Мост Серафина. Хроники отвергнутых территорий

(в греческой трагедии означает- раскаяние, сожаление)

– и короче говоря, тогда Кум предложил Луису простой выход, – пойти в приют и оформить опекунство над какой-нибудь сиротой. А там по социальной программе полагалось пособие, льготный кредит и прочее… Ферму терять ему совсем не хотелось, своих детей у них с Бертой не случилось, лишний рот был не в обузу.

– ну да, только Кум был ещё тот хитрец, он то знал, что подсунуть.

– В смысле?

Луису досталась Агнесса, а она была самой настоящей доходягой. Ты понимаешь, ей. не шла Ни ува, ни субстраты, ничего из социальных сывороток. И к четырнадцати годам ей, судя по всему пора было ложиться в гроб, так она выглядела. Валялась в приютском госпитале на капельнице, и судя по всему, в доме Луиса ей светило только пара месяцев.

– Ну как сказать, дело было верное, такое часто проворачивали фермеры, чтобы получить пару сотен на развитие- взять домой отказного приютского.

Когда Луис Охру занёс в дом, завернутую в синее приютское одеяло, мы уже все стали ждать, когда ее вынесут вперёд ногами. Кум ему оформил все документы, но уж не знаю, что там случилось – но гроба во дворе дома Луиса, прислоненного к стене дома, мы так и не увидели.

– Ага! зато я увидел ее в первый раз, когда она сидела на крыльце и грелась на солнышке.

У нее на запястье, толщиной с деревянную ложку, были новые дамские часики я спросил у нее который час. Она долго пялилась на циферблат, потом на меня но так ничего не ответила.

– Короче, девчонка выжила. Выжила без увы, и так до сих пор и живёт.

– А потом ещё Луис подарил ей жёлтый велосипед, помнишь?

– Если честно, я тоже эту дрянь не употребляю. Да и остальные, вроде тоже.

Но с нас то, старых, какой спрос. Мы старше, чем любой из врачей в этом городе раза в три. Так что мы не считаемся!

– Зато мы на уве настаиваем нашу самогонку!

– Россо – так она называется?

И тут все старики, сидевшие за длинным кривым столом, подняли на меня выцветшие глаза и замерли.

– Ты, по ходу дела, паренёк, не местный?

– я?

– эге… Он уже набрался!

– Нет! – сказал я.И попробовал встать.

Меня бесцеремонно дёрнули за руку и усадили на место.

– Давай ка поешь, amigo. Таких бараньих котлет никто не делает, кроме Берты.

– А где моя кружка? – поинтересовался я, шаря взглядом по столу.-А, вот она.

С краев стола горели прилепленные свечи. Рядом с одной из свечей, стояла моя кружка, накрытая куском хлеба.

– Не трогай, гринго. Пусть сегодня она будет для Луиса. Вино согреется немного к его приходу. Старикам ни к чему ледяное вино, им лучше потеплей.

А ты возьми эту. И ешь вот эти котлеты из баранины, никто их не делает лучше

Берты.

Эй, Мартин, кстати, а где она?

Она на той половине дома. Она занята.

Мартин, вали отсюда с сигаретой, она тебя выпрет, если увидит…

– Нет уж. Россо это Россо, а это обычный самогон.

Я прожевал одну котлету за другой и спросил.

– А где же Луис Никанор? Он скоро появится?

И тут все, кто сидел за длинным столом- несколько человек в темной крестьянской одежде, с обветренными коричневыми лицами глубокими морщинами, прорезавшими их щеки, как застарелые шрамы опять подняли на меня свои прозрачные от старости глаза. Среди них не было никого моего возраста, или чуть старше. У всех за спиной были сложены тяжёлые вороньи крылья глубокой старости, хотя никто из них не был немощен и не производил впечатление больного. Просто от каждого так и веяло каким-то невероятным количеством прожитых лет, как от старинного трактора. Я понял, что не смогу их удивить ничем, как бы ни старался.

– Луис объезжает свои поля.

– Ясно.

– Он это делает на велосипеде. – уточнил кто-то.– Он как приедет, посигналит в звоночек. Такой, знаешь- трынь-трынь

– Так что перед этим тебе надо протрезветь.– сказал кто-то, поднялся и снял с далёкой полки железную миску и поставил ее на стол передо мной.

– На вот. Пожуй ватути, хмель пройдет.

Миска стояла передо мной, покачиваясь, я запустил руку и вытащил пару шершавых крупных орехов, будто в чугунной скорлупе.

– Дай-ка, – сказал старик, сидевший напротив. Орехи спрятались в его каменной черной ладони и тут же с жалобным писком хрустнули.

– Это первое дело, если тебя взяло как следует… на, сам вытаскивай. И жуй как следует, перед тем как проглотить, понял?

Перемалывая зубами сухую сладковатую мякоть, я не отрываясь смотрел на миску, в которой перекатывались орехи.

– Это ведь не посуда, верно? – спросил я и высыпал орехи на стол.

– Точно.

– Это, блин..какой то шлем. Или каска. Каска пожарного?

– Луис запасливый! Он ее сохранил. У меня тоже где-то валяется такое ведро.

– Это солдатский шлем.

– Времён той войны.

– Какой… той?