Темь. В поисках истины

Посланец Радегаста, издав стон, засунул голову под тощую подушку. И сострадательная ночь накрыла наконец его тревожным сном.

***

– Митромир, куда твой Радегаст смотрит? – возмущался Леха, когда ранним хмурым утром джип продолжил путь в сторону Карелии.

– А что он может? – огрызался маг, вгоняя машину в повороты узкой дороги. – Полузабытый славянский бог… Сила не та. Ну, сотрет он в порошок то жулье, что в гостинице гуляло. А сколько такого жулья? Почитай, вся страна.

– В том и беда, Леха, – неожиданно вмешался Антон, – что попади на место тех козлов, что гуляли вчера с девками, любой из тех, кого они обчистили, он бы точно так же окозлился. Разница только во времени: кто раньше, кто позже.

– Во, в натуре, – восхитился Леха, – наш увалень заговорил! А для кого ж мы тогда с Темными воюем?

– А вот ради них же, – мягко сказала Весняна. – Ради тех, кого Темь захватила. И не все в этой стране – жулье.

– Ну да, – проворчал Митромир. – Только те, кто не успели… Потому как только родились.

Весняна демонстративно пожала плечиками.

– Не дело, – строго сказал Никитич, важно распушив бороду, – свару промеж себя зачинать. Эдак Темь и к нам может пробраться. Многолика она, подла и коварна. Где ж людишкам против нее устоять? Понятно, не все могут. Слаб народец человечий и неразумен… Серый, одно слово. Невразумленный. Это вот только мы, народ Раземелья, – дед покосился на Митромира, – ну, и иные маги в малом числе, можем выстоять против сей напасти.

– Вы лучше думайте о другом, – пробурчал Антон. – Дальше будет граница. Карелия – закрытая зона. А у нас ни пропусков, ни благообразности. Вот только если, – он глянул назад, на мирно почивавший в багажнике Лехин ящик с пивом, – этот боезапас в ход пустить…

– Только через мой труп! – взвился Леха. – И гарантирую, что он будет очень недовольным!

– Может быть, нам вновь обратиться к талантам нашего многоуважаемого Никитича? – вкрадчиво спросил Митромир. – Мне очень не хочется лицезреть недовольный труп Алексея. Мурашки, знаете ли, по коже бегают…

Дед приосанился и погладил гордо вздыбившуюся бороду.

– Ну, ежели солдатиков не окажется много, – молвил он. – Так, чтобы мне было по силам… Вояки – они народ непростой… У многих крыши сдвинуты. А эти еще и стражи границ.

– Предлагаю остановиться возле ближайшей закусочной, – внесла предложение Весняна, – и осмотреться. Провести разведку, поспрашивать местных. А заодно подкрепиться. Почему мы сначала попадаем в неприятности, а потом рассуждаем, почему это произошло?

– Золотые слова! – раздулся от гордости Никитич. – Какова внучка, а? Особливо насчет перекусить – всегда о дедушке заботится. Денно и нощно, во!

Несмотря на раннее утро, дорога заметно ожила. За щеткой лесов, окаймлявших живописные поляны, гордо вздымались сюрреалистические крыши новорусских усадеб, рядом с которыми скромно ютились остатки разнокалиберных пансионатов и домов отдыха советских времен. В иных еще теплилась жизнь, другие сиротливо смотрели на мир черными провалами окон. Впрочем, были и здания подновленные, окруженные свежей оградой, с джипами у ворот, что свидетельствовало о прозорливости новых хозяев жизни, вложивших капиталец в безнадзорную недвижимость. Со всем этим соседствовали деревеньки, демонстрируя всю разносторонность русского быта, включавшего в себя обязательные кучи золы и пьяненьких мужичков на крыльце сельского магазинчика. Пригородное подбрюшье Питера вмещало также дачные поселки, сплошь состоящие из мечты советского инженера: дощатого, хлипкого сооружения, именуемого дачей, и шести соток земли – главной надежды сельского хозяйства как прошлой, так и нынешней России. Заснеженная природа царственно и с некоторым недоумением взирала на эту беспорядочную, по ее мнению, деятельность.

Вдоль дороги потихоньку выстраивались местные жители, чьей целью, очевидно, было не дать умереть путешественникам с голоду. С учетом даров щедрой Ладоги, просторы которой ощущались за кромкой лесов, аборигены предлагали исключительно рыбное меню в различных вариациях, преимущественно копченых. Последнее обстоятельство вызвало исключительный интерес у Лехи, вдохновенно замиравшего при виде особенно вальяжного леща. «Это ж сколько пива под такую рыбину надо!» – восклицал он.

Митромир, однако, невозмутимо гнал машину вперед, пока не остановился у небольшого пятачка, являвшего собой смесь автостоянки и восточного базара. Поодаль от разномастных строений гордо высился бревенчатый сруб с вывеской «Шашлык кавказский из высокогорной свинины», а надо всем этим великолепием царил потрепанный бурями бизнеса щит с надписью «Торговый дом братьев Пупкиных». Причем в качестве торгового знака на щите фигурировала очень пышная девица, и наиболее заметным элементом ее был именно пупок.

– Надо думать, – сказал Митромир, – братья очень гордятся своей фамилией, если уж решили взять на себя за нее ответственность. Значит, нас ожидает не просто сервис, а авторизованный. Это вселяет некоторые надежды на то, что мы не будем банально отравлены.

Торговый дом Пупкиных, по всей видимости, был знаком с достижениями мировой кулинарии, поскольку с ходу предложил путешественникам суши с ладожским окунем, пресловутый высокогорный шашлык, состоящий преимущественно из жира, а также суп «а-ля Бош», смахивавший на обыкновенные щи, изготовленные по стародавним рецептам соцреализма. Гордостью бизнесменов было фирменное блюдо, носившее претенциозное название «Гуляш из пупков ладожской форели». Этот бренд поверг путников в тягостные раздумья.

– Форель в Ладоге – это навевает, – изучая потрепанное меню, размышлял Митромир. – А вот рыбьи пупки? Хотелось бы знать, из чего они сделаны.

– Может, рыбы эти с другой планеты? – брякнул Леха.

– А могет быть, то есть происки Темных? – глубокомысленно произнес Никитич.

Митромир долгим взглядом обозрел спутников и молвил:

– Есть еще столь же мудрые мысли? У Анта, например?

Антон задумчиво сдвинул светлые брови:

– Вы пропустили главное: суши с окунем. Ладожским. Может, они специально окуня для суши вывели? У меня подозрение, что эти братья – непризнанные генетики, которые не состоялись в науке, а теперь решили провести опыты на нас с вами, заодно деньжат срубить, – оратор многозначительно насупился.

Весняна хихикнула. Митромир обратил строгий взор на нее.

– Никакие они не генетики, – скромно сказала домовена. – Незачем обзывать нормальных российских мужичков. Слыхала я от Вована, что рыбачили они на Ладоге, а потом, когда их колхоз рыболовецкий развалился, купили ржавую посудину и стали рыбачить на себя, затем и общепитом занялись.

– Длинны лапы у Вована, – задумался Митромир. – Еще раз говорю: не пускайте Вована во власть… А откуда же суши с пупками?

– А это Вован имиджмейкера им прислал. Из Питера. В порядке братской помощи. Тот неделю здесь пил, а потом, когда его откачали, присоветовал такой образ. В качестве рекламного. Чем больше непонятного, сказал, тем больший спрос. Русские, мол, больше любят вопросы, чем ответы на них.

– И когда ты успела все это вызнать у Вована? – глаза Никитича метали зеленые молнии из-под лохматых бровей.

– Когда надо, – отрезала Весняна. – Не волнуйся, дед: все мое при мне осталось. А Вованово – при нем. Мне чужого не надо.

– Тихо! – прихлопнул ладонью по деревянному столу Митромир. – Прекратите свои домовьи свары. Проще узнать секреты рыбьих пупков напрямую от братьев, особенно если Никитич вспомнит о своих гипнотизерских талантах.

– Больно много ты о моих способностях поминаешь, – сварливо отозвался дед. – Я ужо потрудился во славу обчую. Мне тех прихватизаторов из городишка с лихвой хватит. Ты, Митромир, поелику есть чародей, сам придумай чего-нибудь. Марцеуса ножичек покажь, что ли. Боевой ты маг, али депутат думский?

– Ты меня еще губернатором обзови, – обиделся Митромир. – А то еще хуже – министром…

Завершить обзор политических свойств российского бомонда им помешал крепкий белобрысый мужичок, подскочивший к столу.

– Почто грустит честная компания? – бойко спросил он. – А иностранца зачем обижать? – и прицелился взором в Митромира.

Определенно этот день был днем обид для посланника Радегаста. Но мужичок не дал теме развиться – вертанулся юлой, рыкнул куда-то за плечо: «Марья, обслужи!», быстро присел за стол, придвинув стул, и таинственно уставился на путешественников.

– И чего в молчанку играть? – первым не выдержал Никитич. – За версту видно, что Пупкин ты младший, и кличут тебя Витек. Двух деток родил, дом построил, срок имеешь условный – нормальный, словом, мужик. А вот любовница у тебя стерва. К тому же обрюхатил ее местный прокурор, а не ты, сердешный. Когда на твои деньги вместе с ней в эту, как ее, Испань катался…

Белесые глазки мужичка постепенно превращались в пуговицы, причем не какие-нибудь, а размером с блюдечко, как на старинных кафтанах.

– С бабами – оно так, – философски подытожил Никитич. – Десять секунд удовольствия и полжизни маеты…

– Про десять секунд, – буркнул Митромир, – это ты, Никитич, о себе говори. Не надо обобщать. А вот поведай нам, Витек, о двух вещах: что такое рыбьи пупки и как нам в Карелию проехать?

– Щас, – Витек отдувался, – дайте в себя придти… Ну, прокурор, гад… Два слова знает – «посажу» и «дай», а туда же…

Пока совладелец торгового дома приходил в чувство после дедуктивных изысканий домового, на стол прибыли яства, поднесенные дебелой Марьей, наряженной в сарафан, из-под которого кокетливо мелькали полосатые колготки.

– Вот, – торжественно произнесла Марья, – суп «а-ля Бош», трехдневного отстоя, котлеты по-пупкински и пупкинская же настойка. Шашлык еще не готов, мангал не раскочегарили.

– Подожди, подожди, – Митромир с сомнением втянул ноздрями запах, который густо источали тарелки с супом. – Это что еще за щи с отстоем? Никитич, тебе не кажется, что откуда-то несет портянками?

– М-м-м, – дед пошевелил бородой. – Насчет портянок – это тебе лучше ведать как человеку военному. А мне почему-то мнится та кутузка на Московском вокзале, откуда я тебя, Ант, вытащил…