Мертвые повелевают

За полдень бродилъ онъ по пустыннымъ улицамъ около Альмудайны и Собора. Пустота въ желудк? инстинктивно направила его шаги домой. Онъ молча по?лъ, не зная что, словно автоматъ, не зам?чая мад?, которая со вчерашняго дня въ тревог? верт?лась вокругъ него, стараясь завязать разговоръ и выв?дать новости.

Пооб?давъ, онъ пошелъ въ маленькую галлерею, выходившую въ садъ, съ разрушающейся колонной, ув?нчанной тремя римскими бюстами. У ногъ его раскинулась листва фиговыхъ пальмъ глянцовитые листья магнолiй, зеленые шарики апельсинныхъ деревьевъ. Передъ нимъ вр?зывались въ голубое пространство стволы пальмъ, а дальше, за острыми зубцами ст?ны лежало море, лучезарное, безконечное, объятое трепетомъ. Словно царапали его блестящую кожу барки съ развернутыми парусами. Направо, портъ, полный мачтъ и желтыхъ трубъ; дальше, вдаваясь въ воды залива, темная масса бельверскихъ сосенъ, а на вершин? круглый, какъ арена для боя быковъ, замокъ съ одинокой башней, соединявшейся лишь легкимъ мостомъ. Внизу видн?лись красныя нов?йшiя постройки Террено, a за ними, на краю мыса, старинный Пуэрто Пи, съ сигнальной башней и батареями Санъ Карлоса.

По другую сторону залива, вдаваясь въ море, терялся въ волнистыхъ тумананахъ горизонта темно – зеленый мысъ съ красноватыми скалами, мрачный, необитаемый.

Соборъ вырисовывалъ на небесной лазури свои подпоры и колоннады, будто каменный корабль, съ обломанными мачтами, выброшенный волнами между городомъ и берегомъ. За храмомъ старинная кр?пость Альмудайны выставляла свои красныя башни, мавританскаго стиля, съ р?дкими отверстiями. Полосами красноватой стали въ епископскомъ дворц? гор?ли оконныя стекла, словно отражая пожаръ. Между этимъ дворцомъ и морской ст?ной, въ глубин? рва, заросшаго травой, гд? по выступамъ качались гирлянды розовыхъ кустовъ, громоздились пушки, старинныя, на колесахъ, нов?йшiя на земл?, годами ожидая минуты, когда ихъ употребятъ въ д?ло. Блиндированныя башни окислились точно также, какъ лафеты. Пушки съ широкими жерлами, окрашенныя красной краской, спрятанныя въ трав?, выгляд?ли помойными ведрами. Забвенiе и окись старили эти нов?йшiя орудiя. Застывшая, однообразная среда, окружавшая, по мн?нiю Фебрера, островъ, казалось, тягот?ла и надъ этими военными орудiями: едва родившись, не усп?въ заговорить, он? д?лались старыми, разрушались.

Равнодушный къ ликованiю солнца, къ св?тлому трепету лазурнаго пространства, къ чириканiю птицъ, проносившихся у его ногъ, Хаиме испытывалъ глубокую тоску, безконечное унынiе.

Къ чему бороться съ прошлымъ?… Какъ освободиться отъ своей ц?пи?… При рожденiи каждому опред?лялось м?сто на весь путь его странствованiя по земл?, и тщетны порывы перем?нить положенiе.

Часто, въ ранней юности, когда онъ гляд?лъ съ возвышеннаго пункта на городъ съ его см?ющимися окрестностями, имъ овлад?вали мрачныя мысли. Въ потопленныхъ солнцемъ улицахъ подъ нав?сомъ крышъ волновался челов?ческiй муравейникъ, движимый нуждами, идеями момента, которыя онъ считалъ существенн?йшими, в?руя въ самомъ искреннемъ эгоизм?, что кто-то Высшiй и Всемогущiй бодрствуетъ и управляетъ его шагами, шагами инфузорiй въ капл? воды. За городомъ воображенiе Хаиме рисовало однообразные заборы, св?сившiеся надъ ними кипарисы, ц?лый городъ б?лыхъ построекъ, окошекъ на подобiе печныхъ отверстiй, плитъ, закрывающихъ входъ въ пещеры. Сколько жителей въ город? живыхъ, на его площадяхъ и широкихъ улицахъ? Шестьдесятъ тысячъ… Восемьдесятъ тысячъ… Увы! Въ другомъ город?, расположенномъ вблизи, т?сномъ, молчаливомъ съ его б?лыми домиками, сжатыми между темныхъ кипарисовъ, невидимыхъ обитателей – четыреста тысячъ, шестьсотъ тысячъ, можетъ быть, миллiонъ.

Потомъ, въ Мадрид?, тоже самая мысль пос?тила его, какъ-то вечеромъ, когда онъ прогуливался съ двумя женщинами по окрестностямъ столицы. Вершины холмовъ около р?ки были заняты н?мыми поселками, среди б?лыхъ зданiй которыхъ высились острыя группы кипарисовъ. И на другомъ конц? великаго города существовали также села молчанiя и забвенiя. Городъ жилъ, сдавленный форпостами небытiя. Полмиллiона живыхъ существъ волновались въ улицахъ, считая себя единственными господами, руководителями своего существованiя, не помня, не думая о четырехъ, шести, восьми миллiонахъ себ? подобныхъ, пребывавшихъ невидимо около нихъ.

О томъ же размышлялъ онъ въ Париж?, гд? четыре миллiона бодрствующихъ обывателей жили окруженные двадцатью или тридцатью миллiонами прежнихъ жителей, нын? почившихъ. И та же мрачная мысль пресл?довала его во вс?хъ крупныхъ городахъ.

Никогда живые не были одни: всюду ихъ окружали мертвецы и, бол?е многочисленные, безконечно бол?е многочисленные, они давили живыхъ тяжестью времени и числа.

Н?тъ, мертвые не уходили, какъ гласила старинная поговорка, мертвые оставались неподвижно на грани жизни, сторожа новыя покол?нiя, заставляя ихъ ощущать власть прошлаго грубыми терзанiями души, каждый разъ какъ т? пытались сойти съ дороги.

Какая тиранiя! Безграничное могущество! Безполезно отводить глаза и парализовать память. Они всюду встр?чаются. Они занимаютъ вс? дороги нашей жизни, выходятъ намъ навстр?чу, чтобы напомнить о своихъ благод?янiяхъ, обязываютъ насъ на унизительную благодарность. Что за рабство!.. Домъ, гд? мы обитаемъ, построили мертвецы. Религiи – ихъ создали они. Законы, которымъ мы повинуемся, продиктовали мертвецы. Плоды ихъ работы дал?е, – любимыя блюда, наши страсти и вкусы, пища, питающая насъ, все, что производитъ земля, взрытая ихъ руками, нын? обратившимися въ прахъ. Мораль, обычаи, предразсудки, честь – все ихъ работа. Мысли они иначе, иная была бы организацiя людей. Вещи прiятны нашимъ чувствамъ потому, что такъ хот?ли мертвецы. Непрiятное, безполезное презирается по вол? уже не существующихъ. Моральное и имморальное – ихъ сентенцiи, произнесенныя в?ка тому назадъ. Стараясь говорить новое, люди лишь повторяютъ въ иныхъ выраженiяхъ то, что мертвецы говорили ц?лыя стол?тiя. Что мы считаемъ наибол?е произвольнымъ и личнымъ въ насъ, намъ диктуютъ невидимые учителя, лежащiе на гробовомъ лож?, а они въ свою очередь научились этому отъ старыхъ мертвецовъ. Въ зрачкахъ нашихъ глазъ св?тится душа нашихъ предковъ, а линiи нашихъ лицъ воспроизводятъ и отражаютъ черты исчезнувшихъ покол?нiй.

Въ безм?рной тоск? Фебреръ улыбался. Мы воображаемъ, будто мыслимъ сами, а въ извилинахъ нашего мозга д?йствуетъ сила, жившая въ другихъ организмахъ: такъ сокъ черенка отъ в?ковыхъ умирающихъ деревьевъ передаетъ энергiю новымъ поб?гамъ. Многое изъ того, что мы произносимъ произвольно, какъ посл?днюю новость нашей мысли, есть чужая идея, воспринятая нашимъ мозгомъ отъ рожденiя, вдругъ всплывающая въ немъ. Вкусы, причуды, доброд?тели и пороки, склонности и отвращенiе – все унасл?довано, все работа исчезнувшихъ, но живущихъ въ насъ.

Съ какимъ ужасомъ думалъ Фебреръ о могуществ? мертвецовъ. Они скрываются, чтобы сд?лать мен?е жестокой свою тиранiю, но въ д?йствительности не появляются. Ихъ души пребываютъ въ пред?лахъ нашего существованiя, точно также, какъ ихъ т?ла образуютъ укр?пленный лагерь вокругъ челов?ческихъ скопищъ. Насъ сторожатъ они свир?пыми очами, насъ пресл?дуютъ, невидимымъ ударомъ когтей гонятъ насъ при мал?йшей попытк? свернуть съ пути. Дьявольски мощные, соединяются они и обрушиваются на челов?ческiя стада, которыя устремляются къ новымъ, необычайнымъ идеаламъ; дикой реакцiей востановляютъ покой жизни – они любятъ ее молчаливой и тихой, съ шепотомъ вянущихъ травъ и порханiемъ бабочекъ, – востановляютъ н?жный покой кладбища, уснувшаго на солнц?.

Душа мертвецовъ заполняетъ мiръ. Мертвецы не уходятъ, ибо они господа. Мертвецы повел?ваютъ, и безполезно противиться ихъ приказанiямъ.

Увы, челов?къ большихъ городовъ, который живетъ въ водоворот?, не знаетъ, кто создалъ его домъ, кто далъ ему хл?бъ, видитъ изъ творенiй свободной природы лишь чахлыя дерева, украшающiя улицы, – челов?къ большихъ городовъ не знаетъ этихъ вещей! He можетъ постигнуть, что его жизнь протекаетъ среди миллiоновъ и миллiоновъ предковъ, въ н?сколькихъ шагахъ скученныхъ около него, сторожащихъ его и управляющихъ имъ. Онъ сл?по повинуется ихъ ударамъ, не в?дая, гд? конецъ веревки, за который привязана его душа. Онъ считаетъ, б?дный автоматъ! вс? свои д?йствiя плодомъ своей воли, а между т?мъ они не бол?е, какъ внушенiя невидимыхъ повелителей.

Въ своемъ однообразномъ существованiи на тихомъ остров?, знакомый со вс?ми своими предками, знающiй происхожденiе и исторiю всего окружающаго – предметовъ, платья, мебели и дома, какъ бы над?леннаго душой, Хаиме лучше другихъ могь оц?нить эту тираннiю.

Да, мертвецы повел?ваютъ. Власть живыхъ, ихъ изумительныя новости – все иллюзiя, обманы для услады существованiя!..

Глядя на море, гд? на горизонт? вырисовывалась тонкая колонка пароходнаго дыма, Фебреръ подумалъ о громадныхъ океанскихъ пароходахъ, плавающихъ городахъ, чудовищахъ быстроты, гордости челов?ческой промышленности, въ короткое время объ?зжающихъ св?тъ… Его отдаленные, среднев?ковые предки, ходившiе въ Англiю на корабл?, врод? рыболовной барки, представляли собой н?что бол?е необычайное; и великiе современные адмиралы со своими челов?ческими стадами не совершили большихъ подвиговъ, ч?мъ командоръ Прiамо съ горсточкой моряковъ. О, жизнь! что за обманы, что за иллюзiи мы вышиваемъ на ней, стараясь скрыть отъ себя однообразiе ея канвы. Кратковременность ея восторговъ и удивленiя передъ необычайнымъ убiйственно ничтожна. Прожить тридцать л?тъ – все равно что триста. Люди совершенствуютъ игрушки, полезныя для ихъ эгоизма и благоденствiя – машины, средства передвиженiя, но за вычетомъ этого жизнь идетъ по – старому. Стары страсти, радости, предразсудки: животное – челов?къ не изм?няется.

Онъ считалъ себя свободнымъ челов?комъ, съ душою, которую называлъ нов?йшей, своей, всец?ло своей: а теперь открывалъ въ ней хаосъ душъ предковъ. Онъ могъ признать эти души, такъ какъ изучилъ ихъ, такъ какъ он? находились въ сос?дней комнат?, въ архив?, какъ засохшiе цв?ты сохраняются придавленными между листьевъ старинной книги. Большинство людей помнятъ, самое большее, о своихъ прад?дахъ. Семейства, лишенныя возможности сохранять бережно исторiю прошлаго на пространств? в?ковъ, не даютъ себ? отчета въ жизни предковъ, продолжающейся внутри ихъ, считаютъ самопроизвольными крики, которые въ нихъ испускаютъ предки. Наше т?ло – т?ло уже не существующихъ. Наши души – нагроможденные обрывки душъ мертвецовъ.

Хаиме находилъ въ себ? величаваго д?да, дона Орасiо и иквизитора декана, хозяина страшныхъ карточекъ, и души знаменитаго командора и другихъ предковъ. Его духъ современнаго челов?ка хранилъ сл?ды постояннаго рехидора, смотр?вшаго, какъ на особую, презр?нную расу, на крещенныхъ евреевъ – островитянъ.

Мертвые повел?ваютъ. Теперь понятны неизб?жное отвращенiе, гордость при встр?ч? съ этимъ услужливымъ, смиреннымъ дономъ Бенито… И эти чувства непреодолимы! И его характера нельзя изм?нить! Тутъ руководятъ бол?е сильные, ч?мъ онъ: повел?вали мертвые и сл?довало имъ повиноваться.

Пессимистическiя мысли вернули его къ его настоящему положенiю. Все погибло!.. Онъ не годенъ для мелкихъ д?лъ, для переговоровъ и сд?локъ, которыми чревата нищенская жизнь. Онъ отказывается отъ этого брака, своего единственнаго спасенiя, и кредиторы, какъ только узнаютъ объ его отказ?, уничтожающемъ ихъ надежды, обрушатся на его. Онъ очутится изгнаннымъ изъ родного дома, ему будутъ сочувствовать, жал?ть, и это хуже, ч?мъ изд?вательство. Безсильный, онъ обреченъ присутствовать при окончательномъ крушенiи его дома и имени. Что д?лать?.. Куда идти?..

Большую часть вечера онъ провелъ, глядя на море, сл?дя за б?гомъ б?лыхъ парусовъ, скрывавшихся у мыса или терявшихся на далекомъ горизонт? залива.

Удалившись съ террасы, Фебреръ, не помня какъ, открылъ дверь молельни, старинную забытую дверь. Заскрип?ла она на ржавыхъ петляхъ, посыпалась пыль съ паутиной. Сколько времени никто не входилъ сюда!.. Въ т?снот? запертыхъ камней онъ ощутилъ слабый запахъ эссенцiй, коробки духовъ, раскрытыя и брошенныя, – запахъ, напомнившiй ему о величественныхъ дамахъ рода, чьи портреты вис?ли въ прiемной.

Въ луч? св?та, пробивавшемся сквозь окошечки купола, восходящей спиралью танцовали миллiоны пыльныхъ т?лецъ, зажженныхъ солнцемъ. Алтарь, старинной р?зьбы, сверкалъ прямо, въ сумрак?, искрами стариннаго золота. На священномъ стол? видн?лись лисьи хвосты и ведро, оставленные н?сколько л?тъ тому назадъ, во время посл?дней чистки.

Два молитвенныхъ стула изъ стариннаго синяго бархата, казалось, хранили еще сл?ды господскихъ, н?жныхъ т?лъ, уже не существовавшихъ. На ихъ пюпитрахъ лежали, забытые, два молитвенника, съ захватанными краями. Хаиме узналъ одинъ изъ молитвенниковъ, – молитвенникъ матери, несчастной, бл?дной, больной сеньоры, проведшей жизнь въ молитвахъ и мысляхъ о сын?, мечтавшей для него о великой будущности. Другой молитвенникъ, можетъ быть, принадлежалъ бабушк?, американк? временъ романтизма, которая, казалась, еще оглашала громадный домъ шелестомъ своихъ б?лыхъ платьевъ и рокотомъ арфы. Эта картина прошлаго, живая и скрытая въ заброшенной капелл?, память о двухъ дамахъ, одной – воплощенномъ благочестiи, другой – идеалистк?, изящной и мечтательной, окончательно подавили Фебрера. И вдругъ, черезъ н?сколько времени, грубыя руки ростовщика осквернятъ величественную, застывшую старину!.. Онъ не сможетъ этого вид?ть. Прощай! Прощай!..

При наступленiи темноты онъ отыскалъ на Борне Тони Клапеса. Съ откровенностью, которую ему внушалъ контрабантистъ, онъ попросилъ у. него денегъ.

– He знаю, когда смогу теб? вернуть. У?зжаю съ Майорки. Пусть гибнетъ все, но лишь не на моихъ глазахъ.

Клапесъ далъ Хаиме большую сумму, ч?мъ тотъ просилъ. Тони оставался на остров? и съ помощью капитана Вальса попытается уладить, если есть только возможность, его д?ла. Капитанъ зналъ толкъ въ д?лахъ и ум?лъ распутывать наибол?е запутанныя. Co вчерашняго дня онъ поссорился съ Хаиме, но это ничего не значитъ: Вальсъ истинный другъ.

– He говори никому о моемъ отъ?зд?, – прибавилъ Хаиме. – Долженъ знать лишь ты….. и Пабло. Ты правъ: онъ – другъ.

– А когда ты у?зжаешь?..

Хаиме ожидалъ перваго парохода на Ибису. У него тамъ кое-что оставалось: группа скалъ, поросшая травами, жилище кроликовъ; разрушенная башня временъ пиратовъ. Онъ случайно узналъ объ этомъ вчера: ему сказали ибисскiе крестьяне, которыхъ онъ встр?тилъ на Борне.

– Все равно, что тамъ, что въ другомъ м?ст?… Лучше, гораздо лучше. Буду охотиться, ловить рыбу. Буду жить, не видя людей.

Вспомнивъ свои вчерашнiе сов?ты, Клапесъ, довольный, пожалъ руку Хаиме. Конецъ исторiи съ чуетой! Его крестьянская душа радовалась такому финалу.

– Хорошо, что у?зжаешь. Иначе… Иначе было бы безумiе.

Часть вторая

I

Фебреръ смотр?лъ на свое изображенiе, прозрачную т?нь съ расплывающимися очертанiями, среди ряби водъ. За изображенiемъ видн?лась морская глубина, молочныя пятна чистаго песку и темныя глыбы, отд?лившiяся отъ горы, покрытыя странной растительностью.

Морскiя травы трепетно колебали своими зелеными головками; круглые плоды, похожiе на индiйскiя фиги, б?л?ли по гребнямъ; въ глубин? зеленыхъ водъ блест?ли цв?ты, словно перламутръ; и среди этихъ таинственныхъ растенiй выставляли морскiя зв?зды свои разноцв?тныя конечности, свивался морской ежъ, какъ черное пятно иглъ, суетились чертовы коньки и быстр – обыстро искрились серебро и пурпуръ, хвосты и плавники, среди воронокъ пузырей, выплывая изъ пещеры и исчезая въ другомъ нев?домомъ, таинственномъ провал?.

Хаиме наклонился на бортъ маленькаго судна съ опущеннымъ парусомъ. Въ рукахъ онъ держалъ volanti – длинную дорожку съ крючками, почти опускавшуюся до дна.

Было около полдня. Суденышко находилось въ т?ни. За спиной Хаиме тянулся страшно извилистый, съ острыми выступами и глубокимитвыр?зами, дикiй берегъ Ибисы. Передъ нимъ возвышался Ведр?, одинокiй утесъ, гордый пограничный столпъ въ триста метровъ, благодаря своему одиночеству казавшiйся еще бол?е высокимъ. У ногъ его т?нь колосса придавала водамъ темный и въ то же время прозрачный цв?тъ. Дальше, за его синеватой т?нью кип?ло Средиземное море, сверкая золотыми искрами въ солнечныхъ лучахъ, и берега Ибисы, красные, плоскiе, казалось, гор?ли огнемъ.

Хаиме отправлялся ловить рыбу ежедневно, при тихой погод?, въ узкомъ пролив? между островомъ и Ведри. Въ ясные дни это была голубая р?ка съ подводными скалами, высовывшими на поверхность воды черныя верхушки. Великанъ позволялъ приставать къ себ?, ничуть не теряя своего величественнаго, суроваго, враждебнаго вида. А когда дулъ св?жiй в?теръ, наполовину потопленныя верхушки скалъ в?нчались п?ной, издавая ревъ; водяныя горы, глухiя, темныя достигали воротъ моря, и приходилось ставить парусъ и б?жать скор?е изъ этого пролива, отъ шумнаго хаоса воротовъ и потоковъ.

На носу барки стоялъ дядя Вентолера, старый морякъ, плававшiй на судахъ разныхъ нацiй и спутникъ Хаиме съ момента прi?зда посл?дняго на Ибису. «Л?тъ восемьдесятъ, сеньоръ!» и ни одного дня не пропускалъ безъ рыбной ловли. He зналъ ни бол?зней, ни страха передъ непогодой. Им?лъ загор?вшее обв?трившееся, но съ р?дкими морщинами лицо. Тонкiя ноги, подъ засученными штанами, показывали св?жую кожу кр?пкихъ мускуловъ. Блуза, съ открытой грудью, позволяла вид?ть волосастое, с?рое т?ло, того же цв?та, какъ голова. На голов?, – черная шапка, – память о посл?дней его по?здк?въ Ливерпуль – съ ярко – красной кисточкой посредин?, съ широкой лентой, расписанной б?лыми и красными дервишами. Лицо украшали узкiя бакенбарды. На ушахъ вис?ли м?дныя серьги.

Познакомившися съ нимъ, Хаиме заинтересовался его украшенiями.

– Мальчишкой служилъ я юнгой на англiйской шхун?, – говорилъ Вентолера на своемъ ибисскомъ нар?чiи, произнося слова на расп?въ, н?жнымъ голосомъ. – Хозяинъ былъ пресм?лый мальтiецъ, съ бакенбардами и серьгами. И я сказалъ себ?: «Выросту – стану, какъ хозяинъ». Вотъ вы какимъ меня видите, и былъ я казистъ съ лица, и любо было мн? подражать людямъ стоющимъ.

Первые дни, когда Хаиме сталъ ловить рыбу у Ведри, онъ забывалъ смотр?ть на воду и снарядъ, который держалъ въ рук?, и впивался глазами въ колоссъ, поднимающiйся надъ моремъ, отторгнутый отъ берега.

Громоздились скалы другъ на друга, высилась къ небесамъ острая вершина, заставлявшая зрителя закидывать голову назадъ. Прибрежные утесы были доступны. Mope доходило до нихъ, вливаясь въ низкiя колоннады подводныхъ пещеръ – н?когда уб?жище корсаровъ, а теперь иногда складочное м?сто контрабандистовъ. Можно было идти, прыгая съ утеса на утесъ, среди можжевельника и другихъ л?сныхъ растенiй, по береговой сторон?; но дальше, скала поднималась отв?сная, гладкая, неприступная, красивыми с?рыми ст?нами, какъ бы обр?занными.

На громадной высот? было н?сколько площадокъ, поросшихъ зеленью, а за ними опять поднималась скала, вертикально – отв?сная до самой вершины, острая, какъ палецъ. Н?которыя охотники взбирались на эту кр?пость, пользуясь, какъ дорожками выступами камней, и такимъ путемъ достигали до первыхъ площадокъ. Дальше дошелъ, по словамъ дяди Вентолеры, одинъ только монахъ, изгнанный правительствомъ за карлистскую агитацiю, построившiй на берегу Ибисы обитель Кубельсъ.

– Былъ челов?къ твердый и см?лый, – продолжалъ старикъ. – Говорятъ, водрузилъ крестъ на самой высот?, да вотъ уже давно унесли его буйные в?тры.