Роман без героя

– Тебе, аника-воин, лет-то сколько будет?

– Девятнадцать… почти, – покраснев, ответил Хижняк. – Я год телеграфистом служил на телеграфе. Потом школа прапорщиков… Ускоренная.

– А батюшка – помещик или из разночинцев?

– Врач он. Украинских крестьян, молдаван-виноградарей пользует.

Брусилов повеселел:

– Дай-ка, дружок, еще одну твою пахитоску. Уж больно слаб табачок, для дам-с… Не накурился давеча.

– Пожалуйста, – щелкнул портсигаром Хижняк.

– Ты, значит, местный, – разминая папиросу пальцами, размышлял Алексей Алексеевич. – Рельеф местности хорошо знаешь?

– С закрытыми глазами по здешним буеракам могу лазать, господин генерал!.. И ни одной царапины в терновнике не получу.

– Эка ты загнул, братец…

– Родился я в этих местах… Для кого-то проклятых, для меня – родных.

– Это хорошо, хорошо… – задумчиво проговорил Брусилов.– стреляешь ли хорошо? Не охотник сам?

Хижняк замялся.

– Только правду!

– Средне, господин генерал, стреляю. Но суслика, стоящего свечкой у своей норки, за пятьсот шагов из ружья сниму. Пробовал.

– Суслика, – усмехнулся командарм. – Какой-нибудь Фридрих с оптической винтовкой – это тебе, прапорщик, не суслик. Глазом не успеешь моргнуть, как срежет.

– Так у меня портсигар отцовский, заговоренный, – улыбнулся Вася.

– Ах, да… Забыл, прости, – ответил Брусилов задумчиво.

Генерал помолчал, покачал головой, глядя на румяного Хижняка. Вздохнул:

– Я тебя, братец, прошу… По-отечески прошу: возьми с собой головорезов поопытней, и снимите вы, Христа ради, этого Вильгельма Теля хренова… Головорезы-то найдутся?

Прапорщик задумался:

– Есть две подходящие кандидатуры. Унтер-офицер Сахаров, тверской, охотник и Шат…

– Что за Шат? – не понял Брусилов.

– Рядовой Карагодин. Сахаров его Шатом зовет. От слова «шайтан». Черт по-нашему.

Брусилов опять склонился над картой.

– Ну-ну, – уже теряя интерес к теме, бросил он. – Бери Шата, свата, хоть самого черта… Только снайпера мне, ребята, снимите! Наступление на носу, а полк без командиров может остаться.

– Разрешите идти?

– Иди, братец, иди… С Богом, сынок.

Напротив позиций 16-го пехотного полка, которым командовал полковник Никонов, завелся австрийский снайпер-одиночка. Назойливый, как окопная вша.

Сперва на него даже внимания не обратили. Ну, постреливает какой-то паразит, так на войне это дело обычное… А потом подметили закономерность – одиночная «кукушка», перелетая из гнезда в гнездо, выбивала из полка исключительной офицерские чины. Прямо-таки настоящая охота за погонами с просветами началась…Трех командиров батальона один за другим схоронили. Потом еще и еще…

Появились и среди наших охотники «добыть» того «целкого снайперочка». Стали лучшие стрелки полка разными хитростями подманивать Вильгельма. То офицерскую фуражку на палку нацепят, крутят её туда-сюда, то целый китель на палках на бруствер выставят…

Тот сперва на муляжи покупался. И фуражечку пробивал не раз, и итель Хижняка так изрешетил, что лучший шорник полка не взялся чинить Васин мундир.

Хитра была вражеская кукушка. Ох, и хитра!..

Тогда решили накрыть ее разом огнем второй батареи. Но покуда наши добегали до расположения пушек, пока пушкари расчухаются со своими трубками-прицелами, пока последние снаряды пересчитают – а кукушка уже гнездо сменила. И, должно быть, знай себе, посмеивается, глядя, как утюжат снарядами Иваны его бывшую пустую позицию.

Доложив командиру полка о приказе генерала Брусилова обезвредить «кукушонка», Вася отправился на квартиру, в хохляцком сельце, готовиться к рейду в тыл австрийцев. Не обошлось, конечно, и без офицерской пирушки.

– Господа! – встал Вася с бокалом молодого пенистого вина, которое, вспоминая военные рассказы своего любимого писателя Льва Толстого, называл «чихарем». – Помянем убитых товарищей!

Все шумно встали. Старая хохлушка, у которой квартировали Хижняк и погибший от пули снайпера капитан Лукин, поставила на стол дымящуюся яичницу с салом. Сковорода обжигала бабке руки, она поторопилась и нечаянно опрокинула бутыль с вином. Скатерть покраснела, будто кто затыкал ею огромную кровавую рану.

– Плохая примета… – тихо сказал кто-то из офицеров.

– Ерунда! Я не суеверен, – побледнел Вася. – К тому же у меня талисман есть.

Офицеры молча держали наполненные бокалы.

– С ним я, я иду на… – Хижняк сделал паузу, подбирая нужное слово.

– На подвиг, – подсказал кто-то.

– На подвиг, – кивнул прапорщик – Господа офицеры! За царя, отечество и генерала Брусилова…Ура!

Офицеры слаженно прокричали троекратное «ура».

Выпили, не чокаясь.

– Что же мы без тебя, Вася, делать будем? – спросил захмелевший подпоручик Зубов плачущим пьяным голосом.

Товарищи по батальону его пристыдили:

– Ты что, Зубов, уж никак хоронишь нашего орла? Извинись за свой поганый язык!

– Простите… Вы меня, господа, не так поняли… – залепетал Зубов, понимая, что сморозил глупость. Но положил ему на плечо руку, сказал тихо:

– Если убьют, поклонитесь, друзья, моим родителям и сестрам… Скажите…