Конопляный рай

– А!.. Это, ерунда. В вездеходе треск такой, что уши закладывает.

– А что ты им сказал?

– Наплел. Ягоду мол собирать, кишмиш.

– Какой кишмиш?

– Не знаешь, что ли? Вкусная. Покажу, если попадется. Да она отошла, наверное. А ягоды здесь полно. Особенно на гари, в буреломе. Но туда лучше не лезть. Я чуть на сук не сел. Запросто жопу проткнуть можно. Один, правда, докопался: «Где мол, тара твоя»? А я говорю: «В лесу спрятал. Чего ее таскать». Наплёл им, что еще золотой корень для аптеки ищу, по договору. Я в натуре в аптеку пол мешка корней тогда притаранил из леса, а они, прикинь, сказали не то. И ни хрена не заплатили. И корни мои захапали. Я их на своём горбу пёр, комары загрызли, а они мне два рубля заплатили. А геологи нормальные мужики, я им сказал, что в лесотехникуме учусь. Они проверять меня стали, типа на вшивость, а хрен меня поймаешь. Я сам кого хочешь поймаю. Потом с собой звали, пороху дали, правда, дымного, но и такой пойдёт в дело. Я его заныкал в дупле.

– А зачем тебе порох?

– Пригодится. Для бомбы.

– От медведя, что ли?

– Не только. Теперь многие про это место знают. Бывает, что и как липку обдирают. Мне рассказали, как два пацана натерли целый кирпич смолы, почти месяц терли. Это куча «бабок». А их какие-то уроды вытрясли. Все забрали, да еще и вломили.

– А я бы не отдал.

– Куда ты, Пашок, денешься. Тебе обрезк уху приставят – сам все отдашь. Уж я-то знаю. Куда только смелость деётся. Это тайга. А хозяин здесь – медведь. Грохнут, и ветками завалят. Через неделю звери съедят. И нет больше Павлика Морозова. Сами не собирают, козлы. Сидят на пятаке, мол, всё ништяк пацаны. Папироску там дадут, анегдотик расскажут, фотку бабы голой подарят, а те, как дураки, макушки трут.

– Да ты, Кася, гонишь!

– Я дело говорю, мне верные пацаны рассказывали. Бегали, как пчелки, пыльцу собирали, а эти потом всё отняли.

– А кто такие?

–Не знаю. Парни взрослые, после армии.

– Жаль, что ты свою пушку просрал.

– Не-е Пашок. Этой пукалкой только по банкам стрелять. У нее даже нарезов не было. Ни мушки, не перезарядки. Это не оружие. Кстати, до нас уже кто-то прошел на Бихан. Думаю, с неделю назад прошли. – Кася подошел к кусту рябины и сломал несколько веток, чтобы отгонять мошку, а заодно полакомиться ягодой. – Не спелая ещё, кислая, но есть можно. Их тоже заедала комарня. Видите, ветки сломаны, а может просто жрать хотели.

Чем дальше уходили, тем молчаливее становилось вокруг. Вместе с темнотой на ребят постепенно наваливалась гробовая тишина. Птиц почти не было. Темы для разговоров исчезли, и четверка двигалась в молчании, лишь изредка кидая друг другу дежурные фразы. Глаза, привыкшие к однообразию пейзажа, уже не находили ничего интересного: то лес, то бескрайние мари. На одном из открытых мест увидели стайку пасущихся диких коз. Те, озираясь, на почтительном расстоянии, с любопытством наблюдали за людьми. Не чувствуя опасности, косули потихоньку передвигались вдоль невысокой рёлки одиноко стоящих березок.

– Сопки видите? Вон те две, тёмные. На бабьи титьки похожи. Нам туда, – нарушил тишину Кася.

– А деревня большая?

– Вообще-то Бихан стойбище. Ты всё увидишь, Пашок. Любопытный ты без меры. Бери пример с Демьяна, молчит всю дорогу. Лес любит тишину.

Вдруг Кася резко остановился и развел руки:

– Ну-ка, тихо!

– Чего еще, – замычал Пашка, – раскомандовался, партизан.

– Да заткнитесь вы! Слышите! Ну! Вы чё, оглохли?

– Вроде шумит. Двигатель тарахтит. Может, это геологи?

– Ты чё! Дурак, что ли. На ночь глядя.

– Это вертолет! Прячемся! Живей! – Кася стремительно кинулся к кустам. – Если нас заметят – труба! Это менты. Рыбаков гоняют. Им все равно, кто ты.

Все быстро попрятались в кустах.

–А нам-то что? – Пашка сделал попытку встать, но Кася вовремя схватил его за ногу и повалил на землю.

– Дубина! Тебя в КПЗ посадят до выяснения личности. Будем неделю клопов кормить, а потом еще почки осушат. Ты думаешь, почему у меня под глазами всегда синяки? Вот так выловили. Я ругнулся, козлами обозвал.

– За козла и ответил.

– Вот именно. Ты Пашок зря хорохоришься. Здесь никто цацкаться с тобой не станет. В тайге чужих не любят. Скорее всего, это водила ментам настучал. Гад!

– Запросто.

Вертолет, сначала маленькой точкой, постепенно увеличиваясь, плавно шел над марью вдоль дороги.

– Точно за нами! Ложись! Ноги прячьте! Чтобы, как камни!

Прогремев прямо над головами, вертолет еще какое-то время пролетел вдоль дороги и ушел вправо.

– Рыбнадзоровский. Эти не цацкаются. Все отбирают: и сети, и ружья. Их даже геологи побаиваются. Не любят, когда в их владениях кто-то хозяйничает.

– А может, милиция?

– Нет. У них желтый. Хорошо, вовремя. Дальше-то болотина, деревьев мало, даже спрятаться негде. Точно засветились бы.

– А что, прокатились бы на вертолете, – пошутил Пашка.

– Они бы прокатили. Догнали бы, еще покатали, на пинках. Погоди, еще могут вернуться. Эти так просто не отстанут. А может, на Анюй погнали, там сейчас есть кого трясти. Анюй богатая река, там моторки ходят, а в эту речку уже не пройти на лодке, разве что на оморочке.

Бывший нанайский поселок, а вернее, то, что осталось после пожара, встретил команду уже в темноте. Ноги потрясывало от напряжения. Дима скинул рюкзак, и его сразу повело в сторону, как будто кто-то шутил с притяжением: двадцать с лишним километров сделали свое дело.

Еще на подходе к месту Кася стал нервничать. Словно собака, он водил перебитым носом и косился по сторонам. Отходя с дороги, чтобы не мешали, он останавливался и слушал, наводя на друзей тревогу и волнение. Все буквально валились с ног, но только не Кася. Глядя на его поведение можно было подумать, что еще немного, и Кася повернет обратно. Наконец-то Кася успокоился, и не спеша, всё так же прислушиваясь, повёл друзей одному ему известной дорогой.

Бихан оказался окончательно брошенным поселком. Когда-то в нем жили нанайцы, промышлявшие тайгой и рыбой. Поселок был очень удобно расположен среди тайги. Рядом протекала всегда богатая рыбой речка. Зимой в ней держался ленок и хариус, летом всем хватало красной рыбы: и людям, и зверям. Близость сопок придавала месту особый колорит и закрывала от продувных зимних ветров. Да и зверь всегда держался на границе сопок и болот. Но главной все же оставалась речка: не очень глубокая, но быстрая, и чистая. Красавец хариус никогда не переводился в прозрачных струях лесной красавицы.

Нанайцы – добрый и отзывчивый народ, брали у тайги только то, что нужно было сегодня. Конечно, природа не баловала их, но они столетиями жили у рек, среди тайги, не нарушая ее порядков и законов. Когда-то на месте Бихана было стойбище. По рассказам Каси, места эти были очень богаты. Чего тут только не было! И чтобы все это брать, решили место окультурить, привнести цивилизацию. Позднее Бихан стал перевалочной базой для геологов, археологов и других ологов и олухов. К нему даже провели дорогу. Живи и радуйся. Магазин, школа, клуб – рай. И все было бы хорошо, только спились нанайцы. И хорошо спились. Как оказалось, много нанайцу не надо. А за бутылку он сколько хочешь рыбы выловит. За порох – зверя из тайги приволочет. Ну, а когда зверя поуменьшилось, то и порох стал не нужным.

Почему тайга загорелась? Версий было много, в том числе и та, о которой рассказывал Кася во время пути. Причин могло быть несколько – чей-то брошенный окурок или костер, оставленный на берегу, или просто, чья-то дурость. Со слов всё тех же геологов, Кася рассказал, что огонь, подгоняемый ветром, шел со скоростью поезда, пожирая все на пути: и зверя, и растения. Его даже не тушили. Успели кое-где прокопать траншеи. Но если огонь идет поверху, да с ветром, ему и река не преграда. Выстреливший сучок мог пролететь по ветру на сотню метров и образовать новый пожар. Много народу задохнулось от дыма прямо в самом поселке. А тех, кто был в тайге, даже не считали.

Так и бросили Бихан. Природа как будто взбунтовалась против людей. Через год попробовали восстановить жильё, но не тут-то было. После дождей речка вышла из берегов и размыла напрочь всю дорогу, порушила столбы связи, а осенью, как напасть, – откуда ему взяться, – пошел на бедных нанайцев ходовой медведь. Сотни голодных зверей словно не знали другой дороги, шли через поселок, нападая на домашних животных, разгоняя их по дикой тайге.

Всего несколько лет, как последний житель съехал, но за это время тайга окончательно разделалась с поселком, практически сравняв его с землей.

– Пока костер не разводите. Дрова соберите, Пахан, тебя учить не надо. А я пока проверю обстановку, кто здесь, чё по чём, – деловито распорядился Кася и растворился в тёмных зарослях. Всюду во весь рост стояла стена густой травы, от которой исходил приторно-горький дурманящий запах. Вместе с ним на ребят обрушился пронзительный гул насекомых, комары словно почуяли чужаков, слетаясь со всей округи на последнюю битву. Друзья яростно отбивались от наседавшего гнуса, совсем забыв об усталости и голоде, в ход пошли майки, пучки всё той же вонючей травы; ничего не помогало. Ребята кутали лица в одежду, прятали руки в карманы, но комары доставали и сквозь ткань. Доходило до психоза. Не хватало рук, чтобы убивать наседающий гнус, даже просто дышать было опасно, поскольку мошкара лезла в глаза, в ноздри, в рот: она была повсюду. Андрей выглядел посвежее остальных, да и комары его как будто меньше донимали. Он больше переживал за Касю и пытался разглядеть его в кромешной тьме.