– Ребулас! – позвал он. – Ты узнал меня?
Рот Ребуласа приоткрылся , из него показались кровавые пузыри. Рядом не было никого, кто мог бы помочь: фракийцы уже торопливо спускались с холма. Тихо, со всхлипами и бульканьем, Ребулас заговорил:
– Я… хотел… украсть… Ноэрену.
– Опомнись, что ты говоришь! – наклонился к нему Спартак. – Сейчас я помогу тебе взобраться на коня. Ты сможешь подняться? Обопрись на меня.
– Ты… её… погубишь… – были последние слова умиравшего.
Ребулас замолчал, – с открытым ртом и глазами, устремлёнными в небо.
Оказалось, что Мурена со своей свитой уже успел переправиться на понтийскую сторону, так что римлянам пришлось срочно поспешить за полководцем. Понтийская фаланга уже построилась, ощетинившись копьями и прикрывшись большими щитами. Командиры Мурены торопливо построили своих воинов и повели их навстречу царю. Римляне двигались своим прославленным манипулярным строем; соблюдая промежутки между линиями и подразделениями одной линии, они были надёжно защищены от самого нежелательного – разрыва линий во время движения и боя. Понтийская фаланга ожидала их. Приблизившись шагов на тридцать, римляне по своему обычаю метнули копья. Тяжёлые, длинные копья воткнулись в щиты понтийцев и пригнули их к земле: вытащить их было невозможно из-за зазубрин. Передний строй понтийцев оказался беззащитным, живая крепость перестала существовать. Не медля, римские воины обнажили свои страшные мечи и бросились на врага. Понтийцы рассеялись, разрушили фалангу, и, подталкиваемые задними рядами, вынуждены были устремиться на римлян. Завязалось сражение.
Спартак не видел всего этого, спустившись с холма на противоположной стороне. Он ехал, кое-как перевязав всё ещё кровоточившие раны, и с беспокойством отмечал растущую слабость тела; конь, почувствовав немощь всадника, осторожно ступал по бездорожью. Встреться сейчас фракиец с римлянином, ему было бы не одолеть врага.
Между тем Гордий продолжал сидеть в лагере, крепко запершись. Появлению царя он обрадовался, но, видя, что сражение завязалось нешуточное, и не получая от царя никаких приказов, он приуныл, не зная, на что решиться. В конце концов, опасаясь царского гнева, он всё-таки решил покинуть спасительные стены и вывести своих, чтобы ударить по флангу римлян.
Он подоспел вовремя, потому что ряды понтийцев дрогнули и стали отступать, не выдержав натиска римлян, действовавших как одно целое. Когда небольшое, но свежее войско Гордия ударило по не ожидавшему этого войску Мурены, и последний ряд римлян, состоявший из опытных ветеранов, вынужден был повернуться и отражать нового врага, отступление царского войска несколько замедлилось. Снова закипела ожесточённая схватка. Спартаку, выехавшему уже из-за холма, было видно происходившее. Догадавшись бо всём, зная римское построение и предвидя, что может случиться далее, Спартак приободрил коня и устремился туда, где в стороне от сражавшихся, наблюдали заходом битвы стратег со своими приближёнными.
– Стратег, во имя всех богов, дай своим приказ к отступлению! – кричал он.
Охрана задержала фракийского всадника, по виду только что вырвавшегося из гущи боя, и хотела стащить его с коня, но Гордий, помнивший Спартака, велел дать ему приблизиться.
– Прикажи отступить! – твердил Спартак.
– Ты ранен, – оглядев его, заметил Гордий. – Отправляйся в лагерь.
– Я только ранен, но половина фракийцев убита на холме, и может погибнуть ещё много воинов, если ты не дашь сигнал к отступлению.
Стратег чувствовал свою вину перед фракийцами, брошенными им на произвол судьбы, и разговаривал со Спартаком терпеливо. Сбивчиво, путая от волнения эллинские слова, Спартак пояснил, что если воины Гордия отступят, римские воины устремятся за ними, ослабив ряды, и теснимое ими войско Митридата получит передышку, сможет придти в себя. Гордий был опытным воином и сразу понял, о чём толкует фракиец.
– Я только что собирался это сделать и без твоей подсказки, – сердито сообщил старик.
Вскоре воины Гордия удивлённо услышали сигналы к отступлению. Дальше всё произошло, как и предполагал Спартак: понтийцы стали пятиться, и римские триарии тут же устремились следом за ними. Сражавшиеся с царским войском первые ряды вынуждены были следовать за своими, чтобы не быть от резанными от тыла, – следовательно, отступать. Потихоньку отступая и увлекая римлян за собой, войско Гордия дало царскому войску время перестроиться. Через некоторое время Гордий прекратил отход. Митридат между тем успел подвезти к месту сражения и бросить против римлян страшное оружие – колесниц с косами. Когда римские воины увидели куски человеческих тел, повисшие на окровавленных колесницах, людей, разрезанных окровавленными косами пополам, раздавленных, с вывалившимися внутренностями воинов, их ряды пришли в беспорядок. Прославленный римский строй рассыпался, порядка более не существовало, и понтийцы в полной мере воспользовались этим. Царь и Гордий напали на римлян с двух сторон. Образовав круг, римляне долго защищались, но в конце концов были почти все перебиты. Войско Мурены перестало существовать.
Понтийцы захват или весь римский обоз, большое количество золота, рабов и скота. Победа была громкой и полной. Сам Мурена, не дождавшись конца сражения, бросил войско и бежал через реку на сильно защищённую гору на каппадокийской стороне. Царь не велел его преследовать, всё ещё памятуя о мирной договорённости с Суллой. Когда стало ясно, что войско погибло, Мурена непроезженными горными дорогами бежал во Фригию , а оттуда в Пергам.
Добравшись до своего лагерного жилища, Спартак кратко сообщил жене:
– Ребулас погиб.
Это было всё, что он счёл нужным сообщить о сражении. Дав омыть и перевязать свои раны, он тут же уснул. Надо отдать должное Ноэрене: вид крови не устрашил её. Раны мужа устрашили её меньше, чем мысль о содеянных им убийствах: несмертельные раны тела заживут, но душа, поражённая неистовством кровавой схватки, может стать навсегда потерянной для спасения.
– Прости его, великий Загрей, – долго молилась над супругом жрица. – Прости и просвети. Дай ему прозреть. Спаси его, очисти его душу, как спорыньёй, изъязвлённую Ма-Диндименой.
Молва о блестящей победе Митридата над римлянами, быстро распространившись, привела в волнение всю Азию и снискала царю множество сторонников. Царское войско прошло по Каппадокии, изгоняя из городов римские гарнизоны. Этот поход занял всё лето, осень и часть зимы; ставленник Рима каппадокийский царь Ариобарзан бежал в Пергам искать защиты у Мурены.
Царь похвалил стратега Гордия за удачный манёвр в битве у реки Галис (ложное отступление), весьма щедро подкрепив похвалы золотом. Гордий ни словом не обмолвился, что подсказал ему отступить молодой фракийский наёмник из отряда, брошенного ь им без подмоги на холме. Но старый вояка помнил о Спартаке, и без награды тот не остался: Гордий назначил его начальником фракийской конницы.
Эта конница состояла всего из тридцати всадников; отряд был невелик, однако столь стремительное возвышение варвара без роду-племени вызвало много толков, хотя не было чем-то исключительным для понтийского войска. Фракиец никогда ни словом не обмолвился о некоторых подробностях сражения , чем снискал расположение стратега. Совершая обычный обход лагеря и навещая раненых , Гордий пару раз осведомился о здоровье Спартака и велел не торопиться приступать к новым обязанностям, пока раны окончательно не заживут.
– Мне нужен здоровый воин, – добавил старик.
У выздоравливавшего Спартака было время обдумать своё новое положение. Судьба, не дав ему свободы, опять превратила в наёмника. Однако в понтийском войске царили иные порядки, чем у римлян. Здесь никто не считал его человеком второго сорта; более того, его сделали начальником и определили хорошее денежное вознаграждение. Здесь Ноэрена нашла себя. Жена пользуется уважением, он сам – расположением начальства. Почему не послужить царю, тем более что обстоятельства пока не благоприятствуют их возвращению на родину?
После успешного завершения каппадокийской войны Митридат вернулся в своё царство и устроил для победителей пир под открытым небом, в котором приняло участие всё войско. По приказу царя, на вершине высокой горы у моря был воздвигнут огромный жертвенник Зевсу-Воителю: сначала воины складывали пирамиду из дров, на верх которой жрецы Зевса, Диониса-Загрея и Ормузда возложили курения, полив их молоком, мёдом, вином и маслом, что было весьма угодно божествам. Царь собственноручно поджёг костёр от священного огня, доставленного из знаменитого храма Ормузда в Катаонии. Когда пламя разгорелось и к костру стало невозможно приблизиться из-за невыносимого жара, многие воины, поклонники огня и Ормузда, бросившись на колени, принялись молиться. Жертвенный костёр горел несколько дней. Моряки рассказывали, что его было видно плывущим за тысячу стадий.
После жертвоприношения богам Гордий неожиданно призвал к себе Спартака.
– Мы расстаёмся, сынок, – сказал он. – Царь велел отобрать по войску семерых юношей для обучения военному делу, и я назвал тебя. Ты отправишься в Синопу, а я с войском – на границу. Перед тобой теперь все пути открыты. Учись. Да помни Гордия .
С И Н О П А
Понтийское царство с юга отделялось от Каппалокии рекой Галис, с севера его естественной границей был Понт Эвксинский. Страну населяли многочисленными подробности – каппадокийцы, греки, македоняне, фракийцы. Морское побережье было густо застроено городами, основанными эллинами; внутренние же области оставались всецело азиатскими, городов там было немного; селяне знать не знали об эллинских богах и почитали Ормузда, Митру, Анахиту, Диндимену; они возделывали землю в долинах и пасли скот в горах; дикие люди часто селились в пещерах под землёй, а на крайнем востоке страны были места, где они жили на деревьях. Эта благодатная страна была наследственным владением Митридата У1 Эвпатора, царя в девятом колене, потомке славного рода Ахеменидов. Он сумел расширить своё государство настолько, что под его властью оказалось почти всё море: ему подчинялись и Боспорское царство на севере, и Колхида на востоке. Столицей государства Митридат сделал Синопу, свою родину.
Город Синопа был основан милетцами и расположен на южном берегу Понта. Основатели выбрали для поселения длинный полуостров, скалистый и безлюдный, поросший колючками; его обрывистые берега, изрезанные лощинами, не давали возможности приставать вражеским кораблям. Город построили на перешейке; по обеим сторонам его располагались прекрасные гавани. Великолепно защищённый природой, окружённый мощными стенами, он являлся первоклассной крепостью и одновременно большим и благоустроенным городом.
Спартак и Ноэрена прибыли в Синопу зимой 80 г.до н.э. Царь щедро наградил всех участников каппадокийского похода. Спартак получил золотой перстень, деньги, коня и оруженосца. Ноэрена привезла с собой подаренную Гордием служанку, заявив, что не может быть без помощницы: где-то на военных дорогах она подобрала двух котят, собаку и девочку лет трёх; за всеми ними нужен был уход. Для жилья молодой паре отвели несколько комнат с отдельным ходом в доме зажиточной вдовы.
Скрепя сердце, оставляла Ноэрена фракийский отряд, где она, жрица и пророчица, была окружена вниманием воинов. Она знала, что в Синопе действовала многолюдная община орфиков, в которой ей вряд ли удастся занять видное положение. Знала она и то , что в полуэллинской – полуварварской Синопе её женской свободе придёт конец. Но военная карьера её мужа развивалась стремительно, вселяя самые дерзкие надежды в её душе; в Каппадокии молодую женщину часто повышал экстаз, насылаемый Дионисом, и она пророчествовала о скорой победе Митридата, что и сбылось. Однажды божество открыло ей правду о блестящей судьбе мужа в Синопе, которому вскоре предстоит стать полководцем царя. Разве могла она превратиться в помеху?
Первое время в Синопе они жили незаметно и тихо. Ноэрена была погружена в домашнее устройство. Правда, по настоятельной просьбе мужа она приобрела себе несколько нарядных платьев и покрывал, – таких, какие носили горожанки, однако от украшений отказалась: дочь вождя бесов привыкла носить тяжёлое золото грубого литья из сокровищницы храма; синопские пустяки вызывали её презрение. Затот ей приглянулись глиняные статуэтки, в изобилии тут продававшиеся – очаровательные безделки нежных расцветок, изображавшие нарядных женщин, пухлых детей и забавных зверюшек. Поколебавшись, она купила несколько фигурок. Супруг был доволен: хоть что-то эллинское, да понравилось Ноэрене.
Жена больше не была для Спартака недоступной царской дочерью и пророчицей, но подругой, которая всегда рядом. Она сделалась существом близким и дорогим. Иногда она замыкалась в себе, глядя на мир, будто с заоблачных высот, и тогда он испытывал досаду. Он знал, что неправ, но не мог себя пересилить: ведь приникая душой к своему загадочному богу, она переставала принадлежать ему безраздельно. Втайне он надеялся, что со временем она преобразится и, позабыв суровость жрицы, станет мягче и терпимее.
За недостатком времени Спартак мало бывал дома. Несколько молодых воинов, отобранных для обучения в столице, должны были постигать воинскую науку под руководством лучших преподавателей Синопы; занятия проходили в лагере городского гарнизона, под присмотром особого надзирателя, назначенного царём. Их начали знакомить с военной историей, подробно рассказывали о знаменитых сражениях прославленных полководцев, начиная с событий Троянской войны; обучали правилам ведения боя по греческому, македонскому и римскому образцам; осведомляли о военной технике, осадных машинах для взятия крепостей – многоэтажных башнях, камнемётах, приспособлениях для поджога, таранах, баллистах и прочих выдумках. Обучение велось на языке эллинов. Почувствовав, что всё ещё недостаточно владеет языком, Спартак нанял себе учителя.. Ему шёл уже двадцать второй год, а он только начинал учиться писать. Загрубелая рука, с лёгкостью коловшая и рубившая страшным мечом, дрожала, робко сжимая палочку для письма. Он ненавидел своё невежество.
Синопу Спартак полюбил с первого взгляда. Морской, овеваемый всеми ветрами, свободный и неприступный город был прекрасен, как и должен быть прекрасен город – столица великого царя. Он был отлично спланирован: сетка из прямых, широких улиц составляла его основу; в центре располагалась большая площадь, украшенная общественными изданиями. Здесь был воздвигнут храм в честь Автолика – основателя города, славившийся оракулом и великолепной статуей героя-основателя, созданием знаменитого скульптора Сфенида. Здесь же по эллинскому обычаю располагались агора, гимнасий, портики; в одном из портиков был выставлен для обозрения чудесный предмет – небесный глобус Биллара, показывавший устройство неба и движение светил. Царский дворец, занимавший несколько кварталов, превосходил пышностью всё, виденное Спартаком в Пергаме.
Пресытившись созерцанием великолепных зданий и толчеёй, фракиец шёл к морю, в порт, туда, где сушились вытащенные на берег корабли, где вдруг обеих городских гаваней, восточной и западной, тянулись заведения для засолки рыбы: синопскую Пеламиду ела вся Азия. Его дивили размах и добротность хозяйственных построек, сплошь каменных, часто многоэтажных. Некоторые только строились. Фракиец наблюдал за возведением какого-то склада: груды камня, вывороченная земля, растворы в чанах, множество рабочих. Попросить разрешения помогать он уже не решался: не к лицу слушателю военной школы ворочать камни, да и одет нынче он был как эллин, в аккуратный хитон и плащ, заботливо купленные для него женой. Но любопытство к строительству не оставляло его. Ему нравилось наблюдать, как такое множество народа, при кажущейся суете, действует согласно и стройно; каждый человек в отдельности не думает о целом, делая своё, – а под конец возникает здание, в точности соответствующее задуманному. Главное для рабочих – действовать сообща, беспрекословно подчиняясь начальнику. Воистину, римское изобретение – дисциплина верное средство для успеха в любой области.
Раз он увидел архитектора. Строгий молодой человек, немногим старше него, в тёмной одежде, бородатый, держится с достоинством, ходит по стройке, как хозяин. Сверяясь с чертежами, что-то указывает подрядчику. На лице архитектора фракиец заметил то же выражение одухотворённой сосредоточенности, что и на мраморных лицах поэтов и философов. Внезапная боль наполнила его: ведь и восхищение, если оно сильно, может причинить боль. Он видел человека иной природы: недостижимо образованный, этот зодчий знал математику и геометрию, черчение, рисование и другие мудрёные науки. Непостроенный склад уже был построен в его бородатой высокомерной голове; оставалось воплотить замысел в камее. Десятки суетившихся вокруг людей как раз и были заняты этим.
Всё время, пока архитектор ходил по стройке, Спартак почтительно стоял в стороне. Ему даже подумалось, что пергамцы, казавшиеся ему ранее цветом человечества – милая гетера и художник, рисовавший неприличные картинки, гораздо незначительней этого строителя. Нет, он больше не обольщался мыслью, что сможет когда-нибудь достигнуть уровня зодчего. Откуда, как они появляются? Каким путём мог сложиться столь совершенный ум? Спартак не знал. Бесспорно, помимо природной одарённости , архитектору пришлось много учиться. Дышать воздухом учёности, учась с малых лет, пить воду науки. Конечно, он – сын богатых и и заботливых родителей. О, жалкое умение к5овать, плести, лепить горшки! О, позорное умение убивать!
Молодых супругов посетил Амфилох, продолжавший служить в войске. Он немного потускнел, растерял остроты, приуныл. Прошло немало времени, как фракийцы бежали тот римлян, где он, как-никак, был декурионом, и вот он по-прежнему рядовой наёмник; деньги, накопленные в походе, истрачены, конь продан, служанка сбежала. Его отряд на-днях отправляли в Малую Армению – дикую, гористую, заросшую лесом страну, недавно присоединённую к государству. Гость хвалил хвалил жилище земляков, завидуя тому, что они останутся жить в Синопе и сетуя на свою долю. Молодые люди засиделись; щёки Ноэрены раскраснелись от вина, она весело разговаривала и смеялась, чувствуя себя среди близких людей. Рассуждали о счастливой звезде Спартака, опередившего товарищей.
– Попомни моё слово, он станет полководцем царя, – уверяла Ноэрена. – Когда начнётся новая война между Понтом и Римом, что неизбежно, Спартак отличится в сражениях, и тогда царь сделает его стратегом, а со временем, может быть, усыновит его. Оракул обещал моему супругу царское величие, и я уже вижу, как сбывается пророчество.
– Эй, Спартак, не забудь тогда старого друга и назначь меня по крайней мере декурионом, – весело шутил Амфилох.
Слушая Ноэрену, Спартак укоризненно качал головой, однако жена была весела, что случалось нечасто, и он улыбался ей и улыбался другу, поднимая кубок за их здоровье. Вспомнили они и Ребуласа, его печальный конец.
Это был первый случай в жизни молодого фракийца, когда он выпил больше, чем надо, и опьянел. Ноэрена сердито сказала:
– Кровь Диониса не для тебя.
Он и сам знал.