Роман без героя

– Господи!.. Чудны деяния твои, Господи! – не переставая креститься, повернул Васька гнедого на площадь, где висела рында, в которую били при пожаре. Конь, закусив удило[35 - Удило – железные два звена, вкладываемые в рот лошади при взнуздании], оскалив желтые крепкие зубы, призывно заржал – будто бы тоже радовался. Или испугался чего.

– Накажет, накажет Господь всех, кто против креста животворящего пошел!.. Ох накажет! Я же говорил, Колче паразиту шею свернули. Петруха Черный хромым стал. Вчера в драке Тараске челюсть раздробили… Вот оно, наказание Господне, – довольный, потирал Разуваев руки, будто вчера сам, в дым пьяный, не тянул за концы пенькового каната. – Аз воздам!

Он, успокоив затанцевавшего коня, еще раз оглянулся на церковь. Крест плыл в утренней голубизне неба величаво и торжественно. Ваське показалось, что это он, крест, от которого они вчера отреклись и прокляли, плывет по розовому небосклону. Огромный – с пуд весом, не меньше! – чугунный черный крест даже не плыл, а парил в небе. Легко и крылато. Но тяжесть его ощущалась даже в этом невесомом парении над обильно политой русской кровью землей. И кажущая легкость не обманывала: тяжко, ох как тяжко будет тащить свой крест каждому слободчанину, взбираясь на ту крутую гору Голгофу на их малой родине – Аномалии. Во много раз тяжелее, чем вечному жиду Агасферу, обреченному на вечные скитания в наказание за то, что отказался помочь Иисусу нести крест, с которым тот шел на распятие.

Долгие годы потом будут расплачиваться мои земляки за поругание веры, любви и надежды. Многим и по сей день не прислониться к стене, чтобы передохнуть хоть малость, не сбросить с плеч своих тяжкое бремя наказания Господня.

…В то же благое утро случился у Петра Ефимовича черный приступ его болезни. Доктор Фока Лукич, возившийся с открытым переломом ноги Карагодина, разжал ему ножом зубы, чтобы больной не прикусил себе язык и не задохнулся. Отошел в сторону и стал ждать.

Трепало его жутко. Самые активные комбедовцы, пришедшие в дом Петра Ефимовича за похмельной чаркой, со страхом крестились, слушая рассказ сына председателя «Безбожника» Гришки Карагодина.

– Всю ночь на задних огородах выла собака, – рассказывал Гришка. – Выла ужасным голосом, желтыми горящими глазами заглядывала в хату. Такой черный лохматый пёс…

– Может быть, Судорука сучка? Там мордаш – что моя башка с похмелья…

– Судоручная сука щенок против того пса, – ответил Григорий. – У нас в Слободе таких собак век не бывало.

Посадские, пятясь к двери, уже без утайки крестились. А Венька Водянкин зачем-то подошел к больному Петру Ефимовичу и поцеловал его в желтый костяной лоб. Как покойника.

– Спи спокойно, дорогой товарыщ Карагодин, – сказал Водяра и икнул. Он уже похмелился. Водянкину было хорошо.

ИЗ «ЗАПИСОК МЁРТВОГО ПСА»

Красная Слобода.

30 октября 1937г.

Сегодня П.Е.Карагодин жаловался на участившиеся приступы. Хроническая болезнь все чаще проявляется судорожными пароксизмами и характерными изменениями личности.

Я должен выяснить причину возникновения эпилепсии. Без этого, учил меня профессор Гельгард, эффективное лечение психических заболеваний невозможно. Мне нужно было выяснить, из-за чего возник в коре головного мозга моего пациента очаг возбуждения. Для этого мне нужна была его история жизни.

Без истории жизни нет истории болезни.

Я должен «проникнуть» в подкорку. Если использовать метод Гельгарда, то это мне удастся. Верю в успех.

7 ноября. 22 часа 34 мин. При очередном визите пациента К.П.Е. я решился ввести пациента в гипнотический сон. Профессор Гельгард, сам обучавшийся гипнотерапии в Берлине, у доктора Альберта Шульца, считал гипнотерапию самым верным союзником психотерапевта.

На мой взгляд, очаг возбуждения в мозге, если нет органического вмешательства или последствий физических травм, происходит из-за сильнейшего нервного потрясения. Какого – расскажет сам пациент, введенный мной в гипнотическое состояние.

Получить согласие на рискованный эксперимент у пациента, считаю делом невозможным. Ввожу в транс без согласия пациента.

…Опять назойливое воспоминание о каком-то черном псе. Вспомнил цыганку, предсказавшую ему судьбу. Цыганка когда-то сказала ему: «Бойся черного пса! Ты и весь твой род настоящий и будущий да убоится черного пса!»

Эти, на первый взгляд, бессвязные обрывки фразы плутовки, промышлявшей гаданием, стали психологической установкой, которая и определила возникновение ауры (предприпадочного состояния) больного.

Но потряс его психику совершенно другой случай. И он мне о нем поведал со всеми подробностями.

Для читателя «Записок мёртвого пса» попытаюсь описать эти события в некотором литературном стиле. Как говорят французы, Аля belles-lettres.Хотя изящная словесность мне еще с гимназической поры давалась нелегко. Но историю жизни, увы, прочитать по истории болезни может только врач высокой профессиональной квалификации.

Я же прибегну к излюбленному своему приему – парафразе. То есть буду описывать жизнь моего бедного пациента словами, близкими простому читателю.

Глава 19

ИЗ ТЕТРАДИ ЛЕЙБ-МЕДИКА Ф.Л.АЛЬТШУЛЛЕРА

ВИДЕТЬ ОБОРОТНЯ – ДУРНАЯ ПРИМЕТА

ГОРОД ГУМБИННЕН. ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ.

5 АВГУСТА 1914-го.

Мой земляк, уроженец Красной Слободы Петр Карагодин, призванный на военную службу еще за год до начала первой мировой, в августе 1914-го служил во Второй русской армии Александра Васильевича Самсонова – «Самсон Самсоныча», как его в шутку называли солдаты. Я состоял лейб-медиком при штабе генерала Самсонова и по совместительству был личным лекарем командующего.

***

Наша русская армия мобилизовалась за 40 дней, а германская – за 17. В запасе Германии оставалось всего 23 дня, чтобы, пройдя через Бельгию, разгромить Францию. После этого кайзер намеревался, используя прекрасно налаженный железнодорожный транспорт, перебросить все свои силы против русской армии, которая к тому времени только начнет собираться возле границ после мобилизации. Однако положение Парижа было уже настолько отчаянным, что две русские армии – Самсонова и Ренненкампфа – рванулись в бой 4 августа – раньше окончания мобилизации. Скрупулезно продуманный «план Шлиффена» затрещал сразу же, как только русский солдат шагнул в Восточную Пруссию, ибо немцы были вынуждены ослабить натиск на Францию и посылать войска против России.

Парижане ждали известия о наступлении русских, а берлинцы с минуты на минут ждали, что германская армия войдет в Париж. Всю ночь стучал и стучал телеграф: французское посольство успокаивало Париж, что сейчас положение на Марне круто изменится, – Россия двумя армиями сразу вторгается в пределы Восточной Пруссии.

Клещи армий Самсонова и Ренненкампфа должны были сомкнуться за Мазурскими болотами, в которых, как рассчитывал блестящий командующий Второй армией Александр Васильевич Самосонов, и увязнет прусское воинство…

Конечно же, ничего этого Карагодин не знал и знать по чину рядового знать не мог. Зато я сразу же после выпуска из военно-медицинской академии попал в армию Самсонова. И хорошо знал Александра Васильевича, потому как командующий армией страдал астмой. И меня, подпоручика медицинской службы Альтшуллера, определили в лечащие врачи генерала.

Я был с ним с самого начала нашего славного наступления, когда русские солдаты армии Самсонова в летопись военной славы России вписали новую страницу под названием ГУМБИННЕН.

Накануне в полках прошёл слух, что в мазурских болотах, которые почти вплотную подступали к Гумбиненну, Сольдау и Танненбергу, видели страшного чёрного пса с горящими глазами.

– Ох, быть большой беде, господин поручик! – сказал мне тогда мой помощник, фельдшер Лукин. – Дурная примета, говорят солдатики, призванные из-под Курска, где с давних пор обитает этот мировой оборотень. В один прыжок через страны и границы сигает, стервец! И нет для него никаких барьеров, даже временных. Бессмертна тварь!

Я тогда отругал Лукина, сказав ему, что не пристало ему, человеку в меру образованного, верить во всякие суеверия.

– Ты, Лукин, лучше бы о хорошем думал! – сказал фельдшеру я. – Возьмём Гумбиннен, а от него до Кёнигсберга рукой уже подать.

Да, именно этот прусский город открывал дорогу на Кёнигсберг. Помнится тогда берлинские газеты, которые попадали в штаб Самсонова вместе с почтой, вопили на весь мир, что в пределы непорочной Пруссии вторглись дикие косоглазые орды, которые вспарывают животы почтенным бюргерам и разбивают черепа младенцам прикладами.

Был я рядом с Самсоновым, когда без привального роздыха армия вместе с некормлеными лошадьми вошла на опустошенную территорию Сольдау, где старые прусские мегеры с балконов лили нам на головы из горшков крутой кипяток, а добропорядочные германские дети подбегали к павшим на дорогу раненым и выкалывали им глаза.

Я был свидетелем того, как из-за упрямства немца по национальности Павла Карловича Ронненкампфа, командовавшего Первой русской армией, клещи двух русских соединений не смогли замкнуться. Это определило весь печальный финал так триумфально начавшегося нашего наступления на Гумбиннен. Немцы начали отсекать фланги нашей Второй армии. И дробили ее до тех пор, пока под Танненбергом весь штаб генерала Самсонова не попал в окружение.

Во всех официальных источниках позже я прочитал, что Самсонов, выходя из окружения, застрелился. Чушь. Вранье. Я видел своими глазами, как у дерева, под котором Александр Васильевич рассматривал карту, разорвался немецкий снаряд. Самсонов был убит осколком.

Много позже, уже после Великой Отечественной войны, в Краснослободске, я узнал, что вдова Самсонова нашла с помощью кайзеровских офицеров тело своего мужа, наскоро похороненного его штабистами в мазурских болотах. Немцы по-человечески отнеслись к вдове. Сказали, что они ценят подвиг истинного солдата России. И даже отдали воинские почести русскому генералу, когда эксгумировали его труп.

– Мы не могли его торжественно похоронить, – сказал тогда один из немецких офицеров. – Он был нашим врагом и пал смертью храбрых на поле сражения. Но мы бы хотели отдать честь мужеству и верности своему долгу, проявленные Александром Васильевичем.

Многие ли из россиян знают об этом герое России? Увы… Его прах, тихо захороненный вдовой в Херсонской губернии, где было имение Самсонова, сегодня покоится на украинской земле.

«Каждому – своё». Это выражение было обесчещено и опошлено нацистами, потому как красовалось на воротах ада фашистской Германии, концлагеря Бухенвальд. Каждому – своё… Герою Первой мировой генералу Самсонову досталось забвение. Несправедливо и горько.