ разговору, она настояла на своемъ и совершенно успокоилась, вечеръ проведенъ былъ счастливо и спокойно.

* № 77 (рук. № 57).

Она бы все въ мiр? отдала теперь, чтобы быть опять въ томъ неопред?ленномъ положенiи, въ которомъ она была до скачекъ и которое она называла мучительнымъ. «Была ли когда нибудь женщина въ такомъ ужасномъ положенiи?» спрашивала она себя. Письмо было отъ Бетси. Она звала ее на большую партiю крокета къ Ильменамъ: «Это все конечно для меня, – подумала Анна. – И т?мъ лучше».

– Кофей готовъ, и Мамзель Кордонъ съ Сережей пришли, – сказала Аннушка, удивляясь на медленность, съ которой нынче од?валась ея барыня.

Анна быстро од?лась, но ей надо было сд?лать усилiе надъ собой, чтобы войти въ столовую, гд? обыкновенно ожидали ее кофей и сынъ съ гувернанткой. Сережа въ своей б?ленькой курточк? возился у стола подъ зеркаломъ съ цв?тами, которые онъ принесъ. M-lle Cordon им?ла особенно строгiй видъ, и опять кровь прилила къ лицу и къ ше? Анны. «Она все знаетъ, она сейчасъ скажетъ», подумала она. И д?йствительно, M-lle Cordon объявила, что она не можетъ оставаться въ дом?...... если Сережа будетъ также indisciplinе.[1108 - [недисциплинирован.]] Съ трудомъ понявъ, что д?ло въ томъ, что Сережа былъ не послушенъ и impertinent, il raisonne, il vient de manger,[1109 - [дерзок, он рассуждает, он только что съел,]] съ?лъ тайно два персика, Анна постаралась успокоить M-lle Cordon и подозвала сына. Она сд?лала ему выговоръ, успокоила M-lle Cordon, подтвердила положенное ею наказанiе и с?ла за кофе, испытывая успокоенiе. Какъ эта самая привычка сына прежде мучила ее! Теперь же она и не думала о немъ.

«Что же, неужели я равнодушна стала къ Сереж??» Она взглянула на него, пров?ряя свое чувство; курчавые, рыжеватые волоса, холодный, хотя и д?тскiй, но холодный взглядъ маленькихъ глазъ, толстыя, большiя, костлявыя, голыя кол?ни, улыбка робкая и притворная.[1110 - Зачеркнуто: и его склонность резонировать] «Нетолько равнодушна, но онъ непрiятенъ мн? – это маленькiй Алекс?й Александровичъ.[1111 - Зач.: Да, я не только несчастная, я гадкая женщина, я потеряла даже любовь къ сыну.] Боже мой, что я буду д?лать? Я не могу оставаться съ этими мыслями, съ этой неизв?стностью».[1112 - Зач.: – Извините меня, мн? надо писать письма.Она вышла въ садъ, чтобы быть одной и обдумать свое положенiе.]

– Н?тъ, я нынче не пойду гулять, – сказала она Сереж? (это было обычное время гулянья ея съ сыномъ, во время котораго она отпускала гувернантку), – за то, что ты дурно велъ себя. Мн? надо написать письма.

Она подошла къ столу, открыла бюваръ. «Но что же я напишу Вронскому, пока не им?ю отв?та мужа? Если бы я вид?ла его. Зач?мъ я не сказала вчера?» И опять, опять краска стыда покрывала ея щеки. Она встала отъ стола и вышла на терассу и стала по привычк? оглядывать цв?ты.

Шумъ колесъ мимо ограды заставилъ ея оглянуться. Между дравий[?] изгородью и оградой промелькнулъ кузовъ кареты. Карета остановилась у подъ?зда. «Это отъ него, – подумала она. – Это Иванъ Викентьичъ, это карета за мной».

Она прислушалась. Какiе то голоса говорили въ передней, женскiй и мужской, она не могла разобрать. Послышались шаги съ скрипомъ толстых подошвъ. Хотя она знала этотъ скрипъ сапогъ лакея Корнея, за которые она даже выговаривала ему, она не узнала ихъ. Чтобы скрыть свое волненiе, она посп?шно обернулась къ цв?тамъ и стала перевязывать ихъ. Это былъ Корней, она узнала его голосъ.

– Княгиня Марья Ивановна съ сыномъ, изъ Москвы, – доложилъ онъ.[1113 - Зач.: «Боже мой, какъ не кстати. А можетъ быть, и кстати».]

«Ахъ, я забыла», подумала Анна. Это была тетка ея Княгиня Марья Ивановна и та самая, у которой она жила въ К., гд? вышла замужъ за Алекс?я Александровича, бывшаго тамъ губернаторомъ, и об?щавшая прi?хать на этихъ дняхъ въ Петербургъ для опред?ленiя старшаго неудавшагося сына въ какое нибудь военное училище или въ юнкера.

Первое чувство Анны было радость. Хотя вульгарная губернская большая барыня, Княгиня Марья Ивановна была добродушное, простое существо, которому многимъ обязана была Анна и которая всегда любила ее. Съ терассы ей слышенъ былъ то басистый, то визгливый голосъ Княгини Марьи Ивановны, им?вшей даръ говорить такъ, какъ будто говорило вдругъ много обрадованныхъ и взволнованныхъ, тогда какъ говорила она одна, и всегда по французски, хотя и дурно, и всегда не для того, чтобы выражать свои мысли и чувства, а только для того, что въ обществ? надо говорить.

Анна, отдавшись своему чувству, радостно поб?жала почти своей легкой походкой ей на встр?чу, но въ гостиной она вдругъ остановилась и, невольно сморщивъ лобъ отъ внутренней боли, вскрикнула и покрыла лицо руками. «Что если она была у него и она знаетъ?»

Но думать объ этомъ было некогда. Княгиня Марья Ивановна ужъ увидала ее изъ передней и улыбаясь манила ее къ себ? и кричала ей:

– Покажите же мн? ее! Вотъ она наконецъ! – и кричала сыну и извощику: – Петя, Петя! ахъ, какой ты непонятливый! Если скажетъ – мало… ну, дай рубль, но больше не давай. Довольно, голубчикъ, довольно. Ну вотъ и она. Какъ я рада! Я въ Петербург? и не остановилась. Я думала, что Алекс?й Александровичъ зд?сь. Ну, все равно. Что, не узнала бы моего Петю? Да вотъ привезла сюда, въ гвардiю. Онъ у меня и д?вушка, и курьеръ, и все. В?дь мы не столичные, не высшаго. Ну, какъ ты похорош?ла, моя радость. Петя! ц?луй руку. Когда выйдешь изъ подъ моей опеки, обращайся какъ знаешь, по новому, а у кузины старшей и той, которая тебя устроитъ, ц?луй руку. Ну, пойдемъ, пойдемъ, и ничего не хочу. Я на станцiи выпила гадость какую то.

Но Княгиню Марью Ивановну долго нельзя было довести до гостиной, куда Анна хот?ла посадить ее. Княгиня Марья Ивановна останавливалась въ каждой комнат?, вс?мъ любовалась, все распрашивала и на все высказывала свои зам?чанiя. Она и всегда, но особенно теперь, въ Петербург?, была озабочена т?мъ, чтобы показать, что она ц?нитъ ту высоту положенiя, въ которомъ находится та Анна, которую она же выдала замужъ, но что она, съ одной стороны, нисколько не завидуетъ, не поражена этимъ величiемъ и, съ другой стороны, ц?нитъ это, радуется этому и никогда не позволитъ себ? быть indiscr?te[1114 - [нескромной]] и пользоваться своими правами. Во всякомъ слов? ея, въ манер?, въ отставшемъ по мод?, но претенцiозномъ дорожномъ туалет? было зам?тно напряженiе не уронитъ себя въ Петербург?, сд?лать свое д?ло, но не осрамиться и не быть Каренинымъ въ тягость.

– Какая прелесть дача. Вотъ, говорятъ, въ Петербург? н?тъ деревни. И деревня, и элегантно, и вода. Какъ мило. И все казенное, charmant![1115 - [прекрасно!]] И цв?ты, и букеты… Я до страсти люблю цв?ты. Ты не думай, что я тебя ст?сню. Я на н?сколько часовъ.

– Ахъ, тетушка, я такъ рада.

– А Петю не узнала бы, а? – говорила мать, съ скрываемой гордостью указывая на молодого челов?ка съ потнымъ, налитымъ густой кровью лицомъ, въ голубомъ галстук? и короткомъ пиджак?, который, улыбаясь и красн?я, смотр?лъ на Анну такимъ взглядомъ, который щекоталъ ее и производилъ на нее впечатл?нiе, что онъ смотритъ на нее не туда, куда нужно. Анна никакъ не узнала бы его. Она помнила 9-л?тняго Петю, забавлявшаго вс?хъ своимъ апетитомъ, потомъ слышала, что наука не задалась ему и онъ побывалъ, какъ вс? подобные ему молодые люди, въ гимназiи, въ пансiон?, въ какихъ то технотопографическихъ училищахъ, въ которыхъ оказывалось, что гораздо лучше, ч?мъ въ гимназiяхъ, и что его везутъ въ юнкера. Но никакъ не могла себ? представить, что этотъ красн?ющiй и упорно нечисто глядящiй на нее красивый юноша – тотъ самый Петя.

– Онъ славный малый и не думай, чтобы неспособный, напротивъ; но ты знаешь, эти требованiя, эти интриги.

Не смотря на отказы тетушки, Анна, хотя и знала, что это очень ст?снитъ ее, уговорила тетушку остаться ночевать у нее и пошла вел?ть приготовить ей комнату.

– Н?тъ, все это величiе (les grandeurs) не испортили ее, – сказала мать сыну, когда она вышла. – Такая же добрая, милая. И найти такое радушiе въ Петербург?!

– Какъ она хороша, мама! Я никогда не видалъ такой красавицы. Какiя руки!

– Да, она еще похорош?ла. И вотъ говорили, что это бракъ не по любви, а они такъ счастливы, что… Ахъ, батюшки, красный м?шечекъ! – вскрикнула она, всплеснувъ руками. – Б?ги, въ карет?. – Но м?шечекъ былъ въ передней. – И какъ хорошо у нихъ. И садовникъ, и оранжереи – все казенное.

Анна была рада теперь прi?зду тетки. Это ее отвлекало отъ неразр?шимаго вопроса. Она съ веселымъ лицомъ вернулась къ ней.

– Вы какъ хотите, тетушка, а я приготовила вамъ и Пет?.

– Н?тъ, н?тъ, н?тъ, Петя въ Петербургъ, у Милюковскихъ, ему готова. Да и я по?ду. Я благодарю, я тронута. Ну, давайте, коли хотите, я выпью кофею, – сказала она, оглядывая въ подробностяхъ и Петербургскаго Корнея – лакея съ его разчесанными бакенбардами и б?лымъ галстукомъ, и подносъ-столикъ, и всю эту элегантность службы.

– Ну, давайте. Какъ это практично. Ну чтожъ, покажи же мн? Сережу, твоего кумира. Петя, поди, будь услужливъ, поди поищи въ саду и приведи сюда.

– Н?тъ, вы, пожалуйста, тетушка не у?зжайте и будьте какъ дома. Если вы хотите ?хать въ Петербургъ, моя карета къ вашимъ услугамъ. Я никуда не по?ду.

Княгиня Марья Ивановна улыбнулась и пожала руку Анн?.

– Признаюсь теб?, мой дружокъ, я не ждала отъ тебя дурнаго прiема, но я знаю, что въ вашемъ положенiи есть обязанности. Но ты такъ мила. Все тоже, все тоже золотое сердце. Я теб? правду скажу, я на одно разчитывала, это – что ты и Алекс?й Александровичъ не откажетесь сказать словечко Милютину. Ты знаешь, это такъ важно. A Pierre славный, славный малый. Это у него есть что то. Я мать, но не заблуждаюсь. Алекс?й Александровичъ, я знаю, въ такой сил? теперь, что одно слово. И ты тоже. Ты знаешь, женщина…

– Я скажу графин? Лидiи Ивановн?, да и самому… – сказала Анна.

– Я очень, очень рада, – продолжала Княгиня, оглядывая искоса платье Анны.

– Аглицкое шитье. А мы считали, что это старо. А это самый grand genre.[1116 - [высокий стиль.]] Лиз? сд?лаю. Вотъ помнишь наши толки, когда ты выходила замужъ. Я говорила, что все будетъ прекрасно. Онъ челов?къ, котораго нельзя не уважать глубоко. А это главное. Если бы не было д?тей, ну такъ. Но я такъ рада была, когда родился Сережа. И у женщины, у которой есть сынъ, есть ц?ль жизни, есть существо, на которомъ можно сосредоточить всю н?жность женскаго сердца. И я такъ понимаю, какъ мн? про тебя разсказывали, что ты живешь для сына. Разум?ется, les devoirs[1117 - [обязанности]] общества.

Анна покрасн?ла отъ стыда и боли, когда ей напомнили такъ живо ту роль матери, которую она взяла на себя и которую она не выдержала.

– Вотъ и онъ. А поди сюда, мой красавецъ. – «Вотъ я говорила Тюньковой, – подумала она, – что для мальчика самое лучшее б?лое пике». – Какъ выросъ! И какъ онъ соединилъ красоту матери и серьезность отца. Взглядъ. Ну, crachе![1118 - [вылитый!]]

Княгиня Марья Ивановна была притворна во всемъ равно, какими бываютъ вс? добродушные люди; но притворство относительно всего другаго не оскорбляло Анну, притворство же къ сыну больно укололо ее именно потому, что она чувствовала, что она одинаково притворно сама относилась къ сыну. Ей такъ тяжело это было, что, чтобы отвлечь Княгиню Марью Ивановну отъ сына, она предложила выдти на терассу. На терасс? Княгиня Марья Ивановна любовалась и видомъ, и трельяжемъ, и стальными скамейками съ пружинными стисками. И Анн? странно и мучительно было чувствовать эту добродушную зависть ея положенiю. Какъ бы ей хот?лось быть хоть въ сотой дол? столь счастливой т?мъ, что въ глазахъ ея тетки было такъ прекрасно, такъ твердо, такъ стройно, такъ важно.

Въ это же утро къ дач? подъ?хала пара въ шорахъ, запряженная въ dogcart,[1119 - [двухколесный экипаж с сидениями спина к спине]] принадлежащая Бетси, на которой ?халъ Тушкевичъ съ грумомъ. Онъ привезъ Анн? об?щанныя книги и приглашенiе прi?хать непрем?нно вечеромъ. Княгиня Марья Ивановна съ торжественной улыбкой слушала, чуть зам?тно поднимая и опуская голову, слова Тушкевича и не могла не улыбаться радостно, когда Петя сд?лалъ свое вступленiе въ большой св?тъ рукопожатiемъ съ Тушкевичемъ. Княгиня Марья Ивановна хот?ла непрем?нно вид?ть упряжку и вышла посмотр?ть на крыльцо.

– Это очень покойно, – говорила она, – очень, очень.

Он? возвращались назадъ, когда еще экипажъ – это былъ извощикъ и на извощик? курьеръ – подъ?халъ къ крыльцу. Анна узнала курьера мужа и, боясь выказать свое волненiе, вернулась въ домъ. Карета Анны уже была заложена для Княгини Марьи Ивановны, и Княгиня ушла къ себ? од?ваться. Анна была одна, когда ея лакей на поднос? принесъ ей толстый пакетъ, на которомъ она узнала почеркъ мужа. Толщина конверта, которая происходила только отъ вложенныхъ въ него денегъ, повергла ее въ ужасъ. Рука ея тряслась, какъ въ лихорадк?, и, чтобы не выдать свое волненiе (она чувствовала, какъ она красн?ла и бл?дн?ла), она не взяла письма, а отвернувшись вел?ла положить его на столъ.

Когда челов?къ, любопытно искоса взглянувъ на нее, вышелъ изъ комнаты, она подошла къ столу, взялась за грудь и, взявъ письмо, быстрыми пальцами разорвала его. Но, разорвавъ, она не им?ла силы читать. Она взялась за голову и невольно прошептала: «Боже мой! Боже мой! Что будетъ?!»

Она взяла письмо и, сдерживая дыханiе, начала читать съ конца. «Я сд?лалъ приготовленiе для пере?зда, я приписываю значенiе исполненiю моей просьбы».

Она проб?жала дальше назадъ, поняла съ трудомъ, вздохнула полной грудью и еще разъ прочла письмо все съ начала.