– Ну, ты гадина, Остап! Подкатишь, кабан.
Взвалив одним движением огромную сумку на плечо, Пашка остервенело пошагал по дороге, не разбирая луж.
– Паха ты чё, обиделся?
Кася засеменил, едва поспевая за массивной фигурой друга.
… – Я же пошутил. Не человек это. Это медведь прошел, у него такие следы.
Пашка резко остановился и глупо улыбнулся. Глаза его забегали по лицам друзей:
– Медведь? Он же сожрет всех нас. У нас даже ружья нет. – Пашка поправил сумку и пошагал еще быстрее.
– Да зачем нам ружье? Ты чё, отстреливаться собрался? Медведь сейчас на рыбе отъедается, ему икрометы нужны, а они выше по течению. Да чё вы в натуре, зассали, как бабы! Мы, между прочим, не в городе. Мы в тайге. Они здесь живут. Не нравится – проваливайте. Сам, как-нибудь. – Кася поправил рюкзак и бросил через плечо. – И купите себе по пустышке с бутылочкой для кефира. Вам бы только титьку сосать!
– Это кому сосать?! – не обращая внимания на тяжесть, Пашка кинулся догонять Касю.
– Москва Воронеж, . . . догонишь!
– Ну, погоди, Касек. Чё ты в натуре. А давай покурим на двоих.
– Это почему на двоих, – заголосил Остап.
– Что, правда, медвежьи следы?
– А то чьи. Скажи спасибо, что здесь тигра нет. С медведем, мне кажется, проще найти язык.
У всех сразу прогнулись уши от лапши, которая снова посыпалась из Касиного рта.
… – Да не самое это страшное, – Кася с размаху шлепнул себя по щеке, убив сразу несколько комаров. – Вот, что самое страшное. Эти загрызут быстрее, чем самый голодный медведь. Людоеды, похлеще любого тигра. А к ночи вообще будет не продохнуть. Хорошо, что ночью у реки прохладно. Придём на место, надо будет дёгтя наварить. Меня один геолог научил настоящий берёзовый дёготь делать. От него все комары за километр. Заодно и вшей погоняем. Не пропадём.
Лес незаметно отступил. Кое-где еще попадались группки деревьев, но, в основном, это были молодые березки. По обе стороны дороги, пока хватало глазу, до самых дальних гор, стоял выгоревший лес. Острые, как иглы, и обугленные, деревья выделялись среди густого невысокого подлеска молодых осин и берёз: обезображенная когда-то земля постепенно затягивалась молодым лесом.
– Самый гнусный лес, – комментировал Кася. – Километр пройдёшь, и без одежды останешься. Зато зверь в нем держится. Туда ни одна собака не сунется.
– А что, разве собака не пройдет там, где зверь?
– Да я не про собак. Про людей. Они в тайге хуже собак. Из-за них же тайга сгорела. Тут такое творилось.
– Можно представить, – тихо вздохнул Димка.
–Представишь, когда увидишь своими глазами. Мне рассказывали, как горит кедровый лес. Как факел. Жалко, он же с шишками. Шишки кедровые зверь ест, а когда пожар, то зверь голодный.
Кася заговорщицки подмигнул Димке, в его глазах блеснули странные огоньки.
– Хвоя горит с бешеной скоростью. Нанайцев вот жалко. Они здесь всю жизнь обитали. Почти все сгорели, задохнулись.
– А почему они не ушли?
– Не могли, наверное. Да и куда им идти. Им в городе медленная смерть. – Усевшись на стволе обгорелого дерева, рухнувшего прямо на дорогу, Кася опять достал фляжку и отхлебнул. – Давай, Андрюха, покурим. Малёха отдохнем, и последний рывок. Еще минут сорок, ну, может, с час, топать. Ерунда.
Солнце уже цеплялось за макушки дальнего леса, плотной непрерывной стеной тянувшегося вдоль горизонта, и как-то по-особому освещало золотистым светом и без того загадочный пейзаж.
– Красиво здесь. Я уже третий раз в этом месте. И всегда останавливаюсь. И всегда такой свет. Как в морге. Это из-за болот. Там мари. От них испарения. Мне геологи говорили, что эти испарения особенные. В них если долго находиться, то крышак съезжает.
Кася немного помолчал и посмотрел загадочно на друзей. Потом тихо сказал:
– Говорили, что здесь болотный вор живёт. Дети пропадали у нанайцев. Они его задабривали, выстругивали фигурки в каждом доме. Я видел. Мрачные такие… А кто самого вора увидит, тому потом и года не прожить. Он на летучую мышь похож, только огромный, как человек, а лицо у него на ящерицу похоже. В натуре, увидишь и в штаны наложишь. Мне когда нанайцы рассказывали, то по сторонам оглядывались. Они его больше всего боятся.
Ребята приуныли. Из-за торчавших повсюду черных пик и полной тишины, равнина казалась зловещей. Кое-где эту унылую картину дополняли чёрные точки парящих в небе ворон.
– Ну как, Дима, тренировочка… Ножки бо-бо? – Кася глубоко затянулся и, выпустив колечко, протянул Димке бычок. – Может, курнешь с нами за компанию? Между прочим, на вашей лыжке половина пацанов курит.
– Отвали от моего брата! – заорал во всё горло Пашка.– Он не такой дурак как ты.
– А я не хочу, – ответил Дима.
– Ты, Кася, не сбивай моего брата с пути. Он чемпионом станет.
– Его собьешь! Он сам кого хочешь собьет. Что, Остап, хихикаешь? Сам-то бросил спорт.
– А… Надоело. С Шуриком поругался.
– Пошел бы к БД. Борис Дмитрич классный тренер.
– Не. У БД одни пятерочники. Мамаша просила – не взял. Да и курить надо было бросать. Не хочу.
– Ну и дурень, – Кася бросил окурок на дорогу и сравнял его с землей. – Дурак! Талант на дороге не валяется. Попробуй сейчас закурить эту папиросину. Вот то-то же.
Все переглянулись, пытаясь понять Касину мысль.
– А при чем тут папироса? – Остап моргал глазами, не понимая, что хотел сказать Кася.
– Ладно. Хватит болтать. Пошли. Скоро темень будет, хоть глаз выколи. А нам еще лагерь делать. А смотри, как интересно. С одной стороны нормальный лес, а с другой – все мертвое. Дорога спасла. А может, ветер изменился резко. Правда, так не везде. Все от ветра зависит. Говорят, что Бихан в субботу сгорел. У них дизелёк работал, для света. Кто-то соляру разлил на досках, а на них бутылка валялась разбитая. Все нанайцы пьяные были, потому и сгорели почти все.
– А при чём тут бутылка?
– Андрюха, ты хоть немного головой думай. Не всё же ногами. Стекло как линза. Ты чё, не видел, как Димка увеличилкой выжигал сегодня утром. Физика.
– Откуда ты все это знаешь? Ботаник.
– Сам ты ботаник Пахан. Мне геологи рассказали, когда подвозили.
– Повезло тебе.
– Почему?
– Хоть пешком не шёл. Довезли.