– Правильно… Только нехорошо всё.
– Вижу… – помолчав, ответил Федор. – Я к отцу Василию заходил. Ножик, что с собой в лес брал, за голенище засунул. Думаю, если помер батюшка, то пойду и зарежу Петруху Черного… Убью черта!
– А что батюшка?
– Жив он, голова вся в ранах… Крест-то тяжелый сам по себе, а этот черт еще со всей силы прикладывался… Чудом выжил.
– Не поминай на ночь нечистого! – поднялся с остывшей земли Клим. – А дальше – как всё будет? Та «троица» от батюшки уже не отстанет.
– Дальше? – вздохнул опять пасконный мужик Федор. – Дальше, как Бог даст… Матушка примочки ему делает, плачет. Говорит, мужик этот, из Красной Тыры, что в кожаных портах, приходил к ним. Наганам грозился… Сказал, нехай сбирается – утром в район отца Василия повезут…
– Отбить бы!.. – протянул Клим.
– Чем? Да и кто отбивать будет? За ним завтра красноармейцев пришлют на грузовике, с винтовками…
Они помолчали. Луна, погуляв по пустынному небосклону, игриво спряталась за темную тучку. Где-то на посаде завыла собака.
– К покойнику… – вздохнул Федор.
– Типун тебе на язык! – ответил Клим.
– Я нож-то, – Федор вытащил нож, с которым ходил резать березовые ветки, – отцу Василию показал… Говорю: иду, батюшка, главного антихриста деревни резать… Благослови!
– А он – что?
– А он мне: дурак. Нечто на такой грех священник может благословить?!.
– Тогда без благословения его зарежу, говорю я ему…
– Согласился?
– Если бы… Сил-то нету, крови много потерял… Но привстал на подушках, перекрестил меня и говорит: «Изыди, Сатана, из души отрака Федора!» И стал читать, читать… По древнему, непонятно… Я аж присел от страха. А руку его в своей сжимаю… Мне бы целовать её, прощения просить. А я, пасконная моя душонка, молчу и молчу…
– А – он?
– А он говорит: простить надобно своих врагов… И молиться за них…
– Ну, дела… – протянул брат, выбирая репьи из спутавшихся волос. – Батюшке, конечно, виднее. Только крест, Федька, нужно на место водворить.
Федор, поёживаясь от ночной прохлады, обернулся к церкви. Покачал головой, глядя на наклоненный бесновавшейся толпой крест.
– Хорошо бы! – улыбнулся он. – Народ завтра проснется. И глазам своим не поверит: чудо, чудо произошло! Крест на место вернулся!..
Клим тоже улыбнулся:
– Вознесся! Чудо – да и только.
– Пошли, брат, Клим.
– Пошли, брат Федор.
У паперти они повстречали диакона Варфоломея. Старик сидел на могильном камне, под которым покоился первый настоятель церкви Вознесения Господня, и плакал.
– Кончай плакать, Варфоломеюшка, – ласково проговорил Федор и погладил его обнаженную голову. – Слезами горю не поможешь… Крест надобно на место возвращать.
– Пепу, – всхлипнул дьякон, я Пепу мертвого в Маруськином логу нашел… Теплый еще был – из нагана кожаный пристрелил…
– Похоронил? – хмурясь, спросил Клим.
– Похоронил, как смог… – всхлипнул старик. – За что невинную душу погубили?.. Божьего человека пристрелили, ироды…
– Не плачь, старик! – сказал Федор. – Не плачь… Вот вознесем на место крест животворящий, тогда вместе за невинно убиенного помолимся…
– Сирота казанская, – не унимался дьяк. – Кому мешал? Жил тихо, Богу молился, сухой корочкой питался…
Острые плечи дьякона снова мелко затряслись в рыданиях, но Федор мягко дотронулся до Варфоломея:
– Брат, Господь и тебя призывает.
Дьяк утер рукавом глаза.
– Чего надо-то?
– Лестницы покрепче не найдется? А то ту хлипкую Гришка истоптал, труха посыпалась из дерева…
– Есть, – растирая слезы по лицу, ответил дьякон. – Принесть?
– Неси, неси… – ответил Клим. – Хорошо, что веревки не унесли с собой…
– Не до того было супостатам…
– Да, видать так…
Клим разулся, повесив портянки на сапоги. Перекрестился на наклоненный крест – и полез на колокольню, держа на плече лестницу.
… К утру, когда небо посветлело, и растворились звезды в молочном свете только-только приступающего к людям дня, бледная, почти прозрачная луна уже стояла над крестом, вознесенным на свое исконное место.
– Вот это и есть крест животворящий! – снизу воскликнул Варфоломей, осеняя себя крестом.
– Молитву, молитву прочти, Варфоломеюшко!.. – закричал из-под небес Федор. – Молитву Животворящему Кресту!
Дьякон наморщил лоб, вспомнил, и загудел, как тот набатный колокол, неся уже не тревогу, но надежду великую, Слово Божье в просыпающейся, но еще дремлющий мир:
– Спаси, Господи, людей Твоих и благослови все, что принадлежит Тебе. Дай победы на врагов православных христиан, и сохрани силою Креста Твоего тех, среди которых пребываешь Ты!..
Голос дьякона, разлетавшийся в утренней тишине по всей округе, долетел и до Васьки Разуваева. Тот вел по своего любимого коня к Свапе. Конь давно был колхозным, «безбожным» значит, протии Господи. Но Васька не забывал своего любимца.
– Чудо свершилось… – перекрестился он, увидев крест на своем обычном месте: будто бы и не гнула толпа, не стаскивала его с маковки с тупой бычьей яростью. Крест стоял прямо, как ему и было положено стоять. И, как показалось бывшему матросу, даже сиял в восходящих лучах золотого солнца.