Монкада потерял весь свой лоск и сел рядом с Охрой, разбросав ноги, и снял свою дурацкую фуражку. Охра грызла травинку, и поглядывала по сторонам, терпеливо ожидая. Монкада смотрел на меня теперь так, как смотрел на Охру. Правда, ненависти было чуть больше.
– Я никогда в тебе не сомневался, Синто! Ты знаешь это?
Я пожал плечами.
Монкада встал и раскинул руки, привлекая внимание солдат.
– Когда Синто Сандовал говорит о любви и смерти, все остальные должны молчать. Кстати, кто это у тебя там на буксире, Синто??
– А… Это один бедолага, мы довезем его до Ойи. Жалко бросать его с его сыром.
Охра вскочила и ушла, толкнув Монкаду плечом. Он посторонился, будто не заметив грубости.
– Сыр?
– Ну да. Ваш этот… национальный продукт!
Монкада протянул руку. Я пожал ее в ответ не задумываясь- слишком много на кону, чтобы позировать.
– Рафаил! – крикнул Монкада, не выпуская моей руки.
– А! – с готовностью ответили из-за холма.
– Дай им проехать!
– Этот крысенок просит две канистры бензина!
– Тоже выдай!
– Да ничерта себе, шеф! Мне очень жаль их отдавать!
Я спускался к «резерфорду».
– Синто! – и я обернулся.
– И прими мои искренние соболезнования, брат. Это я по поводу твоей жены Бриетты. Это ужасно тяжело, я не знаю, как сказать, в моей жизни еще такого не было.
– Откуда ты знаешь?
Тут впервые я заглянул ему в глаза и понял, что он не врет ни единым словом. Он действительно знал, чему он соболезновал.
– К чему это ты, amigo? Какие слова?
– Простые слова, проще не бывает. Отвечаю тебе на твои соболезнования – ей теперь лучше, чем нам!
– Да, – он обнял меня. Я буду молиться, чтобы вы там встретились. В свое время, конечно.
Я кивнул ему на прощание и продолжил идти. Довольная Агнесса вышла из-за броневика, волоча две двадцатилитровые канистры с бензином, я молча их забрал.
– Погоди, давай зальем одну! – сказала она страшным шепотом. – У нас бак пустой!
Броневики разьезжались, освобождая нам дорогу.
– Мне неохота задерживаться здесь ни на секунду.– ответил я коротко. – Зальемся километров через десять.
– Ну, понимаешь, если помпа топливная пересохнет, придеться качать, терять время! У доджа они такие дурацкие, топливные помпы..– шепотом лепетала она.
– Дай ключи! – сказал я резко. И садись! Проверяла нашего пассажира?
– Да, он спит! Сменила ему кассеты в маске.
Я аккуратно протянул наш караван и выкатился в степь. Сержант и солдатня заглядывали к нам в салон, улыбаясь и переговариваясь, провожали взглядом.
«Резерфорд» молча волокся, медленно набирая скорость и расталкивая траву, грузовичок покорно громыхал следом, я не отрываясь, смотрел в горизонт. Агнесса говорила без остановки.
– Да, держи прямо, километров пятнадцать. Там скоро начнется грунтовка, старая дорога к Парме, мы почти приехали…
– Что с тобой?
– Со мной? Все хорошо со мной! Просто я не ожидала…
Она замолкла и вдруг полезла назад, толкая меня коленями.
– Ты куда?
– Я немного посижу сзади, ты не против? – сказала она странным голосом. – Мне надо побыть одной. Ну как бы.. одной.
– Не засыпай только, мне потом надо кое – что спросить. Ты там что, плачешь?
– Конечно, я плачу! – Голос ее раскололся от слез. – Мне было страшно, вот я и решила немного пореветь! Я почему то всегда плачу, после того как в меня целятся.
– Мне тоже, но все обошлось. Нас отпустили. Монк сказал, что мы можем ехать и он не держит зла.
Она сидела сзади, блестела мокрыми глазами, тихо сморкалась и скрипела беззвучными рыданиями.
– Вот спасибо ему, мать его ети!
– Зато ты развела их на сорок литров бензина, пусть теперь они плачут.
Агнесса засмеялась.
– Выпей воды, успокойся.
– Так и сделаю.
– Мощная коча, тянет отлично. Слушай. Я хотел забрать с собой Луиса, туда, на Фландрию.
Поедешь с нами? Тебе там найдется работа, у тебя есть талант.