Конопляный рай

– Эх, надо бы поршневую поменять. Груза – с гулькин нос везём, а она на третьей не тянет. Ползем, как черепаха. А топливо-то жрет, зараза, что за двоих. Полпути не проехали, а бака, считай, уже нет. Говорил же Устинову… Ваш директор совхоза. Давай на ремонт встану. Нет… Давай, езжай, время деньги. Вот и деньги, бензин в копеечку. Но ничего. До города-то дотянем как-нибудь. Лишь бы заправка работала.

Глаза его все время слипались, Володька неотрывно зевал и тер веки, чтобы те не закрывались. – Соляры пока хватает, – успокаивал он себя. Скорее всего, это была его привычная манера вести диалог с самим собой. По ходу он решал предстоящие проблемы:

– На паром, жаль, не успеть. Очередь-то с километр бывает, набирается. Да ты не молчи! Забыл, как тебя, учитель! Димитрий. Рассказывай чего-нибудь. Молчать не надо. Иначе не доедем. Проснёмся в канаве. У нас все отлично. Дорога хорошая. Пол бака корма для малыша.

Я представил, что тогда дорога плохая.

– Хорошая дорога. После Владивостокской – вторая. Вот за Бириком – там начнётся доска стиральная. За Биробиджаном эту дорогу вспомнишь как сладкий сон.

Произнося свои монологи, Володька едва держался, зевая так заразительно и часто, что не давал мне самому засыпать. Но сон всё же проникал в мое сознание, словно вода в старую лодку. Она заполнялась все больше и больше, медленно погружаясь в реку времени.

…– Значит, говоришь, что биханская конопля самая крепкая? – в который раз спрашивал Володька, зевая во весь рот.

– Не знаю. Наверное. Кася так говорил. Все так говорили, кто пыхтел. Он, кстати, и еврейку вашу облазил вдоль и поперек.

– Наша область большая, конопли всем хватает. Путешествовать, значит, любил?

– Наверно. Лес он знал не хуже любого охотника. Погоду чуял, как собака. Часов вообще не носил.

– Да. Прямо как Дерсу Узала. Таким и проволока не помеха. Видел колючку? Тянется вдоль Амура. Она же вдоль всей границы проложена. Тысячи километров. Представляешь, сколько железа ни на что выбросить. А столбов сколько! Это же дерево. Десять лет, ставь новый. Да хрен бы с ним! Нас же от собственной реки отгородили. Земли там наши, казачьи были, до революции. Духовской отвод. Генерал Духовской. Не слыхал? Не слыхал. Сейчас про это помалкивают. От берега полоса двадцать вёрст вдоль всей реки, казакам принадлежала. Теперь там погранцы хозяйничают. Собака на сене. Ну и китаёзы. На реке-то, как у себя дома. Амур вась, риба нась.

– А у вас ловят диверсантов?

Володька ухмыльнулся:

– Какие диверсанты! Книжек про Карацупу начитался? Раз в год пьяного китайца ловят, а потом оказывается, что это наш, местный. Нажрался, как свинья, и язык свой забыл. В Никольском метисов хватает. Слыхал, гураны. Порода такая, забайкальская. Раньше-то зимой по льду в гости ходили. Дружили. Да и сейчас помех нет. Через Амур хоть что перетащат. Хоть «Кировца», хоть корову. Кстати, ты можешь подремать немного. Я вроде как раззевался. У меня, кажется, время бодрости началось. С полчасика можешь покемарить. А если что, толкну.

Мимо с шумом пролетали автофургоны, таинственно освещая обклеенную красивыми подружками кабину. Сладкий сон витал где-то совсем рядом, но, как осторожная рыба, не хотел заглатывать приманку, не доверяя моим закрытым глазам. Ему я нужен был весь, без остатка. Хорошо, что в кабине так уютно. Но для доброго сна всегда чего-нибудь не хватает, вроде гвоздя или горошины, которая все время тычет в спину. Лента старого кино с обрывками сюжетов, когда-то давно отснятая моей памятью, снова начала отматывать свои кадры, сливаясь в забытую со временем историю.

Дорога таинственно терялась среди высоких кедров. Деревья стояли бесшумные, словно бутафорские, от них веяло прохладой и сильным хвойным запахом.

– Ну что, братва, потопали? – Кася отряхнул штаны от автобусной пыли и бодро зашагал по хорошо известной ему дороге. – Двадцать км топать, чур не ныть. Пахан слышал? Дотемна надо добраться. Будем отдыхать только один раз. Проверим тебя, Демьян, на гниль. Посмотрим, какой ты спортсмен.

Остап, всё ещё не избавившись от первого впечатления, оглядывался по сторонам, и на ходу поправляя сумку, засеменил за Касей. Шнурки на его кедах то и дело развязывались, и ему приходилось часто бросать ношу и припадать на колено. Эти кеды Остап особенно берег, и одевал только на игру, но со временем они развалились и стали повседневными. На слободке все знали, как Остап играл в футбол. Несколько сезонов он играл даже за город, в старшей группе. У Андрея был пушечный удар и мощный рывок. Правда, последнее время он больше предпочитал играть на одни ворота.

Играли на школьном стадионе в две команды: сначала били одни, по очереди, ловили другие. Потом менялись местами, а проигравшим пробивали. Игру так и называли – жопа. Димке однажды тоже досталось. Андрюха и тогда не промахнулся. От сильного удара прямо в «яблочко» Димка не удержался и воткнулся головой прямо в землю. Он умер бы от боли и обиды, если бы не порядочность Остапа, который потом долго извинялся, хотя игра есть игра. Вокруг все ржали, как кони, и от этого было ещё обиднее. Правда, и им досталось: Остап бил точно на заказ и никогда не мазал. Кася в такие игры не играл. Его только видели, идущим из точки «а» в точку «б». «Волка ноги кормят», – говорил Кася, на ходу улыбаясь щелочками своих хитрых глаз, и никто не знал и не спрашивал, куда он идёт.

Рюкзак постепенно отяжелел и стал неудобным. Глядя на Касю, казалось, что он идет пустой. Ноги его работали как пружинки, а сам Кася напоминал заведенный и хорошо отлаженный механизм. Дима понимал, что заставляет того идти так легко и быстро. Себя в этой команде он чувствовал больше подневольным рабом, хотя был повод так не думать. В дороге Кася редко замолкал, и то, только когда слышал какой-нибудь подозрительный звук. Но по-настоящему его беспокоили только машины и вертолеты. Кончался один анекдот, начинался другой. Остап с Пашкой вечно ржали и орали на весь лес, заражая своим хохотом Димку и распугивая вокруг всех зверей и птиц. Любимой темой были уличные разборки и барахолка. Димка догадывался, что Кася не брезгует торговать на вещевом рынке, и что через его руки проходят, в том числе, и краденные вещи. Некоторые он видел и в своём доме. Диски, бабины с записями, фотографии Битлов, красивые пакеты… Все эти, вещи в его глазах, делали мир ярким и значительным. Одного он не понимал и не принимал, это табачного дыма и конопли. И вот сейчас он был одним из команды, и это ему почему-то нравилось.

Дорога уходила всё дальше в глубину тайги, и за каждым поворотом таились новые картины.

Из груза Пашке досталось больше всех: еда, котелок… Он часто останавливался, с грустным видом оглядывая товарищей, ища хотя бы моральной поддержки в глазах дружков. Не находя её он всякий раз срывал обиду на Остапе, тот отшучивался, делал остановки, но при этом держался на расстоянии:

– Ты смотри, Паха, не сожри все конфеты.

– Ну ты и скотина, Остап. Ты за кого меня считаешь? Кася, ты тоже за него! Подкатите! Меня за крысу держите? Сами тогда несите! Чё, слиняли сразу! Западло, вот вы кто, – ругался Пашка. Конечно, это была игра. Они так развлекались и упражнялись в общении.

– Да ладно, Пашок, я же пошутил, – оправдывался кто-нибудь из друзей. Но тому было не до шуток.

– Давай, пацаны, перекурим. И пить охота. А давай косяк забьем? А? Косяк, Касёк, косяк, Косёк. Звучит.

– Не звучит, – огрызнулся Кася. Он не любил, когда его передразнивали и с чем-нибудь сравнивали. Но дело было в том, что его фамилия была Касич, однако, к косякам, тем более дверным, она не имела никакого отношения.

– В дороге нельзя, – взъелся Кася. – Придем на место, там раскурим.

Ловко скинув рюкзак, он достал флягу:

– На, Пахан, отхлебни. Только немного. Моя, походная, у летёхи на заставе свистнул.

– А как ты там оказался? ЮДП, что ли? Прикинь, Кася юный друг пограничника. Звучит.

– Сам ты ЮДП. Меня там с дурью поймали, за проволоку залез. Сначала отлупили, хотели в ментовку сдать. А я ему кричу: «Чё ты, говорю, пацана губишь! Давай я вам картошку буду чистить, или полы мыть. Дрова складывать. Я же пацан ещё. На фиг мне менты. Они меня в малолетку посадят. Ну, побаловался, и брошу. Восемнадцать будет, на завод устроюсь, завяжу». – Кася показал желтые от семян ладони. – Видал! Это от ботвы. Менты сразу бы доказали. Жил целую неделю на заставе. Полы мыл. Я им гору дров переколол. Помнишь, как мы твоей бабке дрова кололи. Мне по приколу дрова колоть. А у них как раз народу не хватало. А пацаны у них все тихушники и чмошники. Чуть что, сразу стучат. Летёха вообще козёл. Нет бы пинка вломить и отпустить на все четыре стороны. А вообще, есть ничё пацаны. Даже в дозор взяли. Представляешь. Мы с Мухтаром на границе. С прапором ходил. Он старшина у них. Ништяк мужик. Одел меня в пограничную фуражку, сапоги. Обещал фотку выслать. Если в армию пойду, буду в погранцы проситься. Я им следы показывал, они похвалили. В натуре похвалили.

– Да кто тебя возьмет в пограничные? Дозор… Тебе и автомат нельзя доверить. Ты же его китайцам загонишь за коноплю.

– Китайцам конопля не нужна, им цветной метал нужен. А за коноплю у них руки отрубают. Мне прапор сказал.

– Гонишь, Касинский. Руки отрубают… Дай лучше еще попить. Ништяк водичка. Подаришь, когда еще раз у кого-нибудь свистнешь? Представляю Касю без рук. На горшке.

– Ты базар фильтруй Пахан! Поговорил бы с мамашей на счёт портупеи. У вас же маман в части работает.

– Бесполезно. Просил. Говорит они секретные.

– А задницу мне все равно отбили. Только на другой заставе. До сих пор болит.

– Да у тебя вместо задницы, наверное, дубовая доска.

– Сам ты, Остап, дубовый. А у меня попа. – Кася на ходу завилял кокетливо задом, демонстрируя свои до бела вытертые штаны, на которых в двух местах уже стояли грубые заплаты, грамотно маскирующие протертые дыры.

Компания всё дальше углублялась в темноту лесной чащи, куда убегала заросшая травой дорога.

–Прикинь, толпа… Я знаю чувака, он за десять косых отдаст новый «борман». Канолевый!

– Сам носи свои борманы. На них немецкие кресты вытираются со временем, – возражал Остап.

– Да загоны всё это Андрюха.

– Это не загоны. Пашок подтвердит! Мы видели пацана, с него полицаи прямо на пляже штаны сняли и порвали на две половины. На них свастика была.

Пашка кивал, на ходу стараясь что-то проглотить:

– Да по натуре, кресты, Остап не врёт.

– Постой, Кася, – Андрей притормозил и растерянно почесал затылок. – Весной у Феди прямо на секции из раздевалки новые штаны подрезали. Борманы, между прочим. Он их за двести пятьдесят рублей купил. Не те ли штаны?

На секунду Кася растерялся:

– У Феди? Да ты чо, Андрюха. Федя – мой двоюродный братан. Станешь ты у брата штаны красть? Вон, у Пашка спроси. Пашок, ты у Демьяна украдешь штаны?