Репликация. Книга вторая

– Марк, я тронут, – сухо ответил Вэл. – Но…

– Но?! – Марк и Махинда спросили с одинаковой интонацией.

– Да, но… Если вы не забыли, я вчера женился.

– Это здесь причем? Нина и раньше отлично справлялась с вами, не думаю, что сейчас у нее будет хуже получаться, – выдал Марк.

– И раньше справлялась? – Вэл оторопел. – Что значит, Нина справлялась со мной? Потрудитесь объясниться, Марк Мэнси!

Со всех сторон послышались смешки.

– Простите, господин Вэл, – смутился Марк. – Я, наверное, как-то не так выразился. Я хотел сказать, что Нина с первого дня прекрасно вписалась в нашу команду. Вспомните, как она мне жизнь спасла, когда меня Бейтс подстрелил…

– Что?! – воскликнули супруги Мэнси.

– Марк! Когда тебя подстрелили? – испуганно заголосила Амели.

– Бейтс? – сенатор побледнел. – Почему нам об этом ничего не известно?

– Ну, Марк, – скривился Кир. – Ну и накосячил же ты сейчас! Если господин Вэл не вернется, мне даже представить страшно…

– Вот-вот, – схватился Марк за спасительную мысль. – Я ходячий косяк, господин Вэл, вы же помните, я вечно во все влипаю. Без вас у меня ничего путного не получается.

– Не прибедняйся, – с улыбкой ответил Вэл. – Твои косяки страну не раз спасали. Всем бы так косячить.

– Так вы согласны? – вдохновился Марк.

– Мне нужно хорошо все обдумать…

– Да что тут думать? – возмутилась Эвелин непосредственно. – Нина, почему вы молчите? Помогите нам уговорить вашего мужа!

– Я вам уже говорила, Эвелин, Вэл всегда принимает решения сам. Я не могу на него давить. И я пока с ним плохо справляюсь, – добавила она с улыбкой. – Тоже, как и Марк, постоянно косячу.

– Не замечал, – произнес Вэл с нежностью, обнимая жену. – Но мне интересно узнать твое мнение, родная. Если бы ты справлялась со мной, как Марк говорит, что бы ты посоветовала мне?

– Советовать не могу и не стану, скажу только, что хочу видеть тебя счастливым, а без служения своей стране мне тебя таким представить сложно. Дальше думай сам. И что бы ты ни решил, я тебя поддержу и пойду с тобой до конца, куда бы ни пришлось идти.

– Вэл, – тихо произнес Махинда. – Не глупи, Вэл. С такой женой разве может быть что-то страшно или не по плечу? Неужели ты все еще сомневаешься, что победишь на выборах?

– Похоже, выбора у меня нет, – широко улыбаясь, сдался Вэл. – Держитесь теперь! Сами напросились.

4. Русская идея

Идея нации есть не то, что она сама

думает о себе во времени, но то,

что Бог думает о ней в вечности.[14 - Соловьев В. С. Русская идея / В. Соловьев. – СПб.: Изд-во «София», 1991. – 96 с.]

    Владимир Соловьев

– Помните, что еще триста лет назад говорил Иван Ильин о русской идее, наследниками которой мы с вами являемся? Я напомню: «России необходим новый государственный строй, в котором свобода раскрыла бы ожесточённые и утомлённые сердца, чтобы сердца по-новому прилепились бы к родине и по-новому обратились к национальной власти с уважением и доверием. Это открыло бы нам путь к исканию и нахождению новой справедливости и настоящего русского братства. Но все это может осуществиться только через сердечное и совестное созерцание, через правовую свободу и предметное правосознание. Куда бы мы ни взглянули, к какой бы стороне жизни мы ни обратились, – к воспитанию или к школе, к семье или к армии, к хозяйству или к нашей многоплеменности, – мы видим всюду одно и то же: Россия может быть обновлена и будет обновлена в своем русском национальном строении именно этим духом – духом сердечного созерцания и предметной свободы».[15 - Ильин И. А. О русской идее / И. Ильин,1948. – Электронная книга, 2006. – 8 с.] Как думаете, о каких таких сердечном созерцании и предметной свободе идет речь?

– Старый маразматик пафосно преподносил свои туманные, я бы даже сказал, никчемные воззрения, а мы должны пытаться раскопать в них какие-то смыслы? – возмутился сенатор Никеров. – Министр, простите меня за прямоту, но ваша склонность к разного рода умствованиям всем хорошо известна. А вам должно быть известно, что ничего кроме раздражения она у остальных не вызывает.

– Нет, постойте, сенатор, – прервал его громкий голос Петра Кливерта, поднимающегося с места и с вызовом бросающего взгляд в сторону сенаторских лож. – Вам, может быть, в словах философа и не видно никакого смысла, и способность господина министра приводить подобные аргументы кажется только раздражающим фактором, но мне интересно…

– И когда только плебейство научилось у нас так складно выражаться? – зло оборвал его Никеров. – Кто вообще дал слово этому… Присутствие весельников оскорбляет чувства аристократии и нарушает положение «Билля о наследственном статусе»! Я не признаю решение конституционной комиссии, состоящей из приспешников бывшего управляющего, действующих в его интересах и в интересах плебеев! Закон был принят сенатом. Никакая комиссия не может объявить его ничтожным. Конституция Небес была принята много лет назад. С тех пор понятие представительного управления извратили до неузнаваемости. Представительное управление, смею вам напомнить, господа, – это сенат, в него входят сенаторы, статус сенатора могут получить только представители аристократических родов Небес. Так было всегда и так должно быть всегда! Какой еще расширенный совет с участием представителей из народа?! Какие плебеи? Опомнитесь, господа! Почему вы позволяете этому сброду снова присутствовать на наших собраниях?

– Прекратите сейчас же, сенатор, оскорблять членов совета! – не выдержал Марк. – Или я снова попрошу господина Кербера вывести вас из собрания.

– Что?! – сенатор Никеров побагровел. – Да что вы себе позволяете, советник неизвестно кого? Что значит, снова? Когда это я мог бы допустить подобную дерзость в свой адрес? Думайте, что говорите, Марк Мэнси!

– Господин Кербер, потрудитесь избавить нас от возмутительного поведения господина Никерова, – решительно произнес Марк. – Проводите сенатора до дверей, дальше, думаю, он найдет дорогу сам.

– Да, что происходит?! – закричал Никеров, обращаясь к сидевшим с ним в ложах сенаторам. – Это полный беспредел, господа! Неуважение к статусным лицам! Чего вы ждете? Сегодня выведут меня, завтра – всех вас!

Никто ему не ответил, но, когда двое гвардейцев встали рядом с ложей Никерова, Карл Листопад вполголоса произнес:

– Не стоит дразнить лихо, пока оно тихо. Сами напросились, сенатор. Я считал вас умнее.

Никеров, все еще пунцового от возмущения цвета, бросил на Листопада убийственный взгляд, в котором страх едва заметно прикрывался разочарованием и презрением.

– Вот вам ваше сердечное созерцание, министр! Вот все, на что способна в действительности ваша русская идея: молчаливое стадо баранов! А стаду, как известно, нужен пастух! – выкрикивал Никеров, когда гвардейцы вели его к выходу.

– И собаки, – негромко проговорил сенатор Томра, – чтобы отбивать овец от волков…

– Не стоит, Валент, – трогая сенатора за руку, придержал его пыл Листопад. – За метафорические высказывания сегодня применяются вполне конкретные меры наказания. Не стоит испытывать судьбу, а то в совете не останется никого, кто смог бы противостоять беззаконию. Действовать надо иначе…

– Ну, что, удалось донести идею до членов совета? – с надеждой в голосе спросила Амели, когда сенатор вернулся домой и сел обедать.

– Да, какое! – раздраженно отмахнулся он. – Снова устроили свару, вынудили Марка прибегнуть к непопулярной мере.

– Что он сделал?

– Кто? Марк? – Роберт отпил воды из кубка. – Заставил Кербера вывести Никерова из зала совета. И, надо сказать, очень даже уверенно при этом себя держал. Будто не впервые такие беспорядки устранял. Я даже удивился его смелой реакции.

– Сенатор Никеров снова стал возмутителем общественного спокойствия? – обыкновенно произнесла Амели. – Кто на этот раз стал жертвой его нападок? Снова бедняга-инженер?

Роберт вытаращил на жену глаза, отложил ложку.

– О чем ты, Амели? Когда это Никеров нападал на Фрола? Ты ведь Репнина сейчас имела в виду, говоря о бедняге-инженере?

– О нем, конечно, о ком же еще? – Амели ела сырный суп, вернее, больше делала вид, что ест, чем ела в действительности.

– Я что-то не припомню, чтобы Никеров нападал на него.

– Ну как же? Ты сам рассказывал… или я там тоже была? Не помню уже точно.