Последний отзыв
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2025.
✖
Мост Серафина. Хроники отвергнутых территорий
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Мост Серафина. Хроники отвергнутых территорий
Игорь Гречишников
Когда закончились прежние календари, зацвели ножи, воткнутые в землю, и от смертельных болезней нашли смертельные лекарства, произошла история Охры. Ей довелось жить на новых землях и новых временах, её историю написали чёрными чернилами на чёрном шелке, и темна она для глаз, но для сердца – ясней ясного. Книга содержит нецензурную брань.
Мост Серафина
Хроники отвергнутых территорий
Игорь Гречишников
© Игорь Гречишников, 2024
ISBN 978-5-0064-8985-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Не грусти, – сказала Алиса.– Рано или поздно все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем все было нужно, потому что все было правильно»
Льюис Кэролл.
ПРОЛОГ
В тот апрельский день я, ослепленная солнцем второго полудня, на заднем дворе гостиницы «Маниок» терпеливо поджидала стариков Ниневии.
Табльдот с их фамилиями (записаны моим крупным круглым почерком, в конце неизбежно слетавшим с строчки) был плотно прижат к боку. Кроме стариков, я ожидала Хенаро, но он опаздывал. в первый раз за десятки лет я, наблюдая пространство перед собой озадачилась вопросом – а сколько времени прошло с тех пор, когда я оценила временя в первый раз? Точнее. Какой обьем у этого утекшего времени? Я не знаю, в чем его мерять и вспомнила о детском сравнении – для муравья день размером с центральный собор, который стоит в центре Ниневии. Для ягненка вероятно это будет маловато и день гораздо больше – размером с то поле, которое начинается за домом Луиса Никанора. Впрочем, тогда я сама была ростом чуть выше ягненка, и для меня это поле было вполне подходящим размером. Я никогда не ходила через это поле, и не потому что далеко. Ведь в конце того поля была та самая проклятая пустошь, забросанная ржавой колючей проволокой, гнилыми ящиками из- под селитры и овечьим черепами. Называлась она Кругом Волопаса, и солнце никогда не светило туда прямо, и мне все детство казалось, что там пасмурно и сыро и несёт прелой гнилью. Мой день размером с это поле, вот что! И края его очерчены звоном бараньих бубенцов, которые висят на самых крупных овцах. Они все сделаны в виде пустотелой рыбы, в открытой пасти которой глухо стрекочет молоточек. Такой был у овцы Метанойи. Такой был у Дымчика, ее ягненка. Такой висел на выхлопной трубе моего «резерфорда» И всю свою жизнь, в тяжёлые дни и ночи, когда сил не было открыть глаза, я слышала эти бубенцы. То справа, то слева.
Я очнулась от дурацких размышлений, упрямо стала смотреть вперед, в расплавленный воздух и редкие слезы кипели на ресницах. Я терпеливо ждала, когда свора стариков преодолеет двор гостиницы «Маниока», по очереди пересекая длинные тени всех восьми статуй героев Освоения. Стояла самая отчаянная жара второго полудня, бумага на табльдоте промокла под горячей ладонью, и я терпеливо ждала, медленно щёлкая кнопкой автоматической ручки, зажатой в кулаке. Где же Хенаро?
Итак, Арсено Блума идёт первый. Бывший министр образования Ниневии, настолько образованный и язвительный, что некогда я даже боялась поднять головув его присутствии. Я училась по его методичкам, сдавала эказамены по его билетам, выслушивала его обращение к выпускникам. Он обожал говорить «Культура начинается с запретов». Не так уж и глупо это звучит, хотя уж очень резко. Деткам это не нравиться, и потому они всегда швыряются камнями в ответ и портят аэрозольной краской стены. Блума по прежнему упрям и безупречно воспитан, бесцветные глаза смотрят по сторонам безразлично. На меня поглядывает с необходимым уважением.
Странно, что Мэрр Огилви волочится следом. Позволил себя обогнать? За ним громыхает его ветхая сумка на колесах, провонявшая рыбой. С этим брезентовым мешком он всегда обносил рыбный склад по четвергам, и когда он тащил добычу к себе, из сумки текла зловонная слизь от мороженой альбакоре- разноцветной морской рыбы. Она годилась разве что на наживку, нопоследние годы ее приходилось есть нам, жителям Ниневии. И не было никакой надежды, что нас вытащат наверх, когда мы проглатывали очередной кусок. Ну что же, деньги не пахнут. Где Хенаро, шевелись ты там!
За ними, поправляя старинные солнцезащитные очки на седых бельмах, двигались остальные. Все ползли ко мне, будто повинуясь размеренным щелчкам кнопки. Третьим Натаниэль, потом Форхаро… Гавильян, Сентоса, Патрулла. Потом я увидела, что с постели они подняли даже ниневийского бессмертного нотариуса Ролу Фаворита. Его инвалидку катил Темазо, а сам Рола держал поперек колен сложенную сумку, придерживая обода колес инвалидного кресла.
И я тут с облегчением поняла, что они боятся так же как и я. Боятся этих статуй, боятся этих длинных теней. Боятся моих грузовиков, спрятанных в тени между колоннами. Только Мэрр, из которого высокомерие не вышибить даже артиллерийским снарядом, встал передо мной с видом величайшего одолжения. Неприязненно оглядывая все вокруг, и меня в последнюю очередь. Но я то знаю – меня он боится больше остальных. Поэтому и смотрит на меня так выпячивая нижнюю губу, и так высоко задирая подбородок, что ему приходится закатывать глаз. Ему бы ещё шляпу, плащ и золоченую шпагу, сделанную из метровой стальной линейки- можно играть в театре» Пантаж». Самое обидное, что именно этот человек приложил все усилия, чтобы избавиться от меня навсегда. В последний раз за спинами солдат на площади Брега, он внимательно ожидал залпа, чтобы разглядеть, как от из моего живота и груди полетят кровавые клочья тряпья, жира и внутренностей. До этого он сосредоточенно наблюдал, как первый консул Монкада тащил меня на фронт прямо из – за кассы закусочной» Транзито». До этого подписывал на меня приказы, чтобы развесить по всей Ниневии. До этого… Иначе он попросту не поверил бы в мою смерть. Господи Иисусе сладчайший, ты свидетель, как он старался меня угробить, всеми способами, кроме самого верного – взять половинку кирпича и расколоть мне голову на темной улице. Но этот способ для его изощрённой натуры был возмутительно грязным, и поэтому он теперь вынужден стоять тут, гордо опираясь на свою вонючую сумку- тележку и ждать от меня милостей.
Я поняла, почему они боятся. Долгое время людей в этом городе собирали только для того, чтобы показать смерть, рассказать о смерти или услышать их мнение о смерти. Вот оно что. Деды боятся меня. Хенаро, не бросай меня наедине с ними!
Я приветливо улыбнулась ему, и всем подходящим, вытирая пот со лба. Не хочу надевать «рефлекто», пусть они видят мои глаза. Я ведь буду выдавать им деньги. Пусть видят. Из всего, что я могу делать перед ними теперь- невозмутимо смотреть им в глаза. Мне нравится это слово- невозмутимо.
Я оглянулась, поняла. что по-прежнему в одиночестве, сделала шаг назад и вытянула руку, разрешая водителю начать работу. Самосвал завыл, его грузовой короб дрогнул и стал подниматься. Брезент дрогнул, упал и на утоптанную землю двора по одному, по две, дюжинами и десятками, поблескивая жирными гранями поползли и запрыгали слитки» испанского серебра». Вы знаете, что это такое? Если вы учили политэкономию в Старом Свете, то мне тяжело просто рассказать про Средства Внутренней Эмиссии в Очагах Освоения. В двух словах, благодаря» испанскому серебру» до сих пор в этих условиях мы не расплачивается кусками вяленой баранины и ракушками за пару новых колготок. Ох, кстати, им положены разные суммы, ещё передерутся… Главное мне не ошибиться при выдаче. Если один приложит другого по седой башке слитком» испанского серебра» в пылу спора, быть беде. Где ты Хенаро, дружок мой, ненаглядная сволочь моя, ты что не понимаешь, мне тут никак без тебя…
В 2492 году закончилась эпоха Великих Астрономических Открытий и после этого миллионы людей снялись с Земли и покинули ее отныне и навеки вон. Переселялись странами, государствами, городами и деревнями. Везли технологии, скот, инструменты в ящиках, стихи в памяти, цвета национальных флагов и языки молитв. Везли стариков, и ещё нерождённых, машины и религии, школьные учебники и медицину, забирали архитектурные чертежи и сельское хозяйство. Тащили законы химии, социологию и политэкономию, ядерную физику и квантовую теорию, инфляцию и выборную систему. Везли доблесть духа и семь грехов смертных, не боясь ошибиться при подсчёте. В дороге что то потеряли, что- то добавили. Везли названия городов древних и имена улиц ещё не построенных.
Храбрецов тащили силой, а трусов и просить ведь не надо, красавицы прихватили уродин, дураков уговорили умники, иначе как одним без других, трудяги волокли лентяев, солдаты не забыли своих генералов, негодяи сопровождали праведников – этим тоже расставание ни к чему, банкиры везли деньги, а их жадность бежала следом, врачи больных, а полицейские карманников. Сначала хватали все, что могло пригодиться, но доехало только то, без чего не могли обойтись. А что увезти не могли, то запомнили навек. Мужчины везли женщин, а женщины волокли мужчин -и своих и первых попавшихся, а бесстрашные дети весело шли впереди всех, потому что им терять нечего, а получать предстояло целый мир.
И вот когда прежние воды омыли новые берега, зерно прежнее взошло на новых землях и под новым небом. Ту дорогу, которой они пришли в Новый Свет никто не запомнил, лишь столетия спустя она осталась в памяти под именем Мост Серафина.
Но деньги то есть!
Деньги есть. А такого государства нет! И никогда не было.
Эмилио покрутил в руках банкноту. Она была потёртая, такие деньги называют «ветхими».
– Слушай, она была в обороте, это же видно.»
Государственный банк республики Ниневии»
– Ниневия? И республики такой нет, я тоже узнавал.
– Почему?
– Ну нет и все. И государства такого нет. Вообще ничего нет.
– А отчётность по использованию спецсвязи» Шнейдер» в этом городе есть.
– Да – Все географические пункты, название, авиалинии, ещё какие-то государства. Но этого не существует в природе. Ниневия! Аэропорт «Гама»! Эмбер, Перронт, Новая Испания… Транспортная компания «Северная Корона». Может быть это старые названия, знаешь как в Африке – Конго – Заир, ЮАР- Родезия. Но когда это было!
– Ниневия вроде есть такой город в Ираке. Правда, там кажется, одни руины…
– Вот именно. С другой стороны, носители отчетности подлинные. Я выясню, кто ей занимался, хотяяяяя.. Это было до войны, похоже. Ну да, судя по дате. Уже и костей этого чиновника не найдешь.
– Я отправлял в Женеву, в Институт Дополнительных Исследований запрос, они подтвердили, что в полевой лаборатории профессор Сандовал работал. Выдали все справки, все, вплоть до оформления пенсионного содержания. Кстати, пенсию ему Коалиция платит. Короче говоря, хватит ждать, бери распоряжение и спецсредство изымай! Он его тридцать лет жмотит, а ему самому уже около сто двадцати. Со дня на день помрет, мы потом списывать замучаемся, сам знаешь…
Эмилио вышел из отдела инвентаризации, глядя на отчётные документы как на заброшенную могилу.
Но Нет ничего вернее подписанных отчётов Департамента Коалиции. Сроки давности не учитываются.
Улица Флоритида поднималась в гору незаметно, но ноги чувствовали подьем. Это была широкая и пустнынная улица, из одноэтажных домов, с дождевыми бетонными желобами вдоль тротуаров. Эмилио сверился с адресом и нажал замызганный звонок. Синяя дверь, птицы в низкой виноградной лозе трещат и дерутся, три цементные ступеньки, ветхий коврик, в котором Эмилио сразу запутался ногами. Сегодня было пасмурно, к городу с утра подползали дождевые тучи. За дверью слышен телевизор, радио, собачий лай, звон посуды. Дверь открылась, вылетела собака, облаяла Эмилио и унеслась вниз по улице. Из дверей выглянула женщина.
– Пошел, пошел!
– Добрый день, синьора Клаус? Клаус- Сандовал?
Женщина переложила ребенка с руки на руку, сдула с потного лба волосы и сказала сердито:
– Привет. Она самая.
– Где я могу найти Антонио Синто Садовала?
– Здесь негде. Он на биоподдержке в госпитале святой Ориофы. Вторую неделю как. Вы что хотели-то? А ну пшел! – крикнула она сердито на пса, который успел вернуться и теперь лез в дверь.
– Я могу зайти? У меня есть тут один документ, вы кажется, уже получали такое…
Женщина мельком глянула на эмблему Института на конверте и пожала плечами.
Эмилио заметил на ее правой руке голубую шелковую перчатку, котороя скрывалась под майкой, под тканью выступали твердые пластиковые грани. Из- за этой перчатки девушка напоминала брошенную невесту.
– Раз двадцать получали. Он эти письма даже не открывает, двери ими прокладывает. И ругается на вас, ругается и ругается… Вы забрать эту штуку хотите?
Игорь Гречишников
Когда закончились прежние календари, зацвели ножи, воткнутые в землю, и от смертельных болезней нашли смертельные лекарства, произошла история Охры. Ей довелось жить на новых землях и новых временах, её историю написали чёрными чернилами на чёрном шелке, и темна она для глаз, но для сердца – ясней ясного. Книга содержит нецензурную брань.
Мост Серафина
Хроники отвергнутых территорий
Игорь Гречишников
© Игорь Гречишников, 2024
ISBN 978-5-0064-8985-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
«Не грусти, – сказала Алиса.– Рано или поздно все станет на свои места и выстроится в единую красивую схему, как кружева. Станет понятно, зачем все было нужно, потому что все было правильно»
Льюис Кэролл.
ПРОЛОГ
В тот апрельский день я, ослепленная солнцем второго полудня, на заднем дворе гостиницы «Маниок» терпеливо поджидала стариков Ниневии.
Табльдот с их фамилиями (записаны моим крупным круглым почерком, в конце неизбежно слетавшим с строчки) был плотно прижат к боку. Кроме стариков, я ожидала Хенаро, но он опаздывал. в первый раз за десятки лет я, наблюдая пространство перед собой озадачилась вопросом – а сколько времени прошло с тех пор, когда я оценила временя в первый раз? Точнее. Какой обьем у этого утекшего времени? Я не знаю, в чем его мерять и вспомнила о детском сравнении – для муравья день размером с центральный собор, который стоит в центре Ниневии. Для ягненка вероятно это будет маловато и день гораздо больше – размером с то поле, которое начинается за домом Луиса Никанора. Впрочем, тогда я сама была ростом чуть выше ягненка, и для меня это поле было вполне подходящим размером. Я никогда не ходила через это поле, и не потому что далеко. Ведь в конце того поля была та самая проклятая пустошь, забросанная ржавой колючей проволокой, гнилыми ящиками из- под селитры и овечьим черепами. Называлась она Кругом Волопаса, и солнце никогда не светило туда прямо, и мне все детство казалось, что там пасмурно и сыро и несёт прелой гнилью. Мой день размером с это поле, вот что! И края его очерчены звоном бараньих бубенцов, которые висят на самых крупных овцах. Они все сделаны в виде пустотелой рыбы, в открытой пасти которой глухо стрекочет молоточек. Такой был у овцы Метанойи. Такой был у Дымчика, ее ягненка. Такой висел на выхлопной трубе моего «резерфорда» И всю свою жизнь, в тяжёлые дни и ночи, когда сил не было открыть глаза, я слышала эти бубенцы. То справа, то слева.
Я очнулась от дурацких размышлений, упрямо стала смотреть вперед, в расплавленный воздух и редкие слезы кипели на ресницах. Я терпеливо ждала, когда свора стариков преодолеет двор гостиницы «Маниока», по очереди пересекая длинные тени всех восьми статуй героев Освоения. Стояла самая отчаянная жара второго полудня, бумага на табльдоте промокла под горячей ладонью, и я терпеливо ждала, медленно щёлкая кнопкой автоматической ручки, зажатой в кулаке. Где же Хенаро?
Итак, Арсено Блума идёт первый. Бывший министр образования Ниневии, настолько образованный и язвительный, что некогда я даже боялась поднять головув его присутствии. Я училась по его методичкам, сдавала эказамены по его билетам, выслушивала его обращение к выпускникам. Он обожал говорить «Культура начинается с запретов». Не так уж и глупо это звучит, хотя уж очень резко. Деткам это не нравиться, и потому они всегда швыряются камнями в ответ и портят аэрозольной краской стены. Блума по прежнему упрям и безупречно воспитан, бесцветные глаза смотрят по сторонам безразлично. На меня поглядывает с необходимым уважением.
Странно, что Мэрр Огилви волочится следом. Позволил себя обогнать? За ним громыхает его ветхая сумка на колесах, провонявшая рыбой. С этим брезентовым мешком он всегда обносил рыбный склад по четвергам, и когда он тащил добычу к себе, из сумки текла зловонная слизь от мороженой альбакоре- разноцветной морской рыбы. Она годилась разве что на наживку, нопоследние годы ее приходилось есть нам, жителям Ниневии. И не было никакой надежды, что нас вытащат наверх, когда мы проглатывали очередной кусок. Ну что же, деньги не пахнут. Где Хенаро, шевелись ты там!
За ними, поправляя старинные солнцезащитные очки на седых бельмах, двигались остальные. Все ползли ко мне, будто повинуясь размеренным щелчкам кнопки. Третьим Натаниэль, потом Форхаро… Гавильян, Сентоса, Патрулла. Потом я увидела, что с постели они подняли даже ниневийского бессмертного нотариуса Ролу Фаворита. Его инвалидку катил Темазо, а сам Рола держал поперек колен сложенную сумку, придерживая обода колес инвалидного кресла.
И я тут с облегчением поняла, что они боятся так же как и я. Боятся этих статуй, боятся этих длинных теней. Боятся моих грузовиков, спрятанных в тени между колоннами. Только Мэрр, из которого высокомерие не вышибить даже артиллерийским снарядом, встал передо мной с видом величайшего одолжения. Неприязненно оглядывая все вокруг, и меня в последнюю очередь. Но я то знаю – меня он боится больше остальных. Поэтому и смотрит на меня так выпячивая нижнюю губу, и так высоко задирая подбородок, что ему приходится закатывать глаз. Ему бы ещё шляпу, плащ и золоченую шпагу, сделанную из метровой стальной линейки- можно играть в театре» Пантаж». Самое обидное, что именно этот человек приложил все усилия, чтобы избавиться от меня навсегда. В последний раз за спинами солдат на площади Брега, он внимательно ожидал залпа, чтобы разглядеть, как от из моего живота и груди полетят кровавые клочья тряпья, жира и внутренностей. До этого он сосредоточенно наблюдал, как первый консул Монкада тащил меня на фронт прямо из – за кассы закусочной» Транзито». До этого подписывал на меня приказы, чтобы развесить по всей Ниневии. До этого… Иначе он попросту не поверил бы в мою смерть. Господи Иисусе сладчайший, ты свидетель, как он старался меня угробить, всеми способами, кроме самого верного – взять половинку кирпича и расколоть мне голову на темной улице. Но этот способ для его изощрённой натуры был возмутительно грязным, и поэтому он теперь вынужден стоять тут, гордо опираясь на свою вонючую сумку- тележку и ждать от меня милостей.
Я поняла, почему они боятся. Долгое время людей в этом городе собирали только для того, чтобы показать смерть, рассказать о смерти или услышать их мнение о смерти. Вот оно что. Деды боятся меня. Хенаро, не бросай меня наедине с ними!
Я приветливо улыбнулась ему, и всем подходящим, вытирая пот со лба. Не хочу надевать «рефлекто», пусть они видят мои глаза. Я ведь буду выдавать им деньги. Пусть видят. Из всего, что я могу делать перед ними теперь- невозмутимо смотреть им в глаза. Мне нравится это слово- невозмутимо.
Я оглянулась, поняла. что по-прежнему в одиночестве, сделала шаг назад и вытянула руку, разрешая водителю начать работу. Самосвал завыл, его грузовой короб дрогнул и стал подниматься. Брезент дрогнул, упал и на утоптанную землю двора по одному, по две, дюжинами и десятками, поблескивая жирными гранями поползли и запрыгали слитки» испанского серебра». Вы знаете, что это такое? Если вы учили политэкономию в Старом Свете, то мне тяжело просто рассказать про Средства Внутренней Эмиссии в Очагах Освоения. В двух словах, благодаря» испанскому серебру» до сих пор в этих условиях мы не расплачивается кусками вяленой баранины и ракушками за пару новых колготок. Ох, кстати, им положены разные суммы, ещё передерутся… Главное мне не ошибиться при выдаче. Если один приложит другого по седой башке слитком» испанского серебра» в пылу спора, быть беде. Где ты Хенаро, дружок мой, ненаглядная сволочь моя, ты что не понимаешь, мне тут никак без тебя…
В 2492 году закончилась эпоха Великих Астрономических Открытий и после этого миллионы людей снялись с Земли и покинули ее отныне и навеки вон. Переселялись странами, государствами, городами и деревнями. Везли технологии, скот, инструменты в ящиках, стихи в памяти, цвета национальных флагов и языки молитв. Везли стариков, и ещё нерождённых, машины и религии, школьные учебники и медицину, забирали архитектурные чертежи и сельское хозяйство. Тащили законы химии, социологию и политэкономию, ядерную физику и квантовую теорию, инфляцию и выборную систему. Везли доблесть духа и семь грехов смертных, не боясь ошибиться при подсчёте. В дороге что то потеряли, что- то добавили. Везли названия городов древних и имена улиц ещё не построенных.
Храбрецов тащили силой, а трусов и просить ведь не надо, красавицы прихватили уродин, дураков уговорили умники, иначе как одним без других, трудяги волокли лентяев, солдаты не забыли своих генералов, негодяи сопровождали праведников – этим тоже расставание ни к чему, банкиры везли деньги, а их жадность бежала следом, врачи больных, а полицейские карманников. Сначала хватали все, что могло пригодиться, но доехало только то, без чего не могли обойтись. А что увезти не могли, то запомнили навек. Мужчины везли женщин, а женщины волокли мужчин -и своих и первых попавшихся, а бесстрашные дети весело шли впереди всех, потому что им терять нечего, а получать предстояло целый мир.
И вот когда прежние воды омыли новые берега, зерно прежнее взошло на новых землях и под новым небом. Ту дорогу, которой они пришли в Новый Свет никто не запомнил, лишь столетия спустя она осталась в памяти под именем Мост Серафина.
Но деньги то есть!
Деньги есть. А такого государства нет! И никогда не было.
Эмилио покрутил в руках банкноту. Она была потёртая, такие деньги называют «ветхими».
– Слушай, она была в обороте, это же видно.»
Государственный банк республики Ниневии»
– Ниневия? И республики такой нет, я тоже узнавал.
– Почему?
– Ну нет и все. И государства такого нет. Вообще ничего нет.
– А отчётность по использованию спецсвязи» Шнейдер» в этом городе есть.
– Да – Все географические пункты, название, авиалинии, ещё какие-то государства. Но этого не существует в природе. Ниневия! Аэропорт «Гама»! Эмбер, Перронт, Новая Испания… Транспортная компания «Северная Корона». Может быть это старые названия, знаешь как в Африке – Конго – Заир, ЮАР- Родезия. Но когда это было!
– Ниневия вроде есть такой город в Ираке. Правда, там кажется, одни руины…
– Вот именно. С другой стороны, носители отчетности подлинные. Я выясню, кто ей занимался, хотяяяяя.. Это было до войны, похоже. Ну да, судя по дате. Уже и костей этого чиновника не найдешь.
– Я отправлял в Женеву, в Институт Дополнительных Исследований запрос, они подтвердили, что в полевой лаборатории профессор Сандовал работал. Выдали все справки, все, вплоть до оформления пенсионного содержания. Кстати, пенсию ему Коалиция платит. Короче говоря, хватит ждать, бери распоряжение и спецсредство изымай! Он его тридцать лет жмотит, а ему самому уже около сто двадцати. Со дня на день помрет, мы потом списывать замучаемся, сам знаешь…
Эмилио вышел из отдела инвентаризации, глядя на отчётные документы как на заброшенную могилу.
Но Нет ничего вернее подписанных отчётов Департамента Коалиции. Сроки давности не учитываются.
Улица Флоритида поднималась в гору незаметно, но ноги чувствовали подьем. Это была широкая и пустнынная улица, из одноэтажных домов, с дождевыми бетонными желобами вдоль тротуаров. Эмилио сверился с адресом и нажал замызганный звонок. Синяя дверь, птицы в низкой виноградной лозе трещат и дерутся, три цементные ступеньки, ветхий коврик, в котором Эмилио сразу запутался ногами. Сегодня было пасмурно, к городу с утра подползали дождевые тучи. За дверью слышен телевизор, радио, собачий лай, звон посуды. Дверь открылась, вылетела собака, облаяла Эмилио и унеслась вниз по улице. Из дверей выглянула женщина.
– Пошел, пошел!
– Добрый день, синьора Клаус? Клаус- Сандовал?
Женщина переложила ребенка с руки на руку, сдула с потного лба волосы и сказала сердито:
– Привет. Она самая.
– Где я могу найти Антонио Синто Садовала?
– Здесь негде. Он на биоподдержке в госпитале святой Ориофы. Вторую неделю как. Вы что хотели-то? А ну пшел! – крикнула она сердито на пса, который успел вернуться и теперь лез в дверь.
– Я могу зайти? У меня есть тут один документ, вы кажется, уже получали такое…
Женщина мельком глянула на эмблему Института на конверте и пожала плечами.
Эмилио заметил на ее правой руке голубую шелковую перчатку, котороя скрывалась под майкой, под тканью выступали твердые пластиковые грани. Из- за этой перчатки девушка напоминала брошенную невесту.
– Раз двадцать получали. Он эти письма даже не открывает, двери ими прокладывает. И ругается на вас, ругается и ругается… Вы забрать эту штуку хотите?