Конопляный рай

– А что, солдаты тоже пыхтят?

Кася искоса посмотрел на друга и ухмыльнулся:

– Они не люди, что ли? Погоняй тебя в полном боекомплекте, ты не только закуришь. Запоешь.

– А как ты ее припёр сюда?

– Говорю тебе, в кузове довезли почти до места.

Сетка была большой и совсем новой. Её натянули над лежбищем, накрыв одной половиной угол стоянки. Получилось что-то вроде гнезда.

– Во, Пахан вернётся. Гадом буду, не заметит. Будет прикол.

Пашка и вправду проскочил место. Он долго озирался и несколько раз посмотрел прямо на лагерь, но так ничего и не заметил. Увидев брата на берегу, он пошел к нему.

Димка стоял у самой кромки и, держа в руках «кошку» – большой тройной крючок, всматривался в бурлящий водоворот. Ничего не ответив, он махнул рукой в сторону густой травы. Там что-то шевелилось.

– Ух, ты! – присвистнул Пашка, разглядывая на песке большую рыбину. – Кета, что ли?

– Горбыль, – стараясь не поддаваться восторгу брата, сказал Димка, хотя внутри него все ликовало от гордости.

– Здоровенный какой! – Пашка обхватил рыбину, но та выскользнула из рук. Просунув пальцы между жабер, Пашка всё же поднял вверх добычу, сверкая глазами от нескрываемого удовольствия. Рыба заиграла стальной чешуей на ярком солнце. – Килограмм пять будет.

– Не-е. От силы – три.

– От силы… Ты не умничай. – Пашка хотел было принизить успех брата, но сильная рыба, все время выгибающаяся в руках, приводила Пашку в восторг.

…– Кася! Гном партизанский! Посмотри, что братка мой выловил, – заорал Пашка и прыжками, подобно рысаку, поскакал к лагерю. – Где ты спрятался? Димка калугу поймал, огромную! Сейчас рыбу будем жарить.

Брат бежал, высоко задирая колени, словно скаковая лошадь, держа горбушу на вытянутых руках. Его громкая ругань сбила серьёзный настрой. В прозрачной быстрине Димка высматривал самцов, а это было не так просто. Иногда по течению брюхами к верху, проплывали полуживые рыбы. Это были уже отнерестившиеся горбуши, покрытые красными пятнами по всему телу. Кое-где по берегу они лежали облепленные мухами и вызывали неприятное чувство. Глядя на такую картину, совсем не хотелось ловить горбуш. В воде были видны их темные горбатые спины: рыба двигалась почти у самого дна, против течения. Икрометы были где-то выше. По плавным движениям было понятно, что сила рыбы на исходе. Некоторые подолгу останавливались, и тогда течение относило их снова вниз. Рыба с трудом удерживалась на одном месте, барахтаясь, потом снова возобновляла свой путь. Всё это было удивительно: преодолеть несколько тысяч километров, чтобы потом мёртвой скатиться по течению или попасть на обед медведю. Один бывалый браконьер рассказывал Димке, как одна рыба разрывала чужие икрометы и там откладывала свою икру. Разрушенная икра становилась кормом для других рыб. Все только и делали, что ели друг друга. Рыбу поедали медведи, лисы, птицы, даже мыши.

При мысли о косолапом Димку слегка передернуло. Место было дикое, и медведь мог появиться в любой момент. Брат убежал, и одному на берегу стало немного боязно. До этого, пока он был в процессе ловли, такой мысли почему-то не возникало. Река как будто притихла, лес на той стороне тоже замолчал, словно пугая своей непроглядной глубиной. Дима стал оглядываться, осознавая, что кроме него здесь никого нет. В это время за спиной что-то словно взорвалось. Удар о воду был таким сильным и неожиданным, что он даже не успел вздрогнуть. Сразу возникли мысли – что могло так ударить? Но на ум ничего не приходило, и от этого стало ещё страшнее. Одно было ясно, упало что-то сверху, и с большой скоростью. Вдруг, боковым зрением, ещё не успев повернуться, он увидел что-то необычное: из воды появился непонятный предмет, похожий на небольшую корягу. Самое необычное было то, что у этой коряжины имелись глаза, вернее один, который смотрел на него. Димка ещё не разобрал, что это могло быть, и только повернул голову, как из-под толщи воды вырвался сноп белых брызг и огромные крылья. Всё это происходило так медленно, что он успел разглядеть изгибающиеся от тяжести воды перья крыльев птицы. Это был большой орёл. Вырвавшись из плена воды, и несколько раз плавно взмахнув крыльями, орёл как бы застыл на одном месте, неотрывно смотрел одним своим глазом на него, и всё это сопровождалось гробовой тишиной и шумом воздуха из-под крыльев птицы. Это было так близко, что вода с крыльев попала на ноги. Если бы не эти холоднее брызги, то всё происходящее можно было принять за сон, насколько всё было необычным и неожиданным. Птица вышла из воды и подняла в воздух большую рыбину, немного постояла на месте, словно набирая мощи, а быть может, преодолевая нагрузку, и медленно поплыла над водой вверх по течению, забирая в прогал леса; как видно, сразу подняться над деревьями она не могла из-за большого веса добычи.

Вот это настоящая охота, – подумал Димка, сжимая от напряжения пальцы рук. Картина встревожила его до крайности, но вместе с тем он ощутил прилив небывалой силы и восторг. Теперь он точно знал, что ради этого зрелища стоило идти неизвестно куда и терпеть, пусть комаров или ещё чего. Он, конечно, пожалел, что в этот момент под рукой не оказалось фотоаппарата, но главное оставалось в его памяти: он увидел жизнь такой, какой она была на самом деле. Потом он заметил в воде большую темную спину. Рыба двигалась быстро и уверенно, как торпеда. Перекат она перескочила в одно мгновенье.

« Вот она. Добыча!»

В одну секунду в груди всё заклокотало от азарта. Раскрутив кошку, и рассчитав момент, Димка закинул крючок и резко подсек. Но «кошка» немного не долетела до рыбы. От досады он даже вскрикнул. Резко выбрав тройник, чтобы не цапануть каменистое дно, он побежал выше по течению. Не обращая внимания на густую траву вдоль берега, он бежал вслед за рыбой, ему надо было опередить её до следующего переката. В глубокой воде ее уже было бы не заметить, а кидать на авось – только крючок тупить или вовсе поймать корягу. Слишком много труда было вложено в это изобретение, успевшее доказать своё преимущество перед фабричными якорьками.

В воде проплывали средних размеров горбуши, и поймать их было плевым делом, но азарт и желание поймать именно эту большую рыбу завладел им полностью: после спектакля, разыгранного птицей, мелкая добыча его уже не устраивала. Увлёкшись погоней, и залетев в густую траву, он едва не наступил на ондатру с омерзительным хвостом и ужасными острыми когтями. Крыса вовремя кинулась в воду и вынырнула далеко внизу. Веревка все время путалась в траве и мешала бежать. Выбрав удобный для охоты берег, он стал ждать. Сердце колотилось от волнения и быстрого бега. Прошло несколько минут ожидания. Рыбы все не было. Незаметно повылазили комары. Еще бы. Еда! Место было тенистым и удобным для расправы. Но менять его Дима не стал: дно было чистым и хорошо просматривалось. К тому же деревья не давали солнечным бликам играть на поверхности. Казалось, что речка мелкая, но это была только иллюзия. Чистая кристальная вода скрывала метровый слой, в котором лениво плыли на собственную погибель горбуши. Они проходили небольшими косяками по несколько штук, как одна подводная лодка. Незаметно им овладело уныние, и даже, жалость к самому себе. Он опять остался один на один с лесом и рекой и почувствовал страх. Впереди предстоял путь в лагерь. Для него было бы проще и быстрее ловить горбылей рядом с лагерем, да и пойманной горбуши хватило бы на всю компанию, но азарт охотника привёл его сюда, в глухое и дикое место. Он уже собрался возвращаться, как в глубине снова что-то блеснуло. Конечно, это была та самая рыба, метровой длины, по крайней мере, в воде она казалась именно такой. Рыба, скорее всего, отдыхала в заводи, но зов природы все время толкал ее вперед. Таких рыб называли гонцами. Они двигались по одиночке, на почтительном расстоянии друг от друга. Как правило, это были большие самцы с верхним клювом, загнутым вниз, как у орла. Серебристая рыба, словно торпеда, преодолела быстрину, даже не лавируя в струях течения.

Дима размотал кошку и бросил её под самую бочину рыбы.

– Есть! – он резко подсек шнур, и сразу ощутил невероятно сильное давление в ответ. Нить шнура вонзилась в руку, слепив все его пальцы в один пучок. Сопротивление рыбы было таким сильным, что от рывка он потерял равновесие. Он не успел опомниться, как оказался в воде. Потеряв под ногами почву, он поплыл по течению, испытывая новое незнакомое чувство: берег пришёл в движение, вода была холодной, и казалось, что река обхватила его невидимыми руками, и уже не отпустит: с берега она не казалась такой огромной и коварной. Оказавшись в воде, на мгновение его охватила паника. Рыба продолжала тянуть, словно буксир, а его ноги не находили опоры. Он только успевал высовывать голову, чтобы хватануть воздуха, пытаясь развернуться ногами вперед, но упрямая рыба все время не давала этого сделать. Постепенно он привык к своему положению, и в какой-то момент даже почувствовал удовольствие от того, что вода держит его на плаву. Он понимал, что кетина скоро ослабнет, и он вытащит её на берег, но неожиданно до его слуха дошёл непонятный звук, и с каждой секундой этот звук усиливался, нарастал, превращаясь в настоящий гул, и даже, рокот. Это было дерево, низко склонившееся над водой. Своими сучьями, словно плугом, оно рассекало стремнину воды, превращая реку в настоящее месиво. Под силой течения дерево монотонно раскачивалось, почти исчезая под поверхностью воды. Проскочить между его сучьями было невозможно, а нырять под воду страшно, но выхода не было. Успев глотнуть воздуха, Димка с головой ушел в глубину. Интуитивно он выбрал самое глубокое место, надеясь, что проскочит под деревом, но одна ветка всё же зацепила его за футболку. Его развернуло поперёк течения, он каким-то чудом извернулся, и футболку стянуло с тела. После этого началось самое ужасное: футболка не порвалась, и одним своим рукавом оказалась нанизанной на шнуре. Кисть сдавило так, что от боли в глазах потемнело. Конечно, он не мог утонуть на такой глубине, но течение не давало встать во весь рост и упереться о дно ногами. Нелепо бултыхаясь, он уже начал испытывать нехватку воздуха, потом он услышал треск сломанной ветки, на которую напоролся своей футболкой, и его снова потащило вниз по течению. Рыба по-прежнему продолжала лететь вниз. «Хорошо, хоть вниз», – подумал Димка, уже не в силах сопротивляться реке и рыбе. – «Меньше будет идти».

Постепенно оправившись от шока, он вытянул ноги вперед и начал плугом взрыхлять каменистое дно. Наконец-то рыба ослабла и всплыла на поверхность. К этому времени и у него уже не оставалось никаких сил. Подтянув ближе крюк с добычей, он с трудом выполз на берег и огляделся. Здесь же, вместе с рыбой, на шнуре, зацепившись за иглы тройника, болталась его изорванная футболка. Просунув пальцы под жабры, он пропустил шнур через зубастую пасть и потащил ее за собой. Пройдя немного, он остановился, и оглядел свои босые ноги, вспомнив, что до этого был в кроссовках. Он огляделся по сторонам, и от обиды чуть не выбросил свою добычу в реку вместе с крюком. Другой обуви у него не было, и мысль, что теперь ему придётся всё время ходить босиком, повергла его в отчаянье. Каково было его удивление, когда вскоре он увидел один свой башмак, плывущий себе спокойно ему навстречу. Немного позже к нему послушно подплыл и его второй брат. В этот момент добыча уже ничего не значила; вернувшиеся из небытия кроссовки, приводившие в восторг и Касю и Остапа, куда больше радовали Димку, чем эта огромная кетина. Напялив обувь, он побрёл в сторону лагеря. На одном из перекатов, он почувствовал нестерпимый запах. Воняло тухлятиной. Совсем близко от воды валялось много дохлой горбуши. У многих были оторваны головы, по гниющим тушам ползали мухи, а вокруг царил смрад. Неприятное чувство, как метлой, погнало его с места кровавой расправы над бедной рыбой.

Идти обратно оказалось намного труднее, чем бежать туда. В начале охоты азарт заставлял его перелетать через упавшие деревья, прыгать с камня на камень, не замечая расстояния между ними, теперь всё это лежало на пути непреодолимой преградой. А тут еще рыба за спиной. Сжалившись над ней, он обхватил ее двумя руками, зацепив пальцами перемычку между жабер. Глаза рыбы ничего не выражали и были не от мира сего. Он вдруг сравнил рыбу с молекулой. Было что-то схожее в рыбе, бессознательное и послушное стихии, и в то же время совершенно непостижимое человеческим умом. Она, наверное, была еще жива, но глубокая рана, оставленная кошкой, была смертельной, из нее тоненькой ленточкой ещё сочилась кровь. «Хорошо, что у нее такие пустые глаза», – подумал Дима.

Самый большой восторг испытал брат. Увидев добычу, он орал во всю глотку, обхватив кетину обеими руками.

– Понял, Касинский, какой у меня брат! А ты только по кустам шныряешь, как бобер.

Кася оставался спокойным и даже равнодушным к улову.

– Гонца поймал. Крупный. Ты, я смотрю, и искупаться успел. – Кася присвистнул, увидев Димкину проплуженную спину.

– Это чё? Она тебя утащила, что ли? – Пашка выпучил глаза и стал душить рыбину, сделав суровое мстительное лицо. – Ты! На моего брата! Да я тебя порву!

– Кончай, Пашок, дурить. Брось ее, – посмеиваясь, попросил Кася. – Аппетит портишь.

Пока мальчишки слушали сбивчивый рассказ про орла и купание, Кася успел вспороть брюхо и отделить потроха от белой молоки. Молок оказалось так много, что они заполнили целую тарелку.

– Самое вкусное, – заявил гордо Кася, словно добыча с самого начала принадлежала ему.

– Сам жри кишки! – скривился Пашка.

– Дурак! Пожарить, знаешь, какая вкуснятина.

Димка смотрел на молоки с равнодушием, сама рыба уже не внушала прежнего восторга и вызывала в нём лишь чувство пустоты.

– Мясо кеты не очень вкусное, – продолжал комментировать Кася. – Разве что брюшко. А так – сухомятина. Засолить бы её, да времени не хватит просолиться. Но ты, Демьян, молодец. У самцов мясо вкуснее, чем у самочек. Не зря мы взяли тебя. С рыбой проблем не будет, только больше трёх в день не лови. Все равно пропадет. Разве что икрянок. А мясо – косолапому на обед.

Обваляв молоки в муке, Кася с любовью разложил их на сковороде, почти не оставив места приготовленным для жарёхи брюшкам. Каждый сам себе отрезал то, что хотел.

– А ты, Пахан, говорил, на неделю хватит. Эту рыбу я один на спор съем.

– Не гони! Не съешь.

– А давай! Даже спорить не буду.

– Пошел ты. Я сам жрать хочу, как собака. И тебя вместе с этой рыбой сожру, понял! – загоготал Пашка, весело оскалив свои крепкие, но уже безнадёжно жёлтые от никотина зубы: все знали его манеру вести мирную беседу. Кася с ехидной ухмылкой посмотрел на друга, зная, что тягаться с ним в ругани бессмысленно.

В приготовлении еды Кася был лидером и варил всегда сам и с большой страстью. По его словам, если не считать икры и молок, самым вкусным в рыбе были брюшки. Очистив рыбу от внутренностей, он ловко отрезал брюшки длинными полосками и немного присаливал, потом окунал в кипяток, и почти сразу вытаскивал и ел. Это было действительно вкусно, брюшки были жирными и сочными, в отличие от всего остального. Но на всех брюшек, конечно же, не хватало, поэтому после еды от рыбы почти ничего не оставалось. Сам Кася ел всегда много, как правило утром и вечером, набивая до отказа свое плотное брюхо.

Вечером, при свете костра, он любил растянуться на сухой траве, пуская белые колечки в темноту. Он подолгу смотрел на огонь и рассказывал о своих приключениях. Половина его историй наверняка была вымыслом, частью чужих рассказов, и Кася иногда путал имена и названия. Но об этом мало кто задумывался.

Кася не первый раз посещал Бихан. За несколько визитов он успел создать что-то вроде штаб-квартиры. Надежно припрятанные кастрюльки, кружки и даже сковорода, отлитая еще при царе Горохе, говорили о том, что он прожил в этом месте не одну неделю. И округу знал не хуже тех нанайцев, призраки которых витали по ночам над поселком. Отсюда были и его долгие отлучки на слободке. Когда же он появлялся, весь заросший, трудно было признать в нем цивилизованного человека. Кася все время чего-то опасался, это замечали многие. Говорил он негромко. А смех его всегда был тонким и ехидным. Под его ногтями можно было ковыряться хоть целый день, залежи, как говорил сам Кася, – на целый косяк.

Остап при всех разговорах оставался больше в роли зрителя и только посмеивался. Спорил редко, но всегда первым начинал любое дело. Домашние заботы сделали его покладистым и ловким. Мать свою он любил и очень болезненно реагировал на ее очередной запой. Об отчиме никогда не говорил, словно его и не было. Забросив спорт, он связался с Касей, которого знал с яслей, и незаметно для себя втянулся в коноплю. Но домашнее хозяйство всегда оставалось его обязанностью. Дима не раз проходил мимо Андрюхиного дома и видел, как суетится тот в своем дворе. Беспородный кобель все время путался под ногами, а добрый Остап успевал и подразнить его, и помидоры подвязать, и перекинуться парой фраз с беззаботной пацанвой. К Димке он относился по-доброму и всегда переживал за его ссоры с братом, хорошо зная, что самая безобидная перепалка может перерасти в жестокую драку. Все, кто знал братьев, могли только поражаться тому, как два человека, совершенно разных и внешне, и по характеру, могли иметь одну мать.

С приходом вечера все собирались у костра. Кочегарил обычно Пашка. Соорудив у огня из огромной коряги что-то вроде кресла, он непрестанно следил за пламенем, постоянно подгребая угли в общую кучу, и всегда ругался, если кто-то из друзей, без его разрешения, бросал в костёр дрова. Он следил за чистотой в лагере, и во избежание пожара, всё кострище обложил обломками кирпича: это было и безопасно, и красиво. Из-за того, что над всем табором висела маскировка, костёр сильно не разжигали. Кася не любил сильный огонь, словно боялся, что на огонь может прийти кто-то незваный. Иногда, всё же, пламя разгоралось ярко, выхватывая из темноты лица друзей. Они были разными: Паша, всегда насупившись и не моргая, смотрел на огонь, у Андрея лицо всегда светилось улыбкой, в то время как Кася, занимаясь каким-нибудь делом, всегда что-то рассказывал, от чего лицо его постоянно менялось в характере, как у актёра. Дима во многом копировал брата, но его лицо всегда было замкнутым, от чего казалось, что он держит оборону.

Вечера проходили всегда одинаково. После еды забивали в скрученную козью ножку немного ботвы, перемешанной с табаком, и пускали по кругу. Попытки Каси приобщить Димку к зелью так и не увенчались успехом. Дурачась, Кася протягивал ему косяк и заливался тонким смехом, заражавшим всю компанию:

– Да сделай, Демьян, пару затяжек. Хоть узнаешь, что это такое. Ничего с тобой не будет. Зато кайф поймаешь. Увидишь кого-нибудь. Бывает, сидишь обкуренный, один, смотришь в темноту, и вдруг бац. Бикса голая перед глазами.

–Да ты гонишь старик, –встревает Пашка. – Бикса. Не врал бы.