Молодость Спартака

– А я задумывала совсем другое… Впрочем, когда ты вернёшься, занятия с Тимофеем можно возобновить. Ведь ты успел прикоснуться только к верхушкам знаний…Ты способный юноша: я хочу видеть тебя образованным человеком . Обещая, что продолжишь учение.

Он не мог ничего обещать, потому что не знал , вернётся ли в Пергам: Ноэрена сказала, что более удобного случая бежать от римлян, чем во время похода, может не представиться. Однако он согласно кивнул, любуясь великолепным ковром, прикрывавшим ложе Гликеры. На ковре были искусно изображены розы. Не удержавшись, юноша пощупал его и даже перевернул угол наизнанку.

– А я-то думала, что он любуется моими ножками! – развеселилась Гликера. – Оказывается, ты большой почитатель роскоши и ценишь дорогие вещи.

Он смутился:

– Меня восхищают не вещи сами по себе, а руки, их сделавшие.

– Ты бы хотел иметь много красивых вещей? Таких, как этот ковёр?

– Я его уже имею: я проглотил его глазами.

Гликера смеялась:

– Я давно знаю, что ты большой любитель искусства. Сейчас я покажу тебе , что сотворил для меня Алким.

Распугивая голубей, она встала не без труда и, поманив его за собой, направилась вглубь дома.

То, что увидел фракиец, повергло его в величайшее замешательство. Стены богато убранного покоя были украшены изображениями одно непристойнее другого. Обнажённные мужчины и женщины творили открыто такое, что обычно стыдливо скрывает темнота. Фракиец и вообразить не мог, что подобное бесстыдство можно рисовать. Самым ужасным было то, что обнимавший женщин Геракл был две капли воды Спартак. Гликера хохотала до слёз.

– Почему ты решил, что здесь изображён ты? Алим по моей просьбе нарисовал здесь историю любви Геракла и Авги. Смешной дикарь! Это вовсе не ты: Геракл гораздо красивее тебя и более гармонично сложен… Вот тебе мой совет, малыш: не пренебрегай палестрой. Только она делает тело гармоничным. Лет тебе немного, ты ещё сможешь наверстать упущенное. Человек должен во всём стремиться к совершенству.

Обещаешь?

Насладившись смущением гостя, она позволила ему выйти вон.

При прощании обоим взгрустнулось:

– Надеюсь, что ты ещё вернёшься в Пергам, – сказала девушка.

Спартак молчал: он всё более сомневался в этом.

– Что этим римлянам вздумалось опять сердить царя? – досадовала Гликера. – Надеюсь, Митридат хорошенько проучит их.. Я желаю блага царю ещё и потому, что в Понте живёт моя подруга Монима. Она нынче взлетела очень высоко: царь выбрал её среди нас, когда жил в Пергаме. А Митридат царь во всём – и в любви, и в щедрости. По сравнению с Монимой я нищенка: мой откупщик не любит раскошеливаться, а мне так забавно заставлять его пускать деньги на ветер.

Прощаясь, Гликера напутствовала его со вздохом:

– Будь счастлив, малыш. У тебя хорошее лицо.

Счастлив: Счастье здесь, в Пергаме. Что сулит завтрашний день?

Шагая в строю по каппадокийским дорогам и слушая непристойные песни, которыми поднимали себе настроение утомлённые воины, Спартак досадовал:

– Сущие разбойники эти римляне! Никто с ними не воюет, их Италия далеко, – между тем вся Азия наводнена ими. Они нападают первыми на беззащитные народы и грабят всех без разбора, даже храмы и богов. Подавай им золото, и дело с концом.

Он знал иной мир. В его мире человек сеял себе хлеб и добывал охотой мясо, чтобы жить; ковал топор и ткал рубаху, пас скот, строил собственными руками дом, – а золото валялось в пыли. Ноэрена сказала, что им лучше всего бежать в Понт, под защиту царя. Познакомившись с другими женщинами, ехавшими, как и она, в обозе за войском, жена узнала много полезного. Митридат ненавидит римских захватчиков, к тому же силён и очень богат. Во время последней войны, желая выразить презрение к их алчности, царь велел залить расплавленным золотом ненасытные глотки пленённых римлян и отослать трупы неприятелю. Любопытно, вырывали ли римляне это золото из глоток сотоварищей? Нынче римляне гонят его против воли грабить и убивать мирных людей. Нет! Бежать, как только представится случай. Он не желает служить римлянам. Так думал молодой фракиец, шагая по суровой земле Каппадокии.

Воинство Мурены, покинув римскую территорию, двигалось по чужой земле к границам Понта. Мурена даже не счёл нужным спросить разрешения на проход по земле царя Великой Каппадокии, ограничившись уведомлением. Римское войско растянулось по дороге длинной колонной. Впереди шли разведчики. Следом – передовой отряд, состоявший из конницы и лёгкой пехоты. Затем двигался сам наместник в окружении телохранителей. За ним – римские подразделения, причём за каждым следовал его обоз. Замыкали колонну вспомогательные части, составленные из легковооружённых воинов разых национальностей, в том числе фракийцев. В самом конце, в собственной повозке ехала Ноэрена.

Здесь, в Каппадокии, гористой, суровой стране, было множество святилищ, где почитали местных божеств, коих римляне, не желая затруднять себя запоминанием варварских имён, называли Аполлонами и Аремидами. Святилища эти, знаменитые на всю Азию, были очень богаты; возле них обычно располагались обширные поселения: тысячи людей работали на божество и его жрецов. Возглавлял такое маленькое государство верховный жрец. Команы Каппадокийские – объявленная цель похода Мурены, и являлись таким храмовым государством, дружественным Понту и покровительствуемым им. В Команах чтилась древнейшая азийская богиня Диндимена, или, как ещё её называли, Великая Мать богов, по-местному Ма. Она посылала урожай, давала жизнь скоту, производила на свет всё живое. У неё был супруг – молодой бог плодородия, умиравший и воскресавший каждый год. Каждый год весной в Команах справлялся пышный праздник воскресения бога-супруга, на который стекались богомольцы со всей Азии.

Римляне добрались до цели пути под вечер и тут же принялись строить лагерь для ночлега, не очень заботясь о безопасности: разведчики доносили, что никакого войска в городе нет. Наутро к Мурене явилось посольство о т великого жреца с вопросом, что им надо. Римлянам надо было чужое золото. Мурена, приняв дипломатические дары, долго распространялся о злосчастной дружбе Коман с проклятым Митридатом и отпустил послов без определённого ответа. Воины нетерпеливо слонялись по лагерю, полные желанием поскорее пустить в ход мечи. Наконец Мурена, всё ещё не решаясь напасть без повода на знаменитый храм, но вынужденный удовлетворить алчность воинов, разрешил грабить окрестные селения.

Через несколько дней селения были дочиста ограблены, жители разбежались, посевы на полях вытоптаны, свежая трава скормлена лошадям, а Мурена всё медлил у стен города, побаиваясь напасть без одобрения Суллы и надеясь, что устрашённые команцы добровольно отдадут ему свои богатства. Его нерешительность привела к тому, что жрецы успели сообщить о вторжении римлян в Синопу – столицу своего покровителя и защитника Митридата. К Мурене тотчас прибыли послы от понтийского царя с требованием придерживаться договора, заключенного между Римом и Понтом, и покинуть землю Коман. Мурена ответил им, что в глаза не видел никакого договора. Послы пригрозили пожаловаться в Рим, тем и ограничившись, не угрожая военной силой. Уверившись, что Митридат не прислал пока никакой помощи команцам, Мурена дал приказ ьвойску занять город, что и свершилось без всякого труда.

Последовавший грабёж произвёл на Спартака, впервые так близко видевшего войну, самое тягостное впечатление. Львиную долю богатств присвоили, разумеется, римские воины; вспомогательные части были допущены в город лишь позднее. Впрочем, кое-что досталось и им. Амфилох озаботился приобретением в личное пользование рабыни помоложе. Ребулас, отдуваясь, притащил к обозной повозке тяжёлый узел со скарбом, в котором было множество металлических предметов зачастую непонятного предназначения.

– Чего ты смотришь так на меня? – огрызнулся он на Спартака. – Все берут, и я беру. Пошёл бы сам да принёс жене какой-нибудь подарок.

– Простофиля! – пренебрежительно заметил Амфилох, ознакомившись с содержимым его узла. – Надо золото брать, а не всякую рухлядь.

– Много там золота оставили для нас с тобой римляне, – огрызнулся и на него Ребулас.

Спартак не узнавал своих приятелей. К счастью, обоз ,где находилась Ноэрена, находился в удалении от городских стен, и жрица Загрея не видела творившихся в городе бесчинств.

Сам храм, объявленным Муреной подвластным отныне сенату и народу Римскому, от разграбления уцелел, если не считать того, что присвоил себе наместник. Когда погромы и безобразия немного улеглись, Спартак попросил разрешения у центуриона осмотреть святилище. За н им увязалось ещё несколько однопалаточников.

Не расставаясь с оружием, воины вступили на заповедную землю. За храмовыми стенами разгуливало много любопытствовавших; каждую группу непременно сопровождал жрец, то ли из любезности, то ли присмотреть, чтобы гости ничего не сломали и не стащили. Спросив о национальности новых посетителей, смотритель подвёл к ним немолодого жреца, тоже фракийца. Жрец был закутан в грубое шерстяное покрывало и бос; его голова была наголо выбрита, на лбу красовался священный знак Диндимены., а ладони выкрашены охрой. Присутствовало в нём и нечто, заставившее молодых людей коситься, не будучи в силах заставить себя признать его себе подобным, то есть, принадлежащим к мужскому полу.

Жрец принялся рассказывать воинам, что команский храм Диндимены – старейший в Азии: великую Ма – подательницу жизни, почитают во всём мире, и даже в Риме под именем Реи-Кибелы, так что столь могущественной богине следует оказывать глубокое почтение. Они шли по обширной территории святилища, и глазам фракийцев представали то странные сооружения, назначения которых они не знали, то пруд, то небольшая роща. Навстречу им попадалось много молодых женщин – жриц; на лбу у каждой был священный знак, сделанный оранжевой охрой. Воины жадно провожали их глазами.

Они приблизились к небольшому, красивому зданию на берегу одет ого в мрамор пруда, окружённого соснами. Жрец объяснил, что перед ним и храм божественного супруга Ма, сосны – его священные деревья, а в пруду живут священные ужи. Избрав его в супруги, богиня настойчиво домогалась близости с ним, но божественный юноша, не захотев лишиться невинности, оскопил себя и умер под сосной. Великая Мать, на время воскресив его, всё-таки сочеталась с ним браком, ибо никто в мире не в силах противостоять власти Ма. Ежегодно весной, во время главного праздника богини, в храме можно увидеть воочию все подробности этой истории , – вот почему среди жрецов так много скопцов. Фракийцы уже были наслышаны о зверских обрядах, с размахом совершаемых в честь Ма. Жрец пояснил устрашённым слушателям, что богиня о водит боль от своих почитателей и останавливает кровь: посвятившие себя служению Ма могут босиком разгуливать по пылающим угольям и лежать голым телом на острых камнях.

– Даёт ли великая богиня прорицания? – осведомился один из воинов.

– Да, часто. Она также излечивает больных, посылает дождь в засуху и помогает разыскать ворованное. Укравший что-нибудь у Ма всегда заканчивает злой смертью, – зловеще добавил жрец.

Кое-кто из воинов тут же поторопился выбросить в пруд какие-то мелкие предметы.

Главная святыня – большой, полутёмный храм Ма был наполнен нежными звуками флейт и запахом сжигаемых благовоний: война и разорение не могли остановить подготовку к близившемуся празднеству богини. У входа фракийцам велели отпить из священной чаши, – и с первым же глотком по их жилам потёк медленный огонь. Не без трепета приблизились они к освещённому плошками идолу, возвышавшемуся посреди храма. Спартак содрогнулся при виде богини: Великая Мать Диндимена, торжествующе улыбаясь, была ужасна в своём бесстыдном плодородии: распростёртые руки её сжимали извивавшихся змей, десятки женских грудей покрывали её тело; широко расставленные ноги богини опирались на груду черепов; между ними виднелся рождающийся младенец.

Сердце юноши глухо билось в груди, поднимаясь всё выше к горлу; жидкий огонь, проглоченный при входе, полз по телу. Его спутники чувствовали себя не лучше , заворожённо глядя на ужасавшее с непривычки изображение Богини. Тут зазвенели, присоединяясь к флейтам, кимвалы; полуобнажённые жрицы, выбежав из-за идола, начали исполнять священный танец у подножия своей госпожи.

– Это дочери местных селян, – тихо объяснял жрец. – Они посвящены богине и несколько лет служат в храме, чтобы позднее вернутся домой и выйти замуж. Их все почитают как служанок Ма; рождающиеся у них дети гордятся своим священным происхождением.

Внезапно одна из плошек возле идола погасла. Жрицы приостановили танец и взволнованно зашептались.

– В храме нечестивец, – объяснил жрец – Обряд не может продолжаться, пока его не надут и не очистят.

От одной группы молящихся к другой стали переходить служители, настойчиво спрашивая о чём-то. Один приблизился к фракийцам с вопросом:

– Кто из вас оскорбил богиню?

Побросавшие недавно в пруд ворованные вещи воины пришли в волнение, готовые уже сознаться во всём, но Спартак, остановив их, почтительно осведомился у жреца:

– Как и чем можно оскорбить великую богиню?

– Кровопролития и грабежи не считаются преступлением для воинов, – пояснил жрец. – Но Ма не прощает, если мужчина по своей воле воздерживается от близости с женщиной.