Импориум 1. Следящие тени. Книга 1

Но есть в этой мастерской и нечто другое, там в самом конце помещения, не ржавый стеллаж или покрашенная полка. Свет лампы едва касается её лика и, не осмеливаясь осветить весь проявляющийся ужас, отпрыгивает обратно.

Она огромна и почти упирается в потолок. Она велика и занимает всё пространство у стены. Она черна, как ночь, и страшна как кошмар. Она смогла проникнуть сюда, где для её удобства воздвигнуты высокие железные ворота.

Холодна и мертва, была ли вообще когда-то жива, ради этого сюда приходить точно не стоит, но там в ногах должно быть и нечто другое. То способно дышать и, насколько помнит Гретель, весьма неплохо двигается, Скованная Цепями. Жертва статуса, так их называют. Девочка Андерсум пришла сюда ради преступницы, ради зрительного контакта с её злыми глазами. Вот только пока не понимает, что собирается делать. Может быть, в таких случаях подобает захватить стакан с водой? Кусок хлеба?..

[Две проржавевшие бочки со стёртой краской. На одной предостерегающие надписи, изображение пламени, последнее когда-то было ярко-красное, но со временем побледнело так, что уже сейчас не разгадать цветов. Через лопнувшее основание по-прежнему стекает некая жидкость, образовывает маслянистые пятна на полу. Над ними и проскочила небольшая серая фигура. Выбралась из-за одной кучи мусора и скрылась за другой. Не успеешь разглядеть голову с редкими волосами.

Гретель принялась включать остальные лампы, если те кнопки, что пониже, можно нормально достать, до тех, что повыше, приходится карабкаться вверх, схватиться за толстую палку и перебирать ногами по стене. Ужасно небезопасно, вокруг много острого. Что-то из ассортимента лезвий и пил определённо придётся попробовать на вкус. Девочка вдавила оставшиеся кнопочки, по несколько раз прогладила по каждой. Ну, все вровень. Эх… только бы не пришлось забираться вновь.

Следом, даже не оглядываясь, разжала пальцы и соскочила вниз. Вот и первое, зацепилась за торчащий гвоздь, на время зависла, крика или визга не последовало, только стон. Во благо под удар попала лишь джинсовая ткань шорт. Однако же прочный материал, в одном месте держится на железном куске стены, в другом сильно натянулся и до боли глубоко впился в кожу.

Распарывая ткань, штырь пополз ещё выше, последний целый клочок, и девочка сорвалась. Приземлилась прямо на ноги, но и тогда инерция тянет во все стороны в попытке уронить неустойчивое тело. Вновь приходится балансировать на грани падения в грубый ржавый металлолом. Гретель едва успела ухватиться рукой за стеллаж и кое-как удержалась. А всё же, не считая занос, отделалась без царапин и ран.

Правда, теперь с правой стороны повылезали нити и на многострадальной одежде совсем немодный разрез. Как собаки погрызли. В таком виде несложно будет спутать с бездомной, и уж лучше не попадаться родителям на глаза. Будут в ярости. Гретель дёргает два клочка порванной ткани, притягивает один к другому, но их так просто не соединить, даже завязать не получается. Скрыть проделанную работу не удастся. А эта ещё та самая любимая вещь, из тех, что выглядят неплохо и удобно носить. Но, похоже, шорты не спасти даже ниткой и иголкой. Швеи бросятся бежать в ужасе от количества работы.

Ну, вот хотя бы свет, многое, правда, по-прежнему скрыто от взора, прячется за покосившимися стеллажами и бочками. Досаду на лице посетительницы вновь сменяет волнение. Она развернулась, направилась по узенькому проходу, заставленному банками краски, баллонами с давно истёкшими сроками хранения. Пошла вглубь. [Теперь все кнопки выключателей выстроились в одном положении, глянцевые, и в каждой из них света блик.

Гретель неуверенно приближается, неспешно переступает через весь хлам на пути. Много опасного скрывается под ногами, немало гвоздей на которые можно случайно наступить. Будет очень больно, глубокий прокол, потом обязательно приключится заражение, за которым последует тяжкая болезненная смерть. Но девочка не осмеливается опускать глаза, напряжённо всматривается вперёд.

А тут наведён беспорядок, раньше не было такого хаоса. Будто бы десятки рук наводили погром день и ночь. Конечно, дело не в людях, и Гретель знает, ещё помнит, как тряслась земля, и прямо на глазах осыпались многоэтажные дома вместе с крикливыми жильцами. Стихия не обошла и эту комнату, не смогла проникнуть через дверь, так сотрясла основание: скинула, побила, порушила. Эх, всё стремится к беспорядку, и только усилиями разумных существ вещи возвращаются на занимаемую полку.

Впереди с потолка свисает сорвавшаяся лампа, огромная по своим размерам, но держится на двух-трёх проводках, ещё в добавок работает. Какие-то неизведанные силы приводят в движение, раскачивают из стороны в сторону. И она прямо около неё, наверно, при падении хорошенько врезала по тяжёлой голове. Сейчас бросает блик, заставляет тени кружиться.

Сбоку тоже что-то движется. На каждый шаг девочки делает один свой. Без сомнений, оно преследует. Без сомнений, не сводит своих очей. Пронзительный взор повинен в поднимающихся волосках на коже.

"Быть смелой в глазах любого чудовища, даже самого ужасного," – нечто подобное когда-то говорил ныне покойный дедушка. Не смелость ли свела его за грань живых? Так или иначе, Гретель не может оправдать эти слова, она боится, мурашки покрыли ноги, и такие крупные, что за счёт не прикрывающей ткани шорт их можно будет увидеть издалека. Ну, её брат и на такое не осмелился бы. А ведь девочке хотелось играть с той с именем Скованная Цепями. Хотелось немного позабавиться. Приходила посидеть и даже пробовала говорить. В эти моменты Гретель чувствовала себя особенной и очень взрослой, такой, какой и должна быть леди Андерсум. Ведь так поступают они, кто на две головы выше, играют, а когда надоест, выбрасывают.

Теперь же добралась до конца помещения… конец комнаты, но словно начало какого-то туннеля, слишком мало белого впереди, всё поглощено сажей давно сдохшей старой печи… Шажок, ещё шажок. Остановилась. Сверкающий диск и две чёрные точки впереди. Оно давно вылезло из тени, теперь протягивает своё существо к гостье. Нужен цвет, яркая эмоция, кажется пытается найти её в чужих глазах, ибо тянется заглянуть в них. Смотрит с высока, сложно отвести взгляд от железного лица, приходится задирать голову, нещадно выгибать свой позвоночник. Но оно требует к себе внимания. Пропитано секретами, вышло из-под руки неизвестного творца, материала не здешних мест. Без сомнений, что очень древнее, полно тайных знаний. С интересом взирает на ничтожно маленького посетителя перед собой. Страшная, ужасная, холодная, тёмная, но ведь это просто статуя.

Она вся черна. Огромное тело заключено в длинные одеяния с капюшоном, скрывающим полголовы. Хребет с многоножку, ибо голова очень далеко отнесена от плеч. Из-под широких каменных рукавов торчат ладони, как у человека, ну, почти. Слишком вытянутые пальцы, на каждой фаланге значительная опухоль размером с теннисный мячик, а их венец – длинные острые когти. В одной руке нож с кривым лезвием, в другой каменный шар, обработанный под человеческий череп.

Лицо скрывает маска, на ней улыбка, приветливые глаза, ещё явные круглые щёчки. Выполнена в отличие от всех остальных частей из невероятно чистого металла желтого цвета с небольшим рыжеватым оттенком. Сильно напоминает золото. В это, правда, слабо верится, столь ценный и редкий металл и такой большой кусок. Было бы оно так, давно соскоблили всю позолоту с ужасной физиономии, тогда уж точно купались в роскоши, осыпали друг друга звонкими монетами. Ну, материал все равно чарующий, идеально отполированный, в нём кроме блика лампы можно усмотреть собственное чёткое отражение, что, по правде говоря, очень неприятно, видеть себя на лике предвещающем катастрофы и гибель.

За её спиной раскинулись огромные крылья, на них очень аккуратно выгравированы перья, как у орла. Хотя, не хочется говорить, но они куда больше похожи на крылья ангела нежели птицы. Вот только ангелом назвать эту фигуру ни у кого язык не повернётся. Люди дважды помолятся своим богам даже перед тем, как робко ткнуть пальцем в её сторону.

Последний атрибут без чего сцена не будет считаться завершённой – цепи, уже не каменные, а из металла, огромные толстые и очень ржавые. Местами растрескались и лопнули, но до сих пор крепки и непосильны. Что уж говорить, самое маленькое звено раз в пять больше, чем голова у девочки. И эти цепи приковывают её к стене, плотно оплетают торс, словно десятки змей, стремящихся задушить слишком крупную наживу. Их так много, что местами тело полностью теряется в них.

Сложно представить, что способно разорвать эти звенья, кажется, на них может держаться весь мир.

И случайно ли, что она заключена в цепи? Это совсем не прекрасный памятник, а жуткая фигура. Лицо у неё милое и доброе, как у матери, но череп в одной руке и нож в другой выдают истинные намерения. Нечто человекоподобное, но ужасно деформированное, быть может, правильнее сказать мутировавшее. Мужчина ли или женщина до конца непонятно. Нет в ней ничего, что достоверно точно об этом говорило. Гретель полагает, а точнее уверенна, она – дева, во многом на мысль наводят черты лица. И имя придумала: "Покровительница страха". Её брат, правда, придумал несколько другое: "Ужас".

И вот что она делает в доме? Ей нет места рядом с людьми, с их бытом и жизнью, не должна смотреть, как растут дети, накрывается к празднику стол. Такое закопать в землю к гниющем трупам и червям. её сюда привезли не так давно всего три – три с половиной года назад. А объясняла это мама Гретель тем, что данное произведение искусства принадлежит её хорошему другу-скульптору, и вот-вот всю скверную инсталляцию заберут на выставку "Особых работ", и она, завсегдашняя всех ужасных балов и собраний, навсегда покинет дом. Не очень верится в эти отговорки. Девочка точно не помнит, на какой день была назначена та выставка, но точно знает, что дата проведения давно истекла. А ещё какой близкий друг должен быть, чтобы ради его творчества пришлось снести целую стену? Эту семиметровую фигурку в дверь-то не занесёшь, даже вперёд ногами не получится.

Гретель не по себе от Покровительницы Страхов, хочется, чтобы она канула с обрыва и никогда оттуда не выбралась. В доме должен быть один хозяин, и тому подобает быть человеком с двумя руками и двумя ногами. Девочка не может почувствовать свою власть над ней, только волнение и замирание сердца.

Так и стоит перед статуей, как солдатик, грудь вперёд. Но по сути то лишь кусок камня, страшный, но не живой, ужасный, но без души. Была глыба, а какой-то умелец решил сделать из неё нечто для сада, отпугивающее незваных гостей. Ему удалось. А вот под статуей уже действительно следы деятельности, их так просто не скроешь, жизнь всегда себя выдаст… опрокинутые тарелки, около одной остатки недоеденной похлёбки. У другой валяющейся кверху дном миске лужица не выпитой мутной воды.

Постелено одеяло, усеянное целыми кусками глины, в придачу к которым полагаются вымазанные чем-то чёрным пучки ваты, и оно ещё не самое отвратительное. Тут много слизких опарышей и глистов, вся мерзость мельтешит, подбирается к ногам. Гретель морщится, зажимает нос, ей особе высокого социального статуса не подобает даже стоять рядом с такой помойкой. Следы непрерывной деятельности, выпавшие волосы – всё это понуждает леди Андерсум вырвать.

Рядом валяются цепи, уже не такие огромные как на статуи, гораздо меньше и походят на собачьи удавки. Один колышек-крепёж вбит в стену, другой же вырван. Надо же какое стремление. А его долго выковыривали, колупали буквально по песчинкам, содрали ногти и, видимо, пальцы, ибо в грязи виднеются следы засохшей крови. Одна мысль о боли, которая, несомненно сопровождала весь процесс, вновь заставляет поморщиться.

Бросила свои куски, но где же сама? В принципе, девочка видит в отражении на статуе стоящую за спиной фигуру. Едва выглядывает из-за спины. Гретель бледная в этом импровизированном зеркале, то, что сзади, кажется, излучает темноту. Словно призрак, но ей дали другое имя Скованная цепями. Да, они не на своих местах, это низкосортная бродяжка должна стоять здесь у вонючего одеяла среди мух и червей, вдыхать вонь. Сейчас же заняла положение со стороны двери, видите ли, хозяйка.

Гретель развернулась. Совершенно спокойно, без рывков. Поворот сопроводил скрежет камушков и облупившейся краски под ногами. Однако же шумно, то что подкралось со спины было беззвучно. Впереди весьма знакомое лицо, девочка помнит, как она высовывалась из-под комода. Наконец, в голове всё стало по местам. Тот же лоб с облезшей кожей через которую просвечивается что-то тёмное, череп и тому подобное. Единственное, в интенсивном свете ламп стало видно, у неё оказывается есть уши – маленькие "оттонки", тонкие губы, есть даже глаза – узенькие и запавшие в череп. Выражение в них неприятное, болезненное, скрыто много страданий.

Выходит, она виновна в тех мучения, Гретель как дура спихнула вину на дворового мальчишку. А это пленница разгуливает по дому. То существо показалось маленьким, видимо, девица стояла на коленях. Впрочем, стоит отдать должное, она стала неузнаваема, с момента последней встречи, добавилось уродств. Из обычной девушки она стала настоящим чудовищем, мутантом, ходячим мертвецом, как не называй. Родители говорят, её надо передать офицерам полицейских служб. Помимо того, что пыталась обворовать, она сделала нечто ещё. Плохое, взрослые не говорят конкретно. Говорят только, это ужасно. Говорят, это девушка – опасная дрянь. Но вот в связи с беспорядками в регионе, действием вооружённых групп, полицейские сильно задержались. Её же по каким-то до конца неизвестным причинам ни в коем случае нельзя отпускать. А ведь, стоит добавить, эта девка подцепила в поселение некую жуткую болезнь, мутирует прямо на глазах. Стоит надеяться, что это не заразно.

Лицо пленницы высохло, исказилось. Остальное тело – помесь разодранных тряпок и грязи, а также неприкрытая нагота. Она на голову выше Гретель и где-то на пять-шесть лет старше. Изначально была очень симпатичная. Белые завивающиеся в кудри локоны, стройная фигура, даже слишком. Аккуратное милое лицо с ямочками на щёках и подбородке, те очень успешно проявляли себя при улыбке, волнении, а иногда и при обычном разговоре. Ещё присутствовали веснушки, но и они не могли испортить прилежность вида.

Ей во многом можно было даже позавидовать, кусать свои губы до крови и гореть от распирающих желаний заполучить некоторые её черты. Но это тогда, давно, когда в первый раз пробралась в дом. Насколько известно Гретель она местная, её семья низкосортная и нищая, живёт в бараках. И вот глупая бродяжка, залезла в дом, напала на горничную, к слову, домработница после потрясения спешно уволится, родители так скажут, сама её с той ночи девочка Андерсум не видела. И всё это бродяжка проделала с целью обокрасть. Её поймали верхом на этой статуи в тот момент, когда она лезла к золотистой маске. Жёлтый цвет – мёд для навозных мух. Нужно только добавить, что этой паразитической форме пришлось задержаться в гостях у каменной девы.

Стоят друг перед другом под нависшей чёрной громадой, очень некомфортные условия для одной, повседневная обитель для другой. Но в лице Гретель не найти волнений. Девочка Андерсум не видит причин беспокойств, хотя поводы можно было бы поискать. Пленница отчасти выглядит жалко, но вместе с этим опасно, и леска совсем не случайно крепко сжата в руках. Нехорошая вещь, такой можно с лёгкостью порезать кожу, а если попадёт в глаза… о… получатся вытекающие белки. Можно будет ещё попробовать разрезать губы от уха до уха.

– Тебе нельзя уходить, – заговорила Гретель, примерно также она разговаривает со своей собакой, когда злится.

Фигура впереди едва заметно и с некоторым трудом двигается, о, какая же стала ужасная. Что за болезнь? К ней страшно приближаться. Пусть только попробует и чихнёт. Крошечные блёклые глазки, а изначально были серые и большие, глядя на неё сейчас, не побояться слова – красивые. Теперь же покрыты белой плёнкой, а вместо слёз в них заливается желчь, но и через неё удаётся прочитать зависть. Действительно поменялись местами. Зависть… Одно из тех чувств, что по некоторым поверьям относят к семи смертным грехам. Вот только столь бедное создание вряд ли испугается несущейся сверху кары, не была ведь настолько грешна и повинна, когда с ней свершилось это.

Зависть… На её грязном мерзком одеяле стоит девчонка, чистая… аккуратная… лицо ясное… одежда пусть и старая, но очень даже симпатичная… а волосы… а волосы… уложены в невероятно чудесную причёску, волосок к волоску, не хватает только воткнуть шикарную красную розу, тогда уж настоящий ангелок.

– Ты, глупое создание, – снова подняла голос Гретель, – понимаешь, что будет, когда я расскажу папе про это.

Она ткнула пальцем в красную полосу у себя на груди, след впившейся двери, отголосок криков и боли. Ямка немного разгладилась, но все равно напоминает шов от хирургического вмешательства. Местами красный, кое-где даже тёмно-лиловый. Скованная цепями только покрутила головой. И эта вмятинка не уравнивает их, нужно больше травм, меньше целостности кожи. А угрозы этой соплячки такая нелепость, ибо пленница знает, что ничьи уши более не услышит эти грозные речи. Пусть хлопает губами. Знает…

– Возвращайся на место! – приказала девчонка Андерсум, очень пренебрежительно подняла с пола цепь, та зазвенела в ладонях, она же ржавая и грязная, надо же, столь высококровная особа не побоялась испачкать ручки. – Вот твоё место!

Голос неуверенный, порой дрожит. Но а так всё правильно? Всё верно? Так должно быть? Так, да? Гретель бы поинтересовалась у какого-нибудь статного и богатого господина, правильно ли она делает? Пока не особо понимает, но пробует на вкус роль хозяйки. Аммм… сладко.

Скованная цепями смотрит на кривляющуюся девчонку с вызывающей неужели улыбкой. Это выглядит жутко. Ниже опускает тонкую леску, но выше поднимает голову. Вытянула из лохмотьев худую, но в то же время крепкую руку и ткнула пальцем куда-то кверху. Все движения очень плавные, не трясётся и не дрожит. Есть даже определённая грация. Страшный танец атрофированных мышц.

На время она остановилась в белом свете под громадной статуей. Слабый и беспомощный человек, мало чего в ней осталось от изначального рода. Кажется, ещё немного и полностью растворится в излучении ламп. Над ней же могучий и всесильный торс каменного чудовища, он только пребывает, он только разрастается.

Гретель не позволила себе последовать прихоти бродяжки, в первую очередь, потому что не очень поняла, куда смотреть. На лампу, раскачивающуюся на проводах? Не очень поняла, почему улыбка на губах оборванки. Что задумала?

А Скованная цепями опустила руку, снова закутала её в тряпки. После очередной раз блеснули бледные отчасти нахальные глаза, она развернулась и неспешно побрела прочь. Эта характерная безразличность и безэмоциональность, её впрок называть призраком или бездушной. Пока же отдаляется морщинистая с длинными редкими волосами голова.

– Хммм, – хмыкнула Гретель, открыла рот что-то выкрикнуть, но тут же закрыла. Даже клацнула зубами. Швырнула цепь себе под ноги и освободившееся руки сложила под грудью. Выражение лица, что называется, надула губы.

Проследила до момента, когда Скованная цепями завернула за стеллаж. Не подобает, не подобает… Всё должно быть с точностью до наоборот. И только посмотри, плавная как лебедь, но мерзкая как прокисшее тесто. Девчонка Андерсум чувствует некоторую неудовлетворённость при взгляде на удаляющуюся спину. В любом случае почему-то не хочется догонять и встречаться с ней за стеллажами среди острых гвоздей и ржавых пил.

Затем девочка всё-таки подняла голову повыше. Ну, что же ей пытались сказать? Конечно, между тянущимся вперёд ликом статуи и мотающемся светильником, второе перетягивает к себе куда больше внимания, свет попадает в глаза, каждый раз вынуждает посмотреть именно на него. Оттого постоянный блик и белое пятно перед зрачками. И хоть закрывай, хоть открывай веки, яркая вспышка никуда не растворяется.

Да, пытается разглядеть в хорошо знакомом лице что-то, чего не было раньше. Глупо. Ну, учитывая умственные способности бродяжки, два класса образования, вполне возможно, она хотела привлечь внимание к лампе. Мол, смотри, крутится. Или смотри, сейчас упадёт.

Расползающиеся губы в улыбку, Гретель собралась уже расхохотаться. Статуя… лицо… маска, она не на своём месте, приподнята кверху. Эта бродяжка решила опять стащить маску, вновь забралась на голову каменного изваяния? Ей мало? Ну или как, статуя поправила себе козырёк?

И ведь не думала, даже предположить не могла. Неужели под маской лицо? У чудовищ не должно быть лиц. Скульптур скрыл что-то, видимо, соскочило долото, рука не удержала молоток, или от работы и настойки горькой помутнело сознание. И вот, дабы не видели глаза мягкотелых зрителей, нацепил на сотворённый лик приветливую маску. Критики, безусловно, были в восторге от задумки. Гретель же сейчас ничто так сильно не хочется, как посмотреть в изначальное творение, надоело смотреть на аккуратную гладкую работу. Пусть оторванный нос, полоса по щеке или выколотый глаз. Несовершенство привлекает.

Быстренько подошла, под ногами вновь рассыпается облетевшая краска, разлетаются ржавые гвозди, остановилась прямо под зависшем ликом, в одной единственной точки, где образовалась тень. Укротительница чудовищ… Запрокинула голову. А там темно…