Хроники Арли. Книга 3. Я – инквизитор

Епископ на сцене ещё что-то говорил, но речь давалась ему тяжело и явно подходила к концу.

– Мир вам, братья и сестры, – буркнул он в заключении своих слов, и мне стало понятно, что он на самом деле думает про таких «родственников».

Монах бурно вздохнул, осенил собравшихся тремя кругами и отошёл вглубь сцены, но скучать зрителям не пришлось: его место занял невысокий священник в совершенно строгом одеянии без малейших украшений и прочего, что могло свидетельствовать о достатке человека. Все, что отличало его от обыкновенного послушника, – три кольца, сплетенные вместе, приколотые на сутану. Знак церкви отблескивал чистым золотом. И это оказалось единственным свидетельством принадлежности к высшей касте человека, стоявшего перед толпой.

Имя мне подсказали в соседней ложе все те же мои невольные осведомители.

– Это же епископ Фиодор! – голос графа выдавал его возбуждение и опаску. – Я о нем только слышал.

– Упаси вас, граф, познакомиться лично! – его собеседник, похоже, и не думал скрывать страх. – Поговаривают, он ярый сторонник тех, старых традиций.

Маркиз перешёл почти на шёпот, так что даже магия с трудом передавала его слова.

– А что же кардинал Эмилио?

– Он, конечно, крепок, как столетний дуб, но с возрастом даже дубы теряют листья, и человек все больше отдает предпочтение тёплому пледу и тапочкам, а не промозглому подвалу и крюкам палача.

– А епископ? – помявшись, поинтересовался граф.

– Я слышал, что в первый же день он повелел разместить свой кабинет рядом с пыточной.

Все время, пока я слушал разговор двух приятелей, епископ молча стоял и смотрел на толпу немигающим взором. Постепенно перешептывания прекратились сначала на площади, а затем и на близлежащих домах. И только когда повисла гнетущая тишина, настолько ощутимая физически, что любое слово покажется громом посреди ясного неба, только в этот момент епископ разлепил губы.

– Тьма грядёт! – гаркнул он так, что вороны, кажется, попадали замертво. – Тьма, первозданная и всепоглощающая! Грешники и праведники, вдовы и сироты, солдаты и миряне, все падут! ОН никого не пощадит, ибо имя ему – Убийца!

Толпа вздрогнула, и я вместе с ней только по разным причинам. ТАКОГО развития событий никто предугадать не мог! Площадь замерла, как будто епископ разом взял под контроль тысячи человеческих сознаний. Впрочем, так оно и было на самом деле. Концентрация внимания людей на одном-единственном существе достигло такой величины, что, вспыхни сейчас монах сверхновой, никто бы не удивился и принял сей факт как должное. Епископ неспешно обводил всех взглядом, как будто хотел убедиться, что эффект достигнут, и, надо признаться, это ему действительно удалось: за ним следили так, будто толпа – единый, живой организм, и мне немедленно пришло на память то сборище у холма. Если сейчас над площадью закрутится воронка, мне не помогут и три щита, и я прямо тут сойду с ума от страха или ярости – в зависимости от того, куда поведет людей этот человек.

У меня засосало под ложечкой. Я смотрел в горящие фанатичным безумием глаза и сжимал зубы. Дважды за день! Даже в страшном сне мне не могло присниться такое начало праздника. Зачем он это сделал?! Это же официально объявленное начало охоты на ведьм! Точнее, на одного-единственного колдуна – на меня. И дальнейшие слова главного инквизитора только подтвердили мое подозрение. Для придания моменту ещё большего накала, священник сделал шаг к толпе и в театральном жесте воздел руки.

– ОН уже среди нас! Жаждет мести, копит силы и, как паук, плетет свою паутину. Да не будет спокойствия никому, пока достойнейший не укажет на недостойнейшего!

Или это прямой указ доносить на ближнего своего, или я ничего не смыслю в жизни. Вон как народ стал шарить глазками по сторонам! Могут ведь и прямо сейчас начать искать. И что самое любопытное, найдут, обязательно найдут! Мне стало откровенно страшно.

Я взглянул на герцога и вздрогнул: тот смотрел на священника, и на лице его играла все та же торжествующая улыбка. Ему-то какой прок от Варфоломеевской ночи? Никакого, если только он ни заодно с этим страшным священником. О том же говорила аура над его головой – темно-зеленая пелена с вкраплениями черного и синего цветов – такая мрачно-ненавистная радость. Кому-то, похоже, не поздоровится в самое ближайшее время. Под шумок можно убрать всех врагов и даже просто тех, кто когда-то посмел посмотреть на любимую мозоль.

Епископ обвел толпу пылающими взором и, видимо, решил «подсластить» пилюлю.

– Братья и сестры! Бдите! Да не пройдет больше человек мимо нечестивости и непотребства! Да не останутся в тайне грехи Врага! Знайте, что рядом с вами всегда будут стоять ваши братья по вере, и да не убоимся мы вместе выступить против него и миньонов его! Бдите и молитесь, и тогда мы одолеем Убийцу и отринем его объятия во веки веков!

Люди стали истово осенять себя знаком святого круга. Кто-то упал на колени, кто-то завыл нечеловеческим голосом. Отринуть готовы были все. К счастью, у епископа не было мысли превратить город в картину зомби-апокалипсиса, и он слегка отпустил вожжи. Толпой он управлял, как роялем, с умением пианиста-виртуоза.

Придя немного в себя после всего случившегося, я обнаружил, что накрепко стиснул руками ограждение балкона – ещё чуть-чуть и доски начнут крошиться. Уже не хотелось никакого праздника, никаких схваток, и вообще пошло оно все к чёрту! Только мысль о томящейся в застенках Валене придавала сил и помогало держаться. Отдохнул, называется, это даже не «из огня да в полымя» – это какой-то совершенно новый уровень невезухи. Только-только что-то ведь стало налаживаться, и на тебе!

Но полно ныть, товарищ злобный инквизитор почему-то не торопится уматывать со сцены. Готовит новую пакость, не иначе. Сейчас передаст слово новому действующему лицу, или всё-таки решил объявить о начале турнира?

Тот действительно не собирался покидать первых рядов, и, гордо выпятив орлиный нос, воинственно поглядывал по сторонам.

– Дабы узрели вы, братья, – на этот раз епископ Фиодор решил ограничиться родственниками мужского пола, – как велика моя скорбь, узрите, сколь глубоко скверна проникла в наши сердца!

И я узрел…

На сцену принялись выталкивать людей в простых серых балахонах с красными полосками ткани, пришитой крест-накрест спереди и сзади – это вообще первый крест, увиденный мной в этом мире. На головах у многих надвинут до самых глаз такого же нелепого цвета колпак. Спустя десять минут до организаторов дошло, что все эти по-скоморошьи разодетые люди элементарно не поместятся на помосте, и, не долго думая, их принялись сталкивать вниз, на землю. Люди в большинстве своём не роптали, послушно падая под тычками и толчками вооруженных монахов. Они даже почти не кричали от боли, оказываясь под массой себе подобных.

Я вообще перестал что-либо понимать, вопросительно взглянув на герцога, но тот смотрел на сцену, ни на что не отрываясь. Что эти бедолаги здесь делают?! Перед нами собрался выступать расширенный коллектив клоунов? На фига этот маскарад на вступительной речи к празднику? И почему такое хамское обращение? На мой взгляд, в итоге их набралось под сценой человек двести, не меньше.

Наблюдая за происходящим, я не забывал и про говорливых соседей.

– Граф, о каком Убийце возвестил епископ? Мне доводилось читать…

Но его перебил третий голос, властный и бесцеремонный.

– Слышали? Вы рассказывали мне сказки, а эта гадина уже среди нас!

– Да, монсеньор!

– Что да?! Что да?! Да вы в своем уме, маркиз?!

– Не уверен, сир, столько всего сразу…

– Вечно вы, маркиз, ни в чем не уверены!

Переведя взгляд на герцога, все ещё поедающего глазами епископа, мне пришло в голову, что представление только подходит к своей кульминации. Я нутром чувствовал, что всех здесь собравшихся ждет некая вишенка на торте, идея которой пока от меня ускользала. Инквизитор и так уже сверх всякой меры напугал народ, чего же ещё ему надо? Что-то заставило меня получше приглядеться к людям, потерянными куклами стоявшим на поле под сценой.

Балахоны, балахоны, кресты, кресты, у кого-то в руках веревка, у кого-то – зеленая свечка. Несколько человек стояли со связанными руками, а кто-то даже – с кляпом во рту. Это что за группа поддержки такая? На участников празднества не похожи, уж больно изможденный вид, больше всего они смахивали на… узников! Воспоминания молнией сверкнули в голове, подсунув картинку подвала, цепей, чадящего факела и… Крысы. Да никакие это не участники, это и есть настоящие пленники! Но что они делают здесь, на празднике?!

– Тяжелые времена требуют тяжёлых решений! – прогудел-простонал епископ. – Церковь возвещает о восстановлении доброй традиции проводить аутодафе перед праздником дабы показать отступникам нашу силу и нашу решимость!

Аутодафе?! Слово знакомое, но его смысл от меня ускользал.

– Граф, я не ослышался?!

– Тише, маркиз, тише! Умоляю вас, друг мой, не надо так кричать!

– Но вы же слышали?

– Не хуже вашего, маркиз.

– Они что же, казнят их прямо тут?

Вспышка в памяти, и слово совместилось со значением – я вспомнил! И совсем-совсем по-другому посмотрел на происходящее. А со сцены уже звучал первый приговор:

– Мы, Фиодор, божьим милосердием епископ Сикский, и брат Жан ле Метр, инквизитор по делам ереси благословенного города нашего, славной Алаты, объявляем справедливым приговор, что ты, Агрина, повинна во многих заблуждениях и преступлениях. Мы решаем, возвещаем, приговариваем и объявляем, что ты, Агрина, должна быть отторжена от единства церкви и отсечена от ее тела, как вредный член, могущий заразить другие члены, и что ты должна быть передана светской власти для исполнения приговора. Мы отлучаем тебя, отсекаем и покидаем, прося власть короля смягчить твой приговор, избавив тебя от смерти и повреждения членов…

Одну из фигур подхватили под руки дюжие монахи и потащили к той самой непонятной мне конструкции, которая враз обрела свой зловещий смысл. И только сейчас над площадью разнесся человеческий вой…

Следующие пять часов я запомнил слабо. По-моему, несколько раз меня чуть не стошнило. Каким-то невероятным образом мне удалось сдержаться. Герцог несколько раз одаривал меня красноречивым взглядом, и я изо всех сил старался не упасть в его глазах еще больше. Впрочем, мою зелёную физиономию было трудно хоть с чем-нибудь спутать, и особых надежд я не питал. После увиденного силы покинули меня, и я готов был плюнуть на все, лишь бы оказаться подальше и от герцога, и от этой площади, и вообще от «славного» города Алаты с его проклятым праздником.

Мои невидимые информаторы оказались правы: исполнение приговора никто никуда переносить не собирался. Епископ монотонным голосом зачитывал приговоры, возвышаясь над толпой осужденных, как надгробный обелиск. Для меня оставалось загадкой, почему столько народу не попытает счастья и не ринется на прорыв. Хоть кто-то да уцелеет. Не стоять же, как баран, в ожидании, когда тебя вздернут. Но мои глаза говорили об обратном: люди и не думали что-либо предпринимать, словно завороженные провожая взглядами очередного несчастного, обреченного на муки «великодушными» судьями.