Импориум 1. Следящие тени. Книга 1

– Что, что… ничего не видно, – начала тихо шептать под нос, щурится и, не выдерживая волнений, порой совершенно бесполезно встаёт на носочки. – Что-то чёрное… Местами кр-р-расное? Там есть свой рельеф, какие-то волнистые контуры. Но никак не разглядеть… оно квадратное?

Маска свисает с лица , самая крайняя лампа без каких-либо причин погасла. Очень тихо без щелчков и искр. Лишь тухнущая спираль ещё на несколько секунд задержала свет. Затем темнота взяла своё, забрала часть ангара, поглотив оставшееся без защиты пространство. У входной двери остановилась серая фигура, замерли в шаге от порога белые, как молоко, ноги. Лицо, скрытое капюшоном, обернулось назад. Ещё несколько секунд оглядит чёрную бестию в конце помещения. Она видна отовсюду. И та всегда смотрит в ответ. Только почему-то сейчас лицо монстра более увлечённо происходящим у её огромных ног.

Скованная цепями потёрла куском тряпки глаза. Спиной к свету и вновь кажется, что во впадинах у носа ничего нет, одни лишь пустые дыры. …бледное лицо, чёрные отверстия над щёками, вместо рта, носа и это всё, что успела… Отвернулась и неспешно переступила через порог комнаты. Совсем скоро закроется дверь, запечатает то, что никогда не должно быть открыто.

– Нет, круглое… но не точно, напоминает морщинистое, – договорила Гретель, потёрла затекающую шею, немного пощипала кожу, уже очень хочется вернуть голову в исходную позицию. – Стоп, стоп, стоп… а оно шевелится… ПоЛзаЕт… Фу, какой жирный червь?!

Перед глазами девочки многое открывается, не зря их огонёк бегает из стороны в сторону. Даже собственное тело Гретель, неподконтрольное сознанию, задрожало. Над ней Нечто круглое, оно порой смыкается, порой расползается вновь. Ещё что-то длинное и вытянутое, видно какое слизкое, эти слюни или сопли тянутся за ним вслед. Оно красное и действительно напоминает огромного червя. Тот раз за разом выворачивается, крутится.

Маска еле заметно ползёт вниз, выключатели на стене дрожат, ходят из стороны в сторону. Старые ржавые крепежи с трудом спасают от неминуемого падения, даже снизошедшие на эти края землетрясения не вызывали столько движений, приближающееся будет пострашнее. Кнопки стучат, перескакивают в противоположное положение, свет вокруг гаснет.

– Он… оно… оно… – голос стал сильно взволнованным, теперь дрожит как струна, – жи… жи… жив…

В следующий момент маска резко опустилась, заняв своё прежнее положение. Исход… Нечто слетело сверху, капнуло на бледный лоб. Девочка вскрикнула, отпрыгнула, обратной стороной ладони тут же стёрла с лица вязкую жидкость. То, может быть, обычная смола, но страшно как яд. Теперь от неё слипаются пальцы. Короткие мгновения перед первыми слезами. А ноги уже спешно перебирают назад. Оно живое?! Живое! Движется. Дышит. И вот-вот они серые и страшные, эти каменные руки, сомкнутся, вцепятся и разорвут.

Гретель всё вскрикивает, бросает взгляд то на нож, острый и длинный кусок камня, холодный, но, нет сомнений, тот готов согреться горячей плотью. То на череп, свидетельство безжалостности, и пусть лицо девочки милое и красивое, слёзы горькие, а крики громкие, под этой тонкой оболочкой та же костная основа. Ничуть не лучше. Доберётся до всего. Но сперва дьявольские руки непременно заставят мучиться, будут отрывать по кусочку, собирать кровь по капельки, ибо боль страстное удовольствие для них.

Между тем тут осталось так мало света, освещён лишь узенький участок, своего рода коридор, что тянется от чудища к выходу.

Когда – же…? Вот – вот схватит! У Гретель заплелись ноги, и на очередном шаге назад она налетела на подвернувшуюся стопку ящиков. Хорошо это не закончится. Перелетела через бочки и соскочила на задницу. Ещё не успевшая засохнуть краска полилась из ближайшей канистры на ноги. Гретель не сильно обеспокоила липкая субстанция, попавшая на кожу, широко распахнутые глаза следят за ней. И стальное лицо ужасной статуи, зачем-то вытянутое вперёд, заинтересовано зрительным контактом не меньше. Девочка даже не попробовала встать, начала ползти.

Не осмеливается отворачиваться, боится тратить время на то, чтобы подняться на ноги. Естественно, много отчаяния, но мало проку. То ударится о стеллаж, то налетит на коробки. Каждый раз судорожно дёрнется и отпрыгнет в сторону. Помещение заполняет шум: грохот падающих инструментов, звон разбивающихся банок. Непременно что-то из этого ушибёт или оцарапает.

И еёлик, он только кажется неподвижным. Девочка не видит движения, но лишь потому что лжец наводит туман на глаза, не позволяет треску мышц, движениям конечностей выдать себя. Но ведь преследует, иначе почему, почему до сих пор нависает над её бедным тельцем? Пусть пощадит, не думает убивать. Она совсем юна. Исходит неприкрытый интерес к кувыркающемуся на полу жуку, который и выглядит человеком, даже носит гордое имя, но всё же глупый трусливый червяк. А пустые отверстия в золотистой маске, те, через которые должны выглядывать глаза, они оценивают и наблюдают, пытаются проникнуть глубоко внутрь, им бы в помощь нож, но стремятся пройти через целостную оболочку, кожу, связки, вены, достигнуть исток мыслей и переживаний. Найти в наивных мечтах что-то для себя.

В следующий момент удар о полку, и целый стеллаж рухнул на пол, в дребезги и куски, что было на нём. Разве только несколько тяжёлых труб со звоном упали и покатились. Девочка только завизжала, сжалась, беспомощно задрыгала всеми своими доступными конечностями. Затем всё-таки перевернулась, поползла уже на четвереньках. Вроде бы, должна ходить на двоих, но на них, ослабленных спичках, просто не устоит. А ты отвернулась Гретель. Не хочешь ли посмотреть себе за спину? Она ведь близко, прямо за тобой. Может быть, стала ещё ближе? Крадётся следом, просит обернуться. Пожалуйста, Гретель, оглянись, так хочет посмотреть в твоё гладкое личико, в твои красивые зелёные глазки…

Лицо, которое не изменяет направление своего взора. Дыхание, которое проникает через всё на своём пути. Непостижимые умам людей желания непременно, найдут для себя способ достижения. От неё не убежишь.Одного огромного шага хватит, чтобы преодолеть всё расстояние, как много бы не разделяло.

Гретель крепко стиснула зубы, мычит что-то неразборчивое и только движется вперёд, глаз не поднимая с пола. Ничего не останавливает на пути, по гвоздям и по стёклам, и пролазит прямо под сваленным стеллажом. Под последним отчасти даже застревает, ненадолго, но и тех секунд хватило, чтобы взреветь во весь голос от бессилия. Затем отчаяние толкает дальше, вновь цепляться руками и разбивать кожу до синяков. А здесь, за ящиками и бочками, её взор уже не настолько страшен, ослабевает. Ржавый металл да гнилое дерево – все защитники.

Гретель на четвереньках, как перепуганная черепаха, уже добралась до выхода, ещё бы один рывок, и она оказалась за дверью, там впереди не всё во власти ненадёжных электрических ламп, глупых кнопочек, с этажа выше вместе с пылью спускается белый свет солнца. Но вот очередная часть мастерской и по пути что-то попалось, нечто мягкое. Было столько грубого, острого. Мягкое впервые. Глаза, уставившиеся в пол, видят лишь маленький коричневый кусочек ткани, впрочем, они уже стремятся увидеть больше, медленно поднимаются.

Капля краски, капля краски, много разводов технической смазки… два осколка, три болта…

В проёме двери нет ничего опасного, стоит только маленький плюшевый медвежонок. Небольшой и мало чем похож на зверя по образу и подобию которого его изготавливали. Старая растрёпанная игрушка с порванным ушком. Несомненно, важная вещь для хозяйки, любовь к которой выдаёт вычесанная от малейшей соринки шерсть, нацепленная на лапки чистенькая и такая крохотная белая кофточка.

Он точно не представляет угрозу, но полные слёз глаза Гретель на нём задержались. Эта девочка так боялась ту, что за спиной, рвалась изо всех сил прочь, а теперь позволяет себе стоять растопырившись на четвереньках спиной к ней и разглядывать пустышку. Но он и не таков. Крохотное лицо медвежонка слишком серьёзно для игрушки и как-то по-человечески свирепо, маленькие чёрные пуговки в роли глаз предупреждающе смотрят в направление девочки, но не на неё, через неё… Медвежонок, его же не было, и как он только тут оказался. Никак пришёл помогать, бороться. Спасти своего друга из когтей зла.

Просто игрушка, но нечто большое для Гретель, бесстрашный защитник. И вся скрывающаяся в плюшевой морде отвага начала понемногу разгонять страх внутри девочки. Она же оглянулась, очередной раз посмотрела туда, вглубь комнаты. Взгляд прошёл, не останавливаясь через весь мусор и всё множество банок краски. На её фоне всё расплывается и теряет цвет. Сама она так и стоит в конце коридора из стеллажей, неподвижна, как и всегда. Страшный ангел в туннеле света, водружённый на фоне сажи старой печи. Никакого движения кроме как от лампы у каменного лика, ржавый светильник так и мотается из стороны в сторону, разве что теперь ещё крутится.

Наконец, Гретель смогла подняться, выпрямить спину. Грязные разбитые коленки, краска на коже и в волосах, слёзы, сопли, порванная одежда, царапины, синяки – вроде бы как ничего и не произошло, но теперь девочку не узнать. Сама стала грязной бродяжкой. Как после боя, но похоже биться пришлось с собой и своим сознанием. Конечно, не знает наверняка есть ли там что-то во тьме, заключено ли страшное существо в каменных формах, так или иначе оно смогло заставить леди Андерсум ползать на коленях, пускать слюни и умолять: "Не надо. Не убивайте".

Пусть же остаётся в своём царстве, скрытая дверью, за которую точно не стоит заходить.

Гретель подобрала с пола медвежонка, крепко прижала к груди, лицом уткнулась в плюшевую мордочку. Осушить слёзы, их так много набежало. Друг на всё готов. Лохматая пыльная игрушка, но и сама хозяйка побитая и взъерошенная. Вот теперь хорошо дополняют друг друга, не будет больше резать глаза прохожим картина – девочка из представительной семьи и старая почти что тряпка вместо красивых фарфоровых кукол.

– Ми?хо, в доме происходят странные вещи, мы должны найти родителей, – прошептали пересохшие губы девочки.

Лампа над статуей соскочила, с предсмертным горящим огоньком промелькнула мимо стеллажей, дальше треск и удар о пол. Из проводов сверху вырвался яркий завершающий столб искр, осыпая и в последний раз демонстрируя миру её неподвижные каменные контуры…

Свет исчезает…

Гретель пробралась обратно в свою комнатку. В очередной раз обошла по кругу тёмные коридоры. Ещё немного и их будет подобать называть чёрными, ибо свет сильно угас, близится ночь. Окружающий сумрак сгущается всё сильнее. Самые глухие комнаты так и вовсе перестали быть видны, небольшие очертания вещей, расположившихся по краям.

Вокруг по-прежнему почти идеальная тишина, если что-то происходит, оно таится в глубинах и только надвигается. Лишь на короткие мгновения безмолвие теряет свою пленительную силу, и из недр дома доносятся звуки быта. Нет сомнений, что они – не пустой шум, свойственный для старых домов, типа осыпающейся штукатурки, это чья-та осмысленная деятельность. Можно даже представить, чем именно там занимаются, так сказать, предвкусить их заботы и дела. Вот звон посуды, видимо, забрались на кухонную полку. Скрип двери в туалет, ну, хотя бы не на пол. Загудел кран. Умыться? А может, почистить зубы личной щёточкой девочки Андерсум? Затем топот перемещается по всему дому. Открылся и закрылся холодильник. Что оттуда собираются забрать? Наверняка без зазрения совести съедят всё самое вкусное. Гретель давилась морковкой.

Забавно, маленькая хозяйка идёт-бредёт, прислушивается к звукам и пытается понять, что незваные гости учиняют в её же доме. Ничего не может с этим поделать. Бродяжка. Уже далеко не скованная, ходит, шарится повсюду. Излишняя свобода ей вредит. Вот вернётся папа, вернётся… вернётся…

Гретель медленно перебирает ногами, проходит вглубь своей комнаты. Походка, осанка – просто ужас, так бы сказали старые воспитательницы и не только они одни. Одна из тех сиделок шустрая на язык, помнится, в таких случаях была весьма лаконична. "Ну и дерьмо," – так она обычно оценивала. Девочка вся сжалась, сильно горбится, а каждое движение стало встревоженным и резким, порой и того, опьянённая усталостью и эмоциональными потрясениями, шатается из стороны в сторону.

Исправлять свой внешний вид даже не пыталась, где-то царапины и засохшая кровь, где-то грязь и краска. Последней уж очень много, шлейф берёт начало от пальцев ног, через лодыжки и бёдра перебирается на шорты, заканчивается в области талии уже на кофте. Одним словом, выглядит жалко. И сейчас, наверно, походит на сироту или бездомную, ну а может, на неряшливого маляра или разнорабочую. Увидят сотрудники полицейских служб, кому поступило обращение забрать преступницу, и того перепутают, решат, что низкосортная забралась в дом богатой семьи, выгонят на улицу, а то и пристрелят, вот будет весело.

Гретель ненадолго задержалась напротив окна. Всё темнеет, вскоре в доме не останется и частички света, остальной мир стремится к покою. И в эту ночь она останется одна, совсем одна. Неужели её бросили как ненужную игрушку? Ровно как этих кукол, что заключены в коробках на полу. Не угодила, была не слишком хорошая девочка и доставляла много хлопот… Гретель лишь тяжело вздохнула, подошла вплотную к окну и одним пальчиком выдавила в обратную сторону клюв застрявшей птицы, правда, с трудом и натяжкой можно назвать птицей потроха, покоящиеся на подоконнике.

– Свободен, – прошептали губы девчонки.

И пока не стало слишком темно и соответственно поздно, полезла в своё последнее укрытие, больше нет безопасных мест. Хорошо, что кровать на прежнем месте. Может ли быть, этот день настал, и вновь придётся прятаться в пыли и грязи? Похоже на то. На самой уснуть вряд ли получится, лежать и видеть сладкие сны, а над тобой будут стоять опасные незнакомцы. Пристальные взгляды, занятые хирургическими инструментами руки, тут же в тему вспоминается леска в руках бродяжки. Ужас.

Раздвигая коробки, Гретель пробралась в самый угол, за собой затащила найденного медвежонка, именуемого ей как Ми?хо. Старый друг, он с ней ни с самого детства, но успел найти уютное место в сердце девчонки.

А вот и знакомые чувства, холодный грубый пол, привычный для глаз вид снизу-вверх и запах старости. А ведь раньше не было всех этих коробок, но они совсем не мешают, наоборот, дают некоторое чувство защищённости, найти её здесь будет не так просто.

Если, конечно, есть тот, кто вообще будет искать в эту ночь. Не спать и искать. Ох, проснуться от чувства, что тебя вытягивают из-под кровати за ногу. Жуть. И сейчас сердце начинает волноваться. Гретель рассматривает рисунки на стене и кровати, некогда оставленные её же рукой. Ужасные монстры и чудовища, сколько времени стоило их нарисовать, и такая похвальная усердность. Но очень неоднозначная фантазия. Самой от себя страшно становится. Спросить бы у своих рук – зачем они срисовывали с чёрных книг главных героев?

Одно крупное с распахнутым ртом, из которого высунулись около десятка невероятно длинных языков, на каждом из них шипы и колючки, а вокруг что-то вроде присосок и… вены? Жилы? Очень детализированный рисунок. Это уже не говоря об язвах, волосках и бугорках по бокам и у основания мерзкой гигантской головы. Понять предназначение щупалец не так сложно, над толстыми губами проглядывают острые, как копья, в несколько рядов клыки. Сама глотка – чёрное пятно, символично, ибо многие нарисованные людишки должны будут сгинуть в ней. Чудовище только половина сцены, малышка Гретель зачем-то изобразила жертв плотоядного монстра. Они, бедные создания, оплетены языками, и их вот-вот заглотят. Ужас на лицах, широко раскрытые рты, квадратные глаза, именно квадратные. Столько безумия в самой сцене, столько безумия в нарисованных персонажах.

Другое. Человек выглядывает из-за угла, милый, добрый, хорошо одет, в руке цветок. Здорово. А как улыбается от уха до… а-а-а… приветливые глаза… глаз, ровные брови… бровь, круглые щёки… щека. У него ведь нет пол-лица, вместо какое-то месиво с разодранной кожей, торчащем черепом и вытекающим мозгом. Какая жуткая травма. Чёрный след от автомобильного колеса на лбу выдаёт некоторый намёк на ужасную аварию. Вот только для техногенного случая линия раздела головы на хорошую и плохую уж слишком чёткая, ровно пополам. Травмы ведь не имеют такую идеальную границу, как от хирургической пилы. Такое бывает? Стоит ли вообще искать смысл в этих рисунках. Тут много их, и каждый является воплощением кошмара.

Сложно найти закономерность, смысл, идею, слишком хаотично, правда, и во всём беспорядке мыслей кое-что выступает явно неслучайным проявлением. Уж больно часто во всех этих мини-сценах фигурируют два объекта: кровать и шкаф. Кровать прямо над ней. А тот шкаф? Его замуровали в стену. Замуровали…

Глаза остановились на ещё одном рисунке – кровать, под одеялом спряталась девочка, выдают торчащие длинные волосы, проступающие под тканью женские контуры. Но а в изголовье стоит некая старуха, до неприличия сморщенная и дряблая. Этот образ в отличие от всех остальных кажется очень знакомым, знакомым по встрече, но никак не вспомнить откуда же он произрастает. Не воспитательница и не соседка. Ну, может, видела вскользь на улице или случайно усмотрела выглядывающей из старой халупы, тогда уж неудивительно, что одновременно не запомнилась и в то же время въелась в память. Кто она? Неизвестно. Но однозначно в жизни Гретель эта старуха играла куда более важную роль, чем обычная прохожая, влияла на детское сознание значительнее, чем дотошные воспитательницы…

Девочка вздохнула, покрепче прижала медвежонка и уже в который раз огляделась по сторонам, глаза без очередной инспекции бояться закрываться. И в первую очередь опасаются не лица чудовища, спрятавшегося среди ящиков, сильнее волнуют крысы, ибо они голодны и хитры. Вполне могут затаиться, а ночью обглодать лицо. Скверные мысли идут одна за другой, теперь представляет, как просыпается без глаз, мотает головой, но ничего не видит. Ахх…

Вокруг не так много примечательного, безмолвный и безликий картон, стена без обоев. Главным образом, разнообразие вносят игрушки, их тут целая орда. И как оказывается, плохим решением было их сюда прятать. Обиженные за грубое обращение они будут рвать её лицо вместе с крысами. О, жуткая пластиковая горилла с поднятыми руками с разинутым ртом. За ней кукла с прожжённым ухом. А за ней та самая резиновая утка, успевшая запомниться тварь, что визжала всё утро, теперь торчит из коробки лапы кверху, пялится на ту, кто повинна в её непростом положении. Наконец нашла себе применение в качестве затычки для коробки, а девочка всё думала, куда её засунуть.

На весёлой ноте Гретель наконец позволила себе закрыть глаза, перевернуться набок. Время ночи, время сна. Небо темнеет, становится чёрным и безграничным, тем неизмеримом дном, куда пропадают странствующие по утрам облака. А на месте образовавшейся пустоты вспыхивают маленькие яркие точки, маяки далёких и горячих звёзд, вслед за ними напитавшись солнечным светом по всему дому загораются ночники. Их тусклый зелёный цвет обволакивает ближайшие контуры вещей. Вне зоны власти неярких ламп тени сгущаются до каменной массы. И сейчас так легко и непринуждённо, с лица сползает напряжение, кожа расслабляется, разглаживается, дыхание становится ровным и гладким. Во всём покое лишь губы плотнее прижимаются друг к другу.

Веки вновь распахнулись, глаза забегали по сторонам. Гретель повернулась обратно на спину, тут же просунула руку под матрас, из глубоких недр достала чёрный мелок. Его уже порядочно стёртый краешек властью пальцев поспешил прислониться к основанию кровати. Несколько выверенных взмахов, следом пошли плавные контуры, девочка провела своим найденным инструментом в одну, затем в другую сторону. И вот под кистью художницы появляются первые чёрные линии, овалы. Несколько раз обводит, закрашивает нужное, подолгу останавливается на деталях. В "особенных" местах с усердием малюет. Лёгкий скрежет сопровождает всю работу. Готово.

И снова спрятала мел под матрас, перевернулась на бок лицом к коробкам с игрушками, наконец, и завершающее действие на пути к комфорту – немного отползла назад, пока не прижалась плотно к стене. Дальше ладонь поползла под щёку, глаза ещё пару раз хлопнули и окончательно слиплись, сон уже близко, в пути. Теперь на засыпающую девочку с растрёпанным мишкой в руках наравне с остальными чудовищами смотрит новый персонаж…

Овал лица, чёрные пятна вместо глаз, вместо рта, носа…

Глава 9

[Дом Андерсум, неизвестное время]