Роман без героя

– Фурор, Александр Васильевич! Полный фурор наделал наш прорыв! – закудахтал с порога Павел Карлович. – Берлинские газеты вопят, что Гумбиннен – это начало конца Германии.

Самсонов, с трудом подавляя зевоту, думал о своём. Этот жирный боров, конечно, не забыл ту пощечину на перроне вокзала…Он улыбается, тянет руку для рукопожатия – а за душой камень.

– Оставь, Павел Карлович, победные реляции, – посоветовал Самсонов Ренненкампфу. – Скажи лучше, почему ваш левый фланг никак не соединится с моим правым? Кажется, вы намеренно отклоняетесь от намеченной диспозиции.

– Позвольте-с! – взмахнул пухлыми ручками Ренненкампф. – Директива утверждена генштабом. Это вы, дорогой Александр Васильевич, своевольничаете, нарушаете утвержденную генштабом дислокацию войск.

Самсонов перебил:

– Военная тактика – не догма. Воевать с немцем нужно умно, просчитывая все плодотворные дебюты. Как в шахматах. Если не сожмем клещи, германец утопит нас в этих проклятых болотах, где, как уверяют меня мои солдаты, оборотень живёт. Огромный чёрный пёс, пожирающий жирных русских генералов.

– Не утопят, не утопят, – скороговоркой ответил Ренненкампф. – Не позволим. Наша общая дирекция – вперед, на Кёнегсберг! Сам Сухомлинов благословил.

– Э-э, Павел Карлович!.. Не нужно театральных эффектов. Немцы не спросят благословения. А за ошибки наши – строго взыщут.

Командующий Второй армией чувствовал: приближается астматический приступ. Он с мольбой посмотрел на меня. И я прочёл в его взгляде: сделайте, ради Бога, что-нибудь, чтобы этот боров не заметил мою слабость.

Александр Васильевич закашлялся, расстегнул верхнюю пуговицу мундира. Николай Иванович поспешно налил воды из графина, я накапал туда микстуры. Самсонов выпил лекарство, с минуту пшикал в открытый рот ингалятором.

– Простите, генерал, что-то в горле запершило, – приходя в себя после приступа астмы, проговорил Александр Васильевич. – О чем это я? Ах да… Вы же прекрасно знаете, что сегодняшняя ваша победа может обернуться большой бедой завтра. Моя армия катастрофически оторвалась от вашей. Немцы вот-вот начнут отсекать мои фланговые корпуса! Гинденбург с Людендорфом не спят. Они же видят вашу непостижимую неподвижность на правом фланге. Чего вы ждете, генерал?

В разговор тактично вмешался полковник генштаба Анненков, сопровождавший Ренненкампфа. Он поправил на носу пенсне в золотой оправе, откашлялся, как при докладе в ставке.

– Под Млавой – страшная пробка. Узкая колея немецких железных дорог не смогла принять расширенные оси русских вагонов… Так что боеприпасы, к сожалению, застряли.

– А о чем ставка раньше думала? – взорвался Самсонов. – Или, простите, это была военная тайна германцев?

В коридорчике особняка, где расположился штаб армии Самсонова, послышался какой-то шум борьбы, грубая ругань казаков.

– Что там еще?.. – опускаясь на диван, вяло спросил Александр Васильевич.

– Конвойные казаки доставили мародера, – доложил Николай Иванович. – По портянкам определили.

– Как это – по портянкам? – удивился Самсонов.

–Бархатные они у него оказались, – засмеялся адъютант. – Срезал гардины в прусском замке.

– А еще что за ним?

В разговор вмешался Павел Карлович. Он встал на сторону обескураженного арестом рядового.

– Люди давно без отдыха, сказал Ренненкампф. – Пусть потешатся. Думаю, взятый нами город – это правило всех войн – нужно на три дня отдать армии.

– Кто?

– Что – кто? – не понял Ренненкампф.

– Кто эти правила выдумал? Военный министр? Или вы, Павел Карлович?.. А может, Мамай, когда Русь жёг?

Самсонов стушевался.

– Это закон войны, – возразил Павел Карлович, вытирая вспотевшую лысину платком. – Пусть возьмут контрибуцию.

Но Самсонов, казалось, не слышал доводы Ренненкампфа. Он обратился к Лузгину:

– А вы? – обратился он ко мне. – Вот вы, Фока Лукич, обрусевший немец, соплеменник врагов по крови… Как вы, интересно, относитесь к подобному варварству? Ведь древние, да и нынешние германцы, наверное, не прочь были три дня насиловать и грабить побежденных.

– Считаю, что это позором для любой армии, Александр Васильевич, – ответил я.

Он торжествующе посмотрел на Павла Карловича.

– Вот, устами моего лечащего доктора говорит истина!

И тут же резко повернулся к Лузгину.

– Значит, уже есть пойманные мародеры? – сощурился он.

– Есть, Александр Васильевич, – ответил адъютант. – Я же говорю: по бархатным портянкам определил казачий патруль. Главный патруля унтер-офицер Павел Земляков.

– Заводи!

Строевым шагом в комнату вошёл красавец-драгун, молодой унтер-офицер. Был он несколько сконфужен таким вниманием командующего.

– Откуда, молодец?

– Первый Житомирский драгунский полк, ваше превосходительство!

– Откуда родом, спрашиваю.

– Из-под Курска. Мартовский посёлок.

– Ну-ну, Мартовский посёлок, – протянул Самсонов, невольно любуясь выправкой унтер-офицера. – А где взятый тобой мародёр?

– Уткин! – повернулся Земляков к товарищу. – Заводи мародёра с поличным!

Глядя в пол, изображая полное смирение судьбе на давно небритой роже, в штабное помещение боязливо ступил рядовой Карагодин. В руках он держал два куска синей бархатной ткани.

– Где взял бархатные портяночки? Не жмут? – спросил генерал.

– Негоже добру пропадать, – хмуро пробасил Петруха.

– Расстрелять, – тихо приказал Александр Васильевич. – Мой приказ одинаков для всех. И для портяночников. Мародер есть мародер.

– Слушаюсь, – ответил Лузгин.

Генерал, приняв из моих рук лекарство, снова наклонился над картой.

– Чего ждем? – не оборачиваясь к адъютанту, кисло спросил Александр Васильевич.