Репликация. Книга вторая

– Ну, знаешь! И как, по-твоему, я должна на это реагировать?

– Не знаю. Прости, не понимаю сам, что говорю. Давай не будем продолжать этот разговор. Я не привык к таким разговорам. Мне до сих пор порой не верится, что все это происходит на самом деле.

– Что именно?

– Все: ты со мной, у нас дети. Мне и во сне такое не снилось. Я даже говорить об этом боюсь, думать боюсь, насколько я счастлив. Счастье хрупко, Нина, оно тишину любит. Не будем ничего говорить.

– Ну, хорошо, – растерянно согласилась Нина. – Не знала, что ты так к этому относишься. Но, думаю, ты прав. На самом деле, я тоже боюсь. Боюсь однажды проснуться и обнаружить, что это был сон – прекрасный, мучительный, но сон…

***

Петр Кливерт, изнывая от жары, развалился на скамье у озера Ивного, уже около часа ожидая появления Кронса. Министр связался с ним ранним утром, объявив, что у него есть новости об Оле. Отвечать на вопросы декабриста по коммуникатору Кронс отказался, попросив набраться терпения еще на три часа. Петр терпел два, нервно измеряя пространство гостиной шагами туда-сюда, а потом сорвался и бросился к назначенному месту на час раньше.

Жена лидера декабристов исчезла больше двух месяцев назад, и ни одна попытка разыскать ее результата не принесла – Оля как сквозь землю провалилась. Вначале Петр страстно хотел возвращения жены, готов был пойти на что угодно, лишь бы помириться с ней и снова жить вместе. Он готов был принести извинения и даже пообещать контролировать свое поведение в будущем, чтобы не задевать чувства жены без особых причин, лишь бы она согласилась дать ему еще один шанс. Так Петр думал первые недели две, а потом вдруг начал чувствовать раздражение и совсем расхотел продолжать поиски сбежавшей жены. До середины июня декабрист беспробудно пил, злясь на весь свет, но больше всего на Олю, ее упрямство, из-за которого – Петр не сомневался, что причина была исключительно в ее упрямстве, – никаких сведений о жене он так и не получил. Отупение накрыло Кливерта с головой, его жизненная плоскость стремительно падала к горизонту, пока однажды министр лояльности не обратил внимания на регулярное отсутствие Петра на заседаниях расширенного совета. Кронс быстро выяснил причину «саботажа донным деградантом общественных проблем», как однозначно определил сенатор Никеров позицию отсутствующего, и пятнадцатого июня заявился к Кливерту домой. Найдя исполкомца в состоянии полной невменяемости, а дом окончательно загаженным, министр вызвал клининговую службу и реанимационную бригаду. Два дня Петра выводили из похмельного состояния в реабилитационной клинике Небес всеми возможными способами, потом неделю держали на восстановительной терапии, после чего отпустили.

Вернувшись домой, Петр обнаружил стерильное и совершенно пустое пространство своего жилища, красноречиво подтверждавшего статус одинокого человека. На кухонном столе лежала записка от Кронса с просьбой связаться с ним сразу по возвращении.

Кливерт позвонил. Виновато путаясь в словах, принес извинения за причиненные неудобства и поблагодарил за помощь. Хотел спросить, не знает ли министр случайно что-нибудь о его бывшей жене, но не осмелился. С того самого дня, как Петр не решился произнести имени Оли, прошло еще тридцать два, должным образом изменивших жизнь декабриста: Кливерт пришел в себя, возобновил участие в работе совета и стал выглядеть обычно-нормально, производя на других впечатление человека, в целом благополучного. «Можно и так жить», – решил Петр и перевернул неприятную страницу прошлого.

За два месяца Кронс и Кливерт сблизились настолько, что стали обращаться друг к другу по имени и вместе коротать вечера, прохаживаясь вдоль озера или попивая кофе в кафе «Под небом».

Наконец внушительный силуэт Кронса обозначился в дрожащем над дорожкой мареве, и Петр нетерпеливо поднялся, подаваясь навстречу министру.

– Здравствуйте, Артур, – нервно приветствовал он, пожимая протянутую Кронсом руку.

– Рад видеть, Петр. Выглядите молодцом.

– Что вам удалось узнать о моей жене? – голос декабриста дрогнул, как готовая лопнуть струна.

– Долго рассказывать, – поддразнивал Кливерта министр, усаживаясь на скамью.

– Так я не тороплюсь, – ответил Петр, присаживаясь рядом.

Кронс негромко рассмеялся, похлопывая Кливерта по плечу.

– Терпение, мой друг, еще немного терпения. Я страшно голоден, сейчас чего-нибудь проглочу, и все вам покажу.

– Что покажете? – заводился Кливерт, будучи не в состоянии ждать еще хотя бы минуту.

– Надо же! – удивился министр. – А мне казалось, вы совсем перестали думать о своей Оле.

– Не томите, Артур, – взмолился Петр. – Говорите уже.

– Хорошо. Только куплю блин с сыром и по дороге все расскажу.

С этими словами Кронс поднялся и подорвался к стоящей неподалеку блинной. Кливерт знал, что удержать внимание министра на чем-то другом, если поблизости есть блины, невозможно, и сдался, следуя за Кронсом. Только проглотив три блина и запив их бокалом холодного какао, министр расслабился и, взяв Петра под руку, повел его в сторону леса.

– Куда мы?

– В пятнадцатый энгл, – министр загадочно прищурил левый глаз.

– Оля там?

– Да.

Кливерт нервничал, вперив взгляд в землю так, будто хотел пришить им земную кору к ядру. Он молча следовал за Кронсом, оценивающе рассматривая свои ботинки и сокрушаясь, что не догадался обуть другие, поновее. Летние брюки в полоску тоже казались ему не достаточно приличными, рубашка, правда, была совсем новая, и Петру нравилась. Он нервно взъерошил волосы, подумав, что надо было постричься, но вдруг разозлился на себя за излишнюю самокритику и ускорил шаг. Кронс краем глаза наблюдал за Петром, прекрасно понимая, что творилось сейчас в его душе. Успокаивать Кливерта министр не собирался, считая полезным немного подержать декабриста в напряжении.

До пятнадцатого энгла оказалось совсем неблизко: Кливерт бывал там раньше несколько раз – всего два или три – не больше. Пятнадцатый энгл в отличие от других не имел компактной территории: он располагался вдоль периметра длинной узкой полосой, которую в прошлом году Бил Корн превратил в сверкающий голубым графеном трек. Ничего интересного в припериметровом углу, который жители центральных энглов называли между собой «медвежьим», по их мнению, быть не могло. Никто толком даже не знал, как живут «медведи» и чем занимаются.

До сегодняшнего дня Петр Кливерт не задавался вопросом, что стало с поврежденными территориями, а сейчас, следуя за министром, подумал, что пятнадцатый энгл, скорее всего, зачистили или оставили в том виде, каким его сделал Бил, не найдя целесообразности расходовать бюджетные средства на восстановление безлюдной местности. И чем больше Петр обо всем этом думал, тем меньше представлял, чем его жена, пусть и бывшая, может там заниматься. Не сосредоточиваясь на пути, машинально следуя за Кронсом, он полностью отдался воображению, рисовавшему цветные картинки в его голове: ярко-голубая лента, освещенная высоким летним солнцем, Оля, одиноко сидящая на ней, как на скамейке, болтая ножками в красных туфлях и старомодных белых получулках с пушистыми шариками. Такой он помнил жену, когда та была еще маленькой девочкой: Петр видел ее среди других воспитанниц приюта, гуляющих во время перемен в школьном саду. Сам он в такие моменты прятался за полупрозрачной шахтой лифта, боясь, как бы она его не заметила. В саду приюта, в удаленной его части, находилась подземная зона хранения, доступ в которую обеспечивала лифтовая шахта, возвышающаяся над поверхностью. Стоя за ней и глядя на мир через мутные стеклянные стены, вел свои наблюдения за будущей женой Петя Кливерт. С тех пор прошло более двадцати лет, а он и сейчас отчетливо помнил свое состояние, когда обыкновенным осенним днем впервые выделил Олю из пятнадцати таких же, как она, девочек, и встретился с ней взглядом.

– Что с вами, Петр? Вы чуть не врезались в стену, – Кронс прервал воспоминания Кливерта вовремя: еще немного и на лбу декабриста засветилась бы ссадина – он остановился прямо перед бетонной стеной лифтовой шахты.

– Задумался что-то, – с досадой обронил Кливерт. – Далеко еще?

– Пришли, – ответил Кронс, распахивая стеклянную дверь, которая непонятно откуда появилась прямо посреди улицы.

– Черт! – выругался Петр, от неожиданности отскакивая в сторону. – Вы научились открывать воздух?

– Не везде пока, – улыбаясь, отозвался министр. – Местами.

За дверью пространство оказалось вполне видимым и довольно большим и напоминало тоннель, уходящий в стороны.

– Где мы?

– Эвакуационный рукав.

– И куда он ведет?

– За периметр.

– Зачем?

– Чтобы можно было незаметно выйти из энгла…

– Артур! Может, перестанете говорить загадками и скажете уже, что это? – не выдержал Кливерт.

– Потерпите еще немного, сейчас сами все увидите. Идите за мной.

Пройдя по левому тоннелю минут семь и ни с кем по пути не встретившись, они оказались перед еще одной дверью. О том, что это дверь, Кливерт понял только после того, как министр открыл ее, все таким же непонятным образом «оторвав» кусок пространства размером два на два метра, что позволило им беспрепятственно выйти в Лиственный лес.

– И как такое провернули под носом у сената?! – присвистнул декабрист, озираясь по сторонам и не веря глазам: все вокруг преобразилось до неузнаваемости.

– Над этим проектом креаторы почти два месяца работают, – спокойно ответил Кронс. – Мы начали его реализовывать сразу, как властитель вернулся из Шрилана. Почти сразу. Он и предложил, и средства свои выделил. Впечатляет?

– Не то слово! А сколько здесь народа трудится?

– Пока немного, семьдесят два человека. Но креаторов в человеках трудно считать, они каждый за пятерых-семерых работают. Так что, по вложенным усилиям больше, чем триста-четыреста… Вашу жену господин Вэл лично пригласил, когда узнал, что она осталась без поддержки. У нее оказался талант к проектированию многоуровневых помещений.